Ордер на возмездие

– Не боись, мужики, обязательно окажется, что забор где-нибудь да повален.

Но порядки на базе оказались более правильными, чем в деревне. Забор повсюду оставался забором.

Убедившись в этом, Петрович предложил:

– Здесь забор пониже. Ты, Паша, подсадишь, а я потом сверху подсоблю.

Пьяноватые мужчины с большим трудом преодолели преграду, перепачкавшись в солидоле.

– Как в армии, – сказал Петрович, размазывая солидол по телогрейке и, втихаря ощупывая, не пострадала ли бесценная емкость.

«Если все будет удачно, – решил он для себя, – выпьем в кустах после дела».

– Теперь куда, Петрович? – спросил Паша, сопя от усталости.

– Куда, куда… туда, где темно.

– Я здесь пять лет не бывал, – сказал Шура. – Веди, Петрович. Ты придумал, ты тут хоть иногда появляешься со своей таратайкой.

– Ты, бля, на мой трактор не клевещи, он меня никогда не подводил, что дров привезти, что сена, что мешки закинуть…

– Ладно, Петрович, угомонись, давай дело делать.

Мужчины разговаривали громким шепотом, прижимая пальцы к губам. От освещенного окна их отделяла сотня метров. Охранники оживленно играли в карты, иногда сквозь приоткрытое окно слышались их голоса – мат, подначки.

– Хорошо им, – сказал Петрович.

– Почему? – спросил Шура.

– В тепле сидят, водку хлещут.

– Не хлещут они водку, – сказал Петрович. – Пошли, – в одной руке он держал кочергу, Шура нес топор. – Там, в стене дырка была, через нее залезем.

Но у склада мужиков ждало разочарование: в стене из красного кирпича белело неровное пятно, выложенное силикатными блоками.

Петрович поковырял ногтем раствор.

– Сволочи! – сказал он.

– Чего сволочи? – спросил Паша.

– Цемента не пожалели. Я бы песочка побольше, а они – сплошной цемент.

– Кочергой постучал по кладке. – Вполкирпича сделано, кто ж так работает!

– У них кирпича не было, – заметил Шура, – собрали, что валялось, и заложили дырку.

– Ты стань на угол, – приказал Петрович Паше. – Если выйдут из… – он дальше не продолжал, – ты нам тихонько свистнешь. А мы тут тоже потише, не стучать особо.

– Не будем.

Петрович попытался кочергой проковырять узкую щель между блоками, но это ему не удалось. И тут Шура придумал. Шура был мужиком крепким, весил килограммов сто.

– Полкирпича, говоришь? Сейчас посмотрим, кто кого. Я у себя дома недели две назад дубовую дверь высадил.

– Зачем?

– Жена моя, стерва, закрылась и меня к детям не пускала.

– Ты трезвый был?

– Какое трезвый! Три бутылки водки покатили, а сколько потом самогона выпили – не сосчитать.

Шура отошел шагов на пять в сторону, сложил замком руки, весь собрался, втянул голову в плечи и рванул вперед, словно собирался поставить рекорд в забеге на сто метров. Он глухо, всей массой саданулся в стену. Кладка дрогнула, но выдержала.

Петрович, присев, стал рассматривать швы.

– Треснула, сейчас поддастся. Давай-ка, Шура, еще разок.

– Сейчас ухнем, – ответил Шура, отошел на этот раз шагов на десять, скорость набрал побольше. Кладка разлетелась, и Шура исчез в черном проеме.

Белый силикатный кирпич вывалился одним куском. Шура стоял на нем, как пингвин на льдине, и глупо хмыкал, потирая ушибленное плечо.

Звук от падения кирпичей получился глухой. Раздался тихий свист.

Петрович присел, словно по большой нужде, погрозил рукой Паше.

Из проема же, из темноты, раздался голос:

– Блин, да тут ящик! – и Петрович увидел, что Шура держит в руках зажженную спичку. Огонек погас.

Петрович двинул вслед за Шурой:

– Давай-ка, посвети.

Опять чиркнула спичка. В холодильнике гулял ветер, и огонек вновь погас, Петрович даже толком ничего не успел рассмотреть.

– Ящики какие-то… – Петрович щупал то, что у него под рукой. – Тюки какой-то ткани, вроде брезента. Ну-ка, чиркни еще.

Шура чиркнул, и Петрович увидел' серые и темные пятна, камуфляжные разводы.

– Одежда, – сказал Петрович, пытаясь поднять один из тюков.

– Где же аппаратура?

– Здесь где-то. Свети!

Паша в это время прирос к стене так, словно стал тенью – таким же плоским, как силуэты людей на стенах после взрыва бомбы в Хиросиме. Губы он держал сложенными в трубочку, забыв их развести после свиста. Он тихо втягивал в себя воздух, боясь его выпускать. Один из охранников стоял на крыльце и мочился прямо в сторону Паши. Охранник прислушивался то ли к журчанию упругой струи, то ли к шуму ветра, то ли к сопению притаившегося грабителя.

И тут произошло то, что должно было произойти, когда трое пьяных мужиков берутся не за свое дело. Шура потянул за один из ящиков, решив, что картонные коробки спрятаны за штабелем деревянных ящиков, для обмана покрашенных в цвет хаки.

Ящик оказался тяжелым, и Шура уперся коленом в штабель, потянул за ручку. Ящик вывалился, ударил ему по ноге, наделал грохота. А за ним, так же грохоча, поднимая невероятный шум, рухнуло еще несколько военных ящиков.

Загремел металл.

Петрович стоял, высоко подняв зажигалку. Прямо у ног россыпью лежали патроны, из одного ящика выпали гранаты без запалов.

– Мать твою… – пробурчал Петрович, жадно хватая воздух.

Охранники с пистолетами уже пробегали мимо вросшего в стену Пашу. Один из них его заметил – последний. Он, было, пробежал два шага, но тут же замер.

Его товарищи уже скрылись за углом. Охранник медленно обернулся. Паша моргал, его лицо напоминало каменную маску, кроме ресниц на лице ничего не шевелилось.

Удар охранника был неожиданным.

Рифленый башмак со шнуровкой со свистом рассек воздух, и охранник резко и точно нанес удар Паше в пах. Верхняя половина тела грабителя отделилась от стены, Паша вначале переломился, затем ойкнул и еще несколько секунд напоминал откидное сиденье в тамбуре вагона, у которого сломалась пружина. Второй удар оказался не менее жестким, он пришелся в солнечное сплетение.

Паша ударился головой о стену так сильно, что из глаз брызнули не слезы, а снопы искр, и даже вязаная шапочка не помогла, он потерял сознание, осел под стену. Охранник быстро защелкнул на запястьях наручники, заломив руки за спину, и поволок тело на свет. Он тут же обыскал грабителя. Ничего предосудительного в карманах не обнаружил и поэтому принялся просто-напросто месить Пашу ногами.

Те,м временем в холодильнике вспыхнул свет. Шесть охранников стояли, держа пистолеты, готовые открыть пальбу. Холодильник казался безлюдным. Но кто же тогда размолотил стену, повалил ящики, разрушил аккуратно сложенный штабель?

На полу валялись патроны, гранаты, лежало несколько карабинов со связанными ремнями.

– Выходить на свет, приказываю! – крикнул один из охранников и для убедительности щелкнул затвором пистолета.

Шура с Петровичем сидели на корточках, несколько раз уменьшившись в размерах. Если бы одежда могла сокращаться от страха, да и обувь тоже, то, наверное, сейчас Петрович и его напарник Шурка выглядели бы как маленькие гномики. Мужчины переглянулись. Никому из них не хотелось принимать решение, каждый понимал, первого, кто выйдет, будут бить сильнее. Правда, второму достанется тоже, в этом не оставалось сомнения.

– Сколько их? – прошептал Шурка.

– Хрен его знает! Выгляни.

Шурка отрицательно покачал головой, затем пошевелился, и это движение неуклюжего деревенского жителя сделало свое дело. Стена ящиков начала заваливаться и рухнула. Шурка и Петрович, закрыв головы руками, сидели на полу под прицелами пистолетов.

– Руки вверх!

Руки Петровича слушаться не хотели, тем более что в одной руке была зажата граната с вывинченным запалом. То, что запала в гранате нет, Петрович от страха не сообразил.

– Руки, я сказал! – охранник помоложе осторожно приближался.

– Да я вас, б… всех взорву! – крикнул Петрович и швырнул гранату. И тут же нырнул за ящик, упал на пол, закрывая голову руками.

Охранники стрелять не рисковали. Половину содержимого складов составляли боеприпасы. Граната, прыгая, поскакала по бетонному полу и остановилась, подкатившись к одному из охранников.