Страница 12 из 92
Турн возвели всего за четыре года в излучине реки Ледяной. Собственно, это была не река, а система проток, соединявших многочисленные студеные озера, раскинувшиеся в западной части графства Гандерланд. Крепостные стены новой цитадели, призванной обезопасить северные границы Аквилонии, круто вздымались над водами реки и имели необычные пятиугольные выступы, устроенные через равные промежутки. Строители, которых полно было в городе, где все еще возводили новые и новые постройки, говорили, что придумал их все тот же Афемид, дабы удобнее было вести обстрел штурмующих. Впрочем, стены Турна не выдержали пока ни одной осады: король Конан железной рукой и щедрыми подарками навел порядок в своих землях, и вот уже несколько лет Аквилония жила в мире и процветании.
Велики были заслуги Магистра, велика была и милость короля к бывшему школяру. И все же туранский купец не мог признать его за ровню: многие поколения его предков были знатными негоциантами, а родители этого выскочки, как шепотом передавали сплетники, перебивались мелким воровством в трущобах Шамары и сгинули во время очередной облавы городской стражи лет десять назад.
— Белое серебро, мой господин, — низко поклонился купец, — прекрасное белое серебро иранистанской работы. Обрати свое просвещенное внимание на поистине бесподобное искусство чеканщиков: это изделие было отковано из целого куска заготовки, и цена ему…
— Цена ему не так велика, как тебе хотелось бы, — магистр задумчиво пощелкал по металлу обкусанным ногтем. — Во-первых, это не чеканка, а литье. Сплошная отливка, сделанная в глиняной или каменной форме. Материала, конечно, пошло много, и материал этот не дешев. Но самое главное, это не серебро, а бронза.
Глаза купца вспыхнули на миг гневом, но тут же потухли. Он растерянно развел пухлыми ручками.
— Поистине, о искуснейший из искусных, занятия твои, как всем известно, неисчерпаемы и многотрудны. Я не подвергаю сомнению остроту твоих глаз, которые видят слишком много буковок в книгах и свитках, но в твоей мастерской недостаточно светло, и ты, о достойнейший из знатоков, ошибся: всякий отличит красноватый цвет меди, из коей, как известно мастерам, изготавливается бронза, от чистого сияния серебра!
— А это, уважаемый, зависит от того, сколько добавлено к меди вещества, называемого оловом.
Магистр поставил курильницу на широкий каменный подоконник, и металл засверкал в лучах солнца. Потом несносный знаток порылся на полках и положил рядом с иранистанской поделкой монету, кинжал и колокольчик.
— Вот, взгляни, — жестом подозвал он купца. — В этой монете не больше одной двадцатой части олова, поэтому и зовут ее просто медной полушкой. Для клинка оружейник взял десятую часть олова, и цвет его золотистый. Кстати, ловкачи часто выдают такой сплав за настоящее золото. В колокольчике — четвертая часть олова, он желтоватый и отлично звенит. Ну а если это вещество составляет в бронзе более трети — такой металл очень похож на белое серебро. Мы можем это проверить, расплавив сию вещицу в тигле…
Купец отлично знал цену своему товару, купленному у иранистанского поставщика по сходной цене. Знал он также, что король Конан, всячески поощрявший торговлю в Турне, сурово карал обманщиков: фальшивомонетчиков — отрубанием рук, а поставщиков сомнительных товаров — бичеванием и довольно длительным пребыванием у позорного столба на рыночной площади.
Поэтому негоциант поступил так, как подсказывал ему многолетний опыт — он рухнул на колени и, задрав к сводчатому закопченному потолку ухоженную бороду, заголосил:
— О горе мне, горе! Какой жестокий обман, какое коварство! Да источат кишечные черви нутро низкого Альтаманна, да разъест черная язва его толстую рожу, да не породят ему чад Зульфия, Омира, Лайла, Онфира, Лимия…
Купец, очевидно, собирался перечислить всех жен неведомого Альтаманна, но магистр нетерпеливо прервал его:
— Сервиз на пятьдесят персон, что ты предлагал для королевского стола, тоже брал у этого пройдохи?
— Увы, увы, где были мои глаза, какой позор на мои седины, какой позор!
И почтенный негоциант попытался поцеловать пальцы магистра с черной каймой под неровными ногтями. Афемид отдернул руку, словно опасался, что туранец его укусит, и нетерпеливо сказал:
— Верю я тебе, верю. В Иранистане много олова и много обманщиков. Но вот король… Хоть он и бывал на востоке и знает нравы тамошних торговцев, но Альтаманн — далеко, а ты — под рукой… Мой совет: пока государь занят на стрельбище, уноси-ка ты ноги вместе со своим товаром. А когда кишечные черви съедят нутро твоего поставщика, найди другого, закупи что-нибудь стоящее и приезжай снова.
Купец с горестным кряхтением поднялся и, кланяясь, задом удалился в маленькую дверку. Его слуга потащил следом короб с посудой, которой так и не суждено было стать украшением королевского стола. Афемид невольно улыбнулся, когда услышал, как на винтовой лестнице туранец заорал на носильщика:
— Осторожней ты, безрукий олух, не урони!
«Олово — материал мягкий, — подумал магистр, — а до нижней площадки башни полсотни ярдов. Прекрасно он знает, какое «серебро» привез в Турн. Стоило бы подержать этого жулика у позорного столба…»
Он подошел к окну и полной грудью вдохнул прохладный осенний воздух. Его мастерская находилась наверху одной из крепостных башен, и отсюда хорошо были видны крыши домов и купола дворцов. Некоторые постройки окружали строительные леса, по которым, словно муравьи, сновали мастеровые. В центре города, на холме, величественно возвышался Храм Митры.
Молодой человек любил Турн как поэт — первой и чистой любовью. Он и был поэтом, только не покрывал пергамент строками красивых слов, а исчерчивал его планами и набросками, которые воплощались в камень.
Конечно, если бы не железная воля короля, эти места оставались бы столь же пустынными, как и пять лет назад. Никто не верил, что замысел киммерийца, привыкшего скорее разрушать, чем созидать, увенчается успехом. Но сомневающиеся не брали в расчет упрямство варвара: он всегда добивался того, чего хотел. Узнав, что многие предали его во время последнего мятежа, король невзлюбил стольную Тарантию и, под предлогом укрепления северных рубежей, удалился в Озерный Край. Отсюда он разослал гонцов на все четыре стороны света — с вестью, что даст вольную и отпущение грехов всякому, кто способен таскать камни, месить глину и у кого не кружится голова от работы на строительных лесах. Таковых оказалось немало, и городские стены росли столь быстро, что окрестные жители даже стали поговаривать, что тут не обошлось без колдовства.
Граф Гандерланда Гийлом заверил своего сюзерена, что тот оказал ему великую честь, задумав построить новую цитадель в здешних землях. Он стал почти всегдашним спутником короля на охотах и лучшим сотрапезником на многочисленных пирах, которые задавались поначалу в шатрах, а затем — в отстроенном по проекту Афемида дворце. Постепенно из Тарантии в Турн потянулись знатные искатели королевских милостей, и вскоре турнский двор уже не уступал по блеску столичному. Верховный жрец Храма Митры, Пресветлый Обиус даже уговаривал Конана перенести трон из погрязшей в пороках Тарантии поближе к Неугасимому Огню…
Подумав о Пресветлом, Афемид невольно поморщился. Он недолюбливал этого пухлого ухоженного человечка, который, облачившись в широкий шафрановый хитон и украсив голову венком из листьев лавра, любил возлежать на подушках с чашей вина и разглагольствовать о возвышенном. От таких речей магистра всегда одолевала зевота: витийству отвлеченных рассуждений он предпочитал точный расчет и зримые результаты, а лавр, по его разумению, более подходил для суповой приправы, чем для головного украшения. Этим он всегда привлекал благоволение короля, который любил послушать на досуге рассказы о свойствах камней, металлов и растений. Тем более странным было для Афемида, что киммериец в последнее время стал прислушиваться к нудной зауми Обиуса и даже приучился выпивать, лежа на атласных подушках.