Храм ночи

— Троцеро сказал принцу: «А нам следует нанести визит коменданту немедийской пограничной крепости. Король решил поохотиться за разбойниками, а карты в этих местах скверные, проводники вечно пьяные — король, может случиться, станет преследовать врагов королевства и на чужой земле. Досадно получится, если из-за шайки ворюг меж нашими королевствами будет недоразумение и паче чаяния — конфликт. К тому же — немедийский командир, барон Оливей мой старый знакомый».

— И большой почитатель славного короля Аквилонии, — раздался поблизости скрипучий голос, принадлежавший явно человеку преклонных лет.

«Эйнхерии» по привычке сомкнулись вокруг киммерийца, однако рядом с фигурой немедийца из тьмы появился другой всадник с поистине величественной осанкой и взмахом руки велел северянам расступиться.

— Отец, — без всякого выражения произнес Конн.

— Сын, — так же проговорил Конан.

— Мой король, командир немедийского пограничного гарнизона славный барон Оливей счастлив будет приветствовать у себя в гостях Великого Конана и его свиту, — послышался голос Троцеро.

— Да, Ваше Величество, я буду счастлив принять не только благородного принца, но и его славнейшего отца. А ваши гвардейцы, равно как и наемники, расположатся по бивакам под стенами цитадели. Воинам и коням положено спать под звездами, а ночи в здешних местах теплые и безветренные.

Конан поборол желание протянуть руки, сграбастать барона за шею и придушить, как цыпленка. Он что-то неразборчивое буркнул в ответ, тут же из темноты вынырнул пеший немедиец с тусклым факелом в руках и, взяв королевского коня под уздцы, повел.

Молчаливый темный строй конников расступился перед высокопоставленными особами. В свете факела Конан разглядел нескольких северян своей гвардии. Отвечая на невысказанный вопрос, Конн коротко хохотнул:

— Я прихватил из столицы своих и твоих телохранителей — пусть в тавернах спокойно и чинно попьют вино заезжие купцы, да и столичные ищейки займутся ворами и грабителями, а не потасовками в темных подворотнях наших головорезов. При нас, думаю, глупых стычек не будет.

Конан и его свита, если можно так выразиться, находились во владениях барона Оливея второй день. Короля обвели вокруг пальца по всем статьям. Оказывается, в столице Военный Совет с принцем во главе давно заготовил обширнейший договор со всеми сопредельными государствами, исключая только диких пиктов и неукротимых киммерийцев, о взаимной терпимости к порубежным отрядам, пересекающим границы в поисках разбойников и иных врагов Короны. Были оговорены численность таких отрядов, глубина их возможного проникновения к соседям и прочие мелочи.

— Все, кончилось разбойное ремесло, — ворчал Конан, предававшийся вдумчивому и нескончаемому пьянству в обществе Ройла и «эйнхериев» в течение последних суток. — Купцы будут жирными, тракты — спокойными, а жизнь — пустой и бестолковой.

Указанный договор он подписал стоически, а немедийский герольд с десятком охраны, оруженосцами и пажами, для придания пышности свите направился в столицу, дабы скрепить его печатью бельверусского владыки.

Конан вздохнул тяжело, едва не потушив чадивший в замковой стене факел, и отправился в угловую башню крепости, любезно предоставленную бароном Оливеем королю Аквилонии и его северянам. Конн, весьма довольный возможностью общения с немедийской молодежью, пропадал в пиршественной зале вместе со своими офицерами. Конан сунулся, было, туда, но, услышав мудреные разговоры о геральдических знаках, новомодном бельверусском трувере, музыке и неких танцовщицах, доброе имя, которых одни из присутствующих порочили, другие готовы были защищать с оружием в руках, ругнулся и ушел. Он все собирался поговорить с Троцеро по поводу своего грядущего отречения и путешествия в Вендию, но был почти наверняка уверен, что состоится долгий и нудный разговор, суть которого сведется к давно знакомой чеканной фразе «Королевство без короля — поле гражданской воины«,— и не торопился. К тому же Троцеро со старым немедийским бароном и впрямь заперлись в покоях Оливея, предаваясь воспоминаниям. А вспомнить ветеранам было что.

На протяжении нескольких десятилетий их бойцы вспарывали друг другу животы и рубились в смертельной сече не только на берегах реки Красной, но и на землях менее могущественных, а посему — робких южных соседей. В Год Дракона, в славные для немедийского оружия дни, Оливей первым вступил в аквилонскую столицу, и некоторое время был сенешалем Тарантии.

Армледер неотлучно находился при биваке аквилонской конницы, разбитом под стенами крепости, немилосердно муштруя своих бойцов. Все поле, на котором чуть не разыгралось вечернее сражение, было уставлено кожаными и соломенными чучелами, которые рубили и кололи с лету аквилонские гвардейцы.

— А толковый парень, — сказал Ройл, швыряя в окно опустевшую флягу.

Фляжка поплыла в мутной водице рва, пока в горлышко не набралось достаточно, жидкости, чтобы утянуть ее на дно. Боссонец проводил ее пьяным сосредоточенным взглядом.

— Да, только усердия — через край. Вбили ему в Бельверусе в голову, что без такой вот муштры боец — уже не боец, — буркнул Конан, тоже выглядывая из окна. — Отправить бы его на пару лет к вам, в топи, побегать за пиктами по лесам, полазить по болотам, покормить комаров да пиявок — вышел бы толковый командир. А муштрой да рубкой дров много не навоюешь. Чучело-то — оно тебе ответить не может.

— Зря мальчишку ругаете, мой король. — После того, как Армледер спас следопыту ногу, Ройл к месту и не к месту старался хвалить пеллийца, чем изрядно забавлял и Конана, и «эйнхериев», видевших костоправное искусство капитана. — Он в Западной Марке очень даже повоевал — я тут порасспросил гандерландцев. Да и в делах настоящих был. А одних поединков — как драк у зингарских матросов.

— Он и без турнирных церемоний в ухо может дать, тут есть, кому подтвердить, — встрял в разговор Иллиах, глядя на хмурого асира, который с остервенением принялся надраивать до блеска позеленевший бронзовый наруч.

Асир угрюмо поднял голову и сказал низким грубым голосом:

— В ухо дать, это ты или я можем. Вон Эгиль, брат его, — очень даже могли, когда хватят пива через край. А этот пальцы ломает, как баба, руки крутит, подножки ставит… понабрались в академиях — меча им не поднять толком, по морде не стукнуть, а вот по земле валять — это мастера.

Скучающий в углу Хольгер отбросил стаканчик для игральных костей, который бесцельно крутил в руках, и подошел к окну, веско возразив соотечественнику:

— А тебя он тогда, в «Кубке», хорошо повалял, нечего за глаза говорить. Мне потом один из его чернокафтанников кое-какие ухватки показывал. Как меч там, скажем, выбить, или копье выдернуть так, чтобы хозяина подбросило, как угря на сковородке. Толково их учат. Не всё на силу надо напирать — а ну, как ты ранен будешь, или на морде — забрало, и что — по забралу кулаком лупить? Воюют тоже с умом.

— Все одно. — Асир был пьян и упорен. — Если бы я тогда лишнего не глотнул… Так можно только девок на сеновал укладывать, а не с мужчиной драться.

— Мужчина — тот, кто после драки остался на ногах, а не тот, кто проиграл и за глаза ругает чужие уменья, — наставительно сказал Конан, видевший не раз, как бьются голыми руками немедийцы.

Ухватки эти бельверусские умельцы собирали по крупинкам и из пиратского арсенала, и из совершенно разбойничьих приемов, даже посылали целые экспедиции в Вендию и Кхитай, где в затерянных лесных обителях были люди, пальцами рвущие стальные кольчуги и головами пробивающие дощатые щиты, даже и окованные. Практиковали в Бельверусе и самобытные изобретения в области убийства и причинения боли ближнему. Свое боевое мастерство Конан тоже собирал по крохам во всех уголках мира, посему не любил, когда любую ухватку, отличную от деревенской оплеухи, называют именно «немедийской».

— А ты, Хольгер, тоже не особо прав, — вмешался Ройл. — То есть, конечно, умение лучше силы, ведь сила может и иссякнуть. Но еще лучше, когда сила и умение вместе идут. Вот если, скажем, эдак вот…