Храм ночи

— Уймись ты, воротит уже от твоих россказней. Помню я: он еще к королю жаловаться бегал, когда вырвался от пуантенцев. Все кричал, что для нас, для дураков, знания набирает. Только король у нас ученый — как зашел в шатер, да увидел, что он с мертвой бабой всю осаду спал на одной попоне, а баба та померла, аккурат, когда мы только крепость окружили, — почитай, целая луна прошла, — она уж и смердеть перестала, так и повелел его отдать тем пуантенцам. Они его и удавили.

— Говорят, там был тот копейщик, что очень даже часто ходил к сгоревшим маркитанткам — так он особо зверствовал. Сказывают…

— Да заткнитесь вы, оба! — взревел, не выдержав, Конан, который ехал поодаль, но все слышал. — А услышу, будет кто с капитаном задираться до приезда в столицу, — вывихну каждому по руке и велю Армледеру вправить, да не с первого раза.

Обиженные «эйнхерии» притихли. Полсотни гвардейцев и без того молчали, двигаясь идеальной походной колонной, вымуштрованные Конном и Армледером на совесть и на зависть остальным столичным полкам. Два десятка Драконов вместе с капитаном, Иллиахом и Ройлом, как только отряд выехал из урочища у Совиной Горы, ушли веером вперед, чтобы попытаться перехватить, не доходя до перевала, уходящих безлошадными разбойников.

Конан ехал, кусал губы и молил Крома, чтобы Хват и его оставшиеся дружки успели перебежать границу. Несколько десятков испуганных и измученных боем разбойников — не сила против черного «полувильда» тяжелой аквилонской конницы. Конан это понимал. Он надеялся, что окажется в немедийском лагере молодой горячий барон, из той же бельверусской академии, который захочет отличиться и прогнать захватчиков.

Это гарантировало отличную драку с весьма туманным результатом, а дальше, глядишь — и серьезная война не за горами. Надежда была слабая, но все же была.

— До Ильбарских Гор далеко, жива Деви Жазмина или нет — не ясно, да и вырваться из-под опеки Конна и Троцеро не так-то просто. Кром, я был бы рад смерти с мечом в руке на этом самом перевале, в хорошей пограничной стычке, — бормотал престарелый владыка Аквилонии.

— Мой король! — воскликнул один из гвардейских десятников, ехавший впереди колонны, указывая рукой вперед.

— Сам вижу, — пробурчал Конан.

Он проскакал вдоль остановившегося строя, слева и справа него возвышались, не отставая, северяне с обнаженными клинками в руках, настороженно зыркая из-под шлемов в сторону близко подступившего к тропе густого кустарника, откуда могла вылететь стрела. Когда из-за поворота показался несущийся во весь опор всадник, Хольгер выехал вперед и поставил коня поперек тропы, Эгиль еще ближе придвинулся к королю, привычно не обращая внимания на его грозное ворчание. Всадник резко осадил коня, и великолепный скакун заржал, заплясав на задних ногах. Асир вгляделся в лицо гонца и отъехал к кустам, пряча меч, тот же привстал на стременах и со свистом рассек клинком воздух замысловатой фигурой приветствия.

— Ты мошек-то не разгоняй, хватит махать. — Голос короля по мере продвижения по немедийской земле становился все более и более раздраженным. — Что там такое у Армледера?

— Мой король, — голос у гонца был чистый и звонкий, — два десятка Черных Драконов под командованием капитана Армледера настигли отступающего противника…

— Докладывай короче, мы не в Тарантии и не на плацу. Сколько их было, где главарь, что там немедийцы?

— Там было с полсотни всякого сброда. Они разбили лагерь прямо у дороги, перекусывали и раненых перевязывали. Никаких часовых… Мы отрезали им отход, ударили полумесяцем, взяли на пики и прижали к оврагу…

— Далеко отсюда? — переспросил Конан.

— Во-он за тем лесистым холмом вторая дорожная петля — и овраг.

— Всех покололи?

— Нет, восемь пленных… А вожака среди них не было. Сейчас их допрашивает этот… разведчик, Ройл.

— Отлично. — Конан действительно был рад, что загадочный Хват ускользнул от гвардейцев.

В змееподобном атамане чувствовалось что-то такое, забытое, из тех времен, когда под крепкими ногами киммерийца раскачивалась просмоленная, пропитанная кровью и морем палуба черной галеры, а крики чаек и раненых переплетались с воем ветра, свистом стрел и звоном оружия.

— А что немедийцы? — вновь спросил киммериец.

— На холме мы разглядели троих лучников, вначале приняв за разбойничий дозор. Капитан велел отогнать их от дороги и дальше не преследовать. Однако, когда мы разделались с этим сбродом на вершине того вот раздвоенного дуба, показались было яркие огни. Укрепленный лагерь пограничной стражи Немедии вон в том направлении, он слегка к югу от второй дорожной петли. С его башен стали подавать сигналы дымом.

— Ну, вы-то чернокафтанники, но Ройл, он же ветеран, и капитан ваш вроде как ученый. Это были сигнальные зеркала — дозор оповестил гарнизон, а из укрепления уже попросили помощи. Мы же в трех днях пути от их столицы, а все центральные провинции наводнены немедийскими войсками. Кром! Гарнизон явно решил не возиться с нами. Численность отряда им уже известна — отсидятся за стенами, тем временем подтянется пара-тройка полков, и начнут гонять нас, как зайцев! — Конан повернулся к неподвижной колонне и крикнул:

— Галопом вперед! — и, уже обращаясь к гонцу — А ты — лети к капитану, пусть пошлет к воротам укрепления полдесятка Драконов, и… пожалуй — гербовый флажок Армледера.

Не подав виду, что изумлен, гвардеец развернулся и погнал своего коня так быстро, будто за ним гнались огненные псы Нергала.

Рыцарство Аквилонии, Немедии и отчасти Бритунии имело свой этикет ведения войн — один благородный дворянин с дружиной, желая выяснить отношения с другим достойным дворянином, подъезжал под стены замка и вгонял в ворота копье с гербовым флажком. Если вызов принимался, противники сходились на заранее выбранном ристалищном поле неподалеку от твердыни. Знатные рыцари бились друг с другом, равные по численности дружины так же разбивались на пары, согласно иерархии и знатности. Такие сражения-турниры остались со времен баронской вольницы прошлого века, ныне приструненной королями, однако еще сохранившей традиции. Турниры эти были весьма долгими — но редко кровопролитными. Пажи имели право уносить с ристалищного поля раненых, пеший мог сражаться только с пешим, конный — с конным. Метательное оружие воспрещалось, калечить и убивать слуг, коней и раненых считалось величайшим преступлением и покрывало нарушившего турнирный этикет несмываемым позором.

Конан презирал все эти, как он выражался, «петушиные бои», считая их помпезным балаганом для ряженых глупцов.

Однако с традицией бороться почти невозможно, к тому же в свое время Троцеро быстро разъяснил «молодому монарху», что во время баронских ссор в дальних от Тарантии провинциях гораздо спокойнее, если происходит один-два вызова «на гербовое копье», заканчивающееся парой-тройкой убитых, несколькими десятками раненых, помятыми родовыми доспехами и взаимным выкупанием пленных, чем когда враждующие аристократы мечутся с дружинами по землям друг друга, сжигая деревни, вырезая скот, вытаптывая поля и штурмуя каменные стены древних замков, с которых потоками льется расплавленный свинец, кипящее масло и летят ливни стрел.

Теперь же, чуя, что хорошей драки не получится, Конан хотел вынудить пограничный гарнизон и его командира, связанного «вызовом на копье» родовой честью, вступить в схватку, не дожидаясь подмоги.

— Добрый турнир лучше пустой прогулки по тропе и поимки восьмерых голодранцев.

Правда, вызвать на поединок несколько десятков порубежников с немедийской стороны можно было и без таких сложных маневров. Просто послать герольда, разодетого в пух и прах, с сияющей трубой и трепещущим флагом. Киммериец-то рассчитывал, что не малый отряд поединщиков, а весь немедийский гарнизон кинется к перевалу и схлестнется с «захватчиками».

— Вот это порезвились чернокафтанники, слышь, Эгиль! — узнал Конан восхищенный вопль асира, еле различимый в топоте копыт.

Кавалькада как раз промчалась вдоль места, где Армледер настиг беглецов. Разбросанные головни еще дымились, тут и там лежали изувеченные тела. Прямо у дороги росло странно изогнувшееся, словно от боли, дерево. К его стволу был пригвожден разбойник — брошенная на скаку не легкая кавалерийская пика приколола его, как булавка жука. Похоже, что разбойники даже и не сопротивлялись, — это было скорее побоище, чем серьезная стычка. Вряд ли среди гвардейцев имелись хотя бы легкораненые.