Ордер на возмездие

– Под ноги смотри, – прошептал водитель, – бензин должен туда, а не сюда литься.

– Дверь вовнутрь открывается, – спокойно проговорил хозяин мокрой шляпы, – значит, через порог бензин к нам и не польется.

– Качай, качай, – водитель передал баллон напарнику.

Тот, особо не усердствуя, делал редкие качки, поглядывая на уровень жидкости.

– Хватит, – наконец бросил он, когда на дне оставалось бензина на два пальца, и, перекрыв вентиль, смотал трубку.

Водитель подхватил агрегат и успел шепнуть напарнику:

– Жду в машине, не задерживайся.

– У меня такого желания и не возникнет.

Мужчина в плаще оказался один в подвале. Дверь наверху оставалась открытой, и сквозь нее было видно ночное небо, подернутое грязной дымкой облаков. Зажигалка вспыхнула маленьким язычком пламени. Мужчина повернул регулятор до отказа, и теперь огонь казался пальцем, вскинутым над его кулаком.

Поток воздуха, врывающийся в щель между дверной коробкой и дверным полотном, подхватил огонек, потащил его за собой. Пламя, повинуясь движению воздуха, повторило изгибы металлического профиля и соприкоснулось с влажной от бензина поверхностью.

Пары вспыхнули мгновенно, голубой огонь заскользил по ручейку, который пролег от двери до самой барной стойки. Полыхнули внутренняя обивка двери, деревянная обшивка стойки.

Поджигатель, прыгая через ступеньки, бежал вверх. Лишь оказавшись на улице, он перевел дыхание и тут же вновь побежал. Его ждала машина с включенным двигателем.

– Занялось? – спросил шофер, сдавая назад.

– Не то слово, гудит, как в печке крематория! – отвечал поджигатель, протягивая озябшие руки к пластмассовой решеточке автомобильной печки, из-под которой лился спасительный теплый воздух.

Когда машина задним ходом выехала на улицу, уже и водитель заметил отблески огня в распахнутой двери подъезда.

– Все-таки на пол немного пролили, – покривился он, – и от ботинок твоих бензином воняет. Так что приоткрой окошко.

Шофер закурил, жадно затягиваясь:

– Не люблю я этих дел. Понимаю, что иначе нельзя, но…

– Что – «но»? – спросил его сосед. Шофер пожал плечами:

– Осадок неприятный остается.

– Я думал, тебе за ужином еда в горло не лезет, как только вспомнишь, на какие деньги продукты покупал.

– Нет, с этим у меня все в порядке. Часа два помучишься…

– Вернее, сам себя помучишь, – вставил пассажир.

– Это точно. Обычно дня три-четыре пройдет, и снова начинает в голове прошлое отматываться. Я тогда в церковь захожу и свечку ставлю, самую толстую, какая только в киоске найдется. И веришь, потом ни одной дурной мысли в голове, словно кто-то мне грехи отпустил.

– Такие грехи Бог не отпускает.

– Это ты зря, Бог всякие грехи отпускает. Главное, если искренне раскаиваешься.

Микроавтобус уже выехал на шоссе Энтузиастов и мчался вперед, не останавливаясь. Светофоры на перекрестках мигали желтым.

– У тебя по-другому, что ли? – поинтересовался водитель.

– Я приучил себя не думать. Сделал и забыл.

– Так не бывает, – улыбнулся шофер, – когда-нибудь, да вспомнишь.

– Честно, научился, натренировался. Я не сами события забываю, а помню их так, будто они не со мной произошли, будто бы я за всем откуда-то со стороны наблюдал.

– Вот и теперь забудь, – рассудительно предложил водитель, выпуская дым тонкой струйкой в сторону соседа.

Подберезский просыпался медленно. Он чувствовал, что становится невыносимо жарко, тело его покрылось горячим потом. Он открыл глаза. В комнате было абсолютно темно. Слышались странные звуки, словно что-то булькало, гудело за дверью в помещении тира. Такой звук издает кипятильник, опущенный в стакан с водой, прежде чем та закипит.

Людмила еще спала, но ее тело сделалось влажным от пота. На ощупь Подберезский нашел выключатель, щелкнул клавишей, но свет так и не зажегся.

«Что за черт? – подумал Андрей, и первая мысль о том, что шум связан с вентилятором, отпала. – Раз света нет, значит, тот не работает».

В темноте Андрей даже забыл о том, что раздет, подошел к двери и лишь прикоснулся к круглой металлической ручке, как отдернул пальцы. Та была раскалена, словно ее минут пять грели паяльной лампой.

– Андрей, что такое? – послышалось из темноты. – Здесь так жарко, выключи вентилятор! У меня просто голова раскалывается.

И тут за дверью послышались хлопок и стеклянный звон. Это взорвалась бутылка с джином, стоящая под стойкой бара. Обжигая пальцы, Андрей повернул круглую металлическую ручку, и дверь тут же сама с шумом распахнулась.

Огонь вспыхнул с новой силой. В тире уже выгорела большая часть кислорода, и относительно свежий воздух из кабинета вызвал вспышку горения.

Людмила завизжала, когда увидела, как языки пламени рванулись в комнату, как вспыхнули волосы на голове Подберезского.

– Андрей!

Она начала задыхаться. Прежняя жара не шла ни в какое сравнение с тем, что творилось теперь. Раскаленный воздух ворвался в кабинет. Уже дымилось ковровое покрытие, дьявольские отблески плясали по потолку, по оклеенным белыми обоями стенам.

Пожар в тире бушевал вовсю, рассыпались на черные лохмотья, падали, носились в воздухе, подхваченные огненным смерчем куски формы, в которую были одеты манекены. Пластмасса плавилась, булькала. От барной стойки остался лишь металлический остов. Одна за другой взрывались бутылки с крепким спиртным, и огненные шары взвивались в воздух.

Подберезскому не раз приходилось попадать в ситуации, когда решение надо принимать немедленно, когда не правильный выбор стоил жизни. К парадному выходу было не пробиться, тот находился в дальнем конце тира, и сквозь огонь и дым невозможно было рассмотреть дверь. Оставалась лишь металлическая дверь, ведущая из подвала в подъезд. Ее от кабинета отделяло пятнадцать метров бушующего, ревущего пламени. Но и оставаться здесь означало погибнуть.

Вентиляцию включить невозможно, сгорела проводка, да и приток свежего кислорода только раззадорит пожар. Человек, рискующий жизнью, часто в мыслях представляет себе то, как сможет погибнуть. Но никогда Андрей Подберезский не думал, что ему может быть уготована смерть в заполненном огнем подвале, в его собственном тире.

Он даже не раздумывал. Правильное решение, единственно возможное, пришло к нему само.

– Закрой дверь! – кричала Людмила. – Закрой! , – Уходим! – крикнул Подберезский девушке так, словно он был не с ней, а являлся командиром отделения.

– Куда?

– В огонь!

– Мы должны переждать здесь, вызовут же пожарных!

Андрей не стал напоминать Людмиле о том, что металлическая дверь заперта изнутри на засов, да и огня снаружи никто не увидит, горит лишь подвал.

В том, что это поджог, он уже не сомневался.

– Бежим! – крикнул он Людмиле.

Путаясь в штанинах, он натягивал брюки на голое тело. Девушку парализовал страх. Да если бы она и попыталась одеться, трясущиеся руки свели бы все ее усилия на нет. Андрей схватил со столика кофеварку, где в колбе плескался давно остывший кофе, и вылил его на простыню.

Людмила смотрела на него ничего не понимающими глазами, когда он кутал ее в одеяло, а сверху обматывал смоченной в кофе простыней. Ей казалось, что Подберезский сошел с ума, особенно после того, как он поцеловал ее в губы и опустил на лицо край одеяла.

Девушка почувствовала, как ее подхватывают сильные мужские руки.

Андрей, глубоко вздохнув воздухом, уже почти непригодным для жизни, рванулся в огонь. Он уже не думал о себе, вернее, думал лишь о том, чтобы не потерять сознание раньше, чем вынесет Людмилу из пылающего подвала. Он чувствовал, как потрескивают, горят на голове волосы, как исчезают в раскаленном воздухе, рассыпаясь в пепел, ресницы, брови, но добрался-таки до железной двери.

Он вцепился в раскаленный металлический засов и не чувствовал боли. От жары засов заклинило. Продолжая держать Людмилу на руках, Подберезский ударил босой ногой по засову, и тот отскочил.