Современная финская повесть

19

Лето прошло, и наступила неверная осень. Скошенный хлеб лежит в копенках, сохнет на шестах и на пряслах. Небо закрыто тонкими тучами. Они пробегают где-то высоко в небе, а ветер кружит опадающие листья. Амалия стоит у окна и смотрит через скошенное поле на Ээвала. Кажется, пора бы дождю и перестать! Сыплет неделями, а зерно прорастает в колосьях.

Пестрые, точно грудь дятла, сверкают залатанные крыши Ээвала. Стая ворон опускается на крышу хлева. Амалию раздражает, что вороны поселились в Ээвала. Даже отсюда она слышит их карканье. Прижились, чернокрылые, еще летом облюбовали Ээвала и лесок, раскинувшийся за Ийккала. Видно, там они свили гнезда и вывели птенцов, вон их какая уйма! Взлетит эта стая с крыши — да и махнет на поле брать налог с ржаных копенок.

Летом Ээвала вновь пустовало. Пааво повез Кертту на курорт, рассчитывая, что новые знакомства и отдых изменят ее настроение. Зимой, писал брат, Кертту совсем загрустила, и ему пришлось даже обращаться к врачам.

Эльви весной уехала в Англию, чтобы совершенствоваться в языке. Она и до сих пор еще там. Только Маркку летом побывал у Амалии. Пааво привез его в конце весны на все лето. Глядя тогда на изрезанное морщинами лицо брата, на его редеющие волосы, Амалия вдруг почувствовала, как быстро идут годы. Правда, зимой Пааво перенес тяжелую лихорадку, но все-таки дело не только в этом. Скоро и у Амалии, вероятно, иссякнут жизненные силы и придет усталость. Уже и сейчас она чувствует возраст: на руках выступили жилы, распухли суставы пальцев. Амалия вспоминает, что на руках Кертту нет всего этого, хоть она и старше ее. А в волосах Амалии уже появляется седина. Но зубы еще крепкие и в руках и ногах сохранилась сила.

Амалия много гребла минувшим летом, когда ездила с Маркку на рыбную ловлю. Мальчик любил слушать журчание воды, сидя на носу лодки. Вместе они опускали и вытягивали сети, проверяли верши и сидели с удочками. Раньше Амалия не особенно любила рыбную ловлю, но Маркку постоянно подбивал ее отправиться на рыбалку. Одна-две рыбешки в сетке — и мальчик счастлив. Амалия от души хотела, чтобы Маркку чувствовал себя хорошо у нее.

С грустью вспоминает теперь Амалия, что для собственного сына, пока он был ребенком, у нее никогда не оставалось столько времени, как этим летом для племянника. В те времена она старалась освоиться с положением жены Таави, и это подвергало ее характер суровым испытаниям. Только овдовев, Амалия почувствовала себя самостоятельной. Нужно было держаться и стоять твердо, как одинокая сосна у поворота дороги на Ийккала. В минуты слабости, когда жизнь ей казалась мучительной, она смотрела на старую сосну, ставя ее себе в пример. Подобно сосне, она тоже пустила корни в эту землю, слилась воедино с домом и окрестностями. И в жизни Антти, как казалось Амалии, сосна тоже сыграла свою роль...

Это случилось еще в первую зиму после смерти Таави. Мальчик заболел, у него был сильный жар, и в лихорадочном бреду он звал отца. Амалии стало страшно, ей показалось, что сын умирает. Она хотела заказать лекарства в городе. Водитель автобуса, конечно, привез бы их, но машина не смогла приехать вовремя, дорогу занесло снегом. Прижавшись к стволу сосны, в метель, ждала Амалия и в отчаянии взывала к небу о помощи. Когда Антти поправился, подумала, что произошло чудо и что сосна была причастна к этому чуду...

Минувшее лето было радостным для Амалии. Маркку носился по избе, точно весенний солнечный зайчик, и спал в кроватке, которую отец Амалии сделал когда-то для Антти. Пекка жил в Ийккала все лето, наблюдал за работами и сам принимал в них участие. Амалия, долгое время прожившая в одиночестве, стала даже готовить с удовольствием, видя, с каким аппетитом едят и малый, и старый.

Теперь Маркку уехал, а Пекка ушел помогать молотильщикам в одном из дальних хозяйств Такамаа. Что с Антти — Амалия не знает. Все реже приходят письма от него. Скоро Антти призовут в армию. Вернется ли он тогда в Ийккала? И если вернется, то каким? Нет ответа на эти вопросы, и ни к чему они, как ни к чему воронье карканье над скошенным полем...

Амалия замечает, что вороны сели на ржаные копенки. Она быстро натягивает сапоги, надевает свою парусиновую куртку, затягивая покрепче пояс, повязывает голову толстым шерстяным платком и выходит. Пора и ей созывать молотильщиков, да поскорее. Как-нибудь уж выбьет молотилка рожь из колосьев, хоть они еще и сыроваты. Что же зря божий хлеб воронам скармливать!

Прежде чем пойти в деревню, Амалия заглядывает в клеть. Там она находит рваную шляпу и плащ, которые уже никому не пригодятся. Она приколачивает к доске кусок рейки, затесывает один конец доски клином, а на другой нахлобучивает рваную шляпу. Затем напяливает рукава плаща на рейку, и вот на ветру посреди ржаных копенок мотается нелепый старикашка, растопыривший руки. Однако появление пугала на поле, видимо, не столько отваживает ворон, сколько забавляет саму Амалию. «Наверно, и Маркку было бы весело», — думает она.

20

Наконец в Ийккала возвращается Антти. Возвращается насовсем и везет с собой жену. Известие о женитьбе сына застигло Амалию врасплох. Антти отбывал военную службу, и после его возвращения Амалия еще не видела сына в гражданском. Она до сих пор считала Антти ребенком, хотя парню уже столько лет, сколько было Таави, когда ему в казармы послали весть о рождении сына. Потом, когда Таави пришел из армии, Амалия уже с ребенком на руках следила, как он помогал плотникам, поднимал и таскал бревна для стен Ийккала. Отец ходил тогда по строительной площадке, наблюдая за работами. Сама Амалия тоже бралась за бревна, как только ей удавалось спустить с рук ребенка, уложив его куда-нибудь в надежное место.

Антти родился в апреле. Бывало, Амалия покормит его, и он тихо спит в бельевой клети. Это отец распорядился, чтобы прежде всего была построена клеть. Пока шла стройка, клеть можно было использовать как складское помещение. Тогда строительство дома занимало Амалию даже больше, чем ребенок. Но с годами все-таки Антти стал для нее важнее всего на свете.

Какова-то жена у Антти? Уживчивая или сварливая? Работящая или лентяйка? Как изменится жизнь в Ийккала, когда появится вторая хозяйка? Об этом беспрестанно думает Амалия, готовя дом к приезду молодых. На берегу, у бани, она стирает все половики и даже висевший на стене в избе черно-красный коврик. Свой ткацкий станок она, разобрав на части, выносит в сарай, где еще со времени войны хранятся стойки для прыжков в высоту.

Ожидая возвращения сына, Амалия зимой выткала новые занавеси на все окна. В красную полосочку — для пяти окон избы и желтоватые — в комнаты. Она даже оклеила комнаты новыми обоями, заново побелила печи и выкрасила полы.

В большой комнате она ставит роскошную двуспальную кровать с лучшими своими подушками и одеялами. Комната эта была комнатой Антти в прошлом году, когда он приезжал домой. Кровать Амалия получила в подарок от тетушки Ийды. Она и Таави ни разу не спали на этой кровати. Амалия освобождает для молодоженов высокий комод-секретер, в верхней части которого за вертикальной откидывающейся крышкой скрывается множество маленьких ящичков. Разборка всех ящичков отняла много времени. Тут лежат самые различные предметы, начиная от ленточек, которые она в детстве вплетала в косы, и кончая последними счетами с молочного завода. Сундук от бабушкиного приданого Амалия переносит в свою комнату. В этот сундук когда-то мать сложила столовое и постельное белье для Амалии. Теперь настало время, чтобы старый сундук уступил место новому — с приданым невестки.

Комната Амалии становится тесной. Но она все-таки не хочет убирать отсюда детскую кроватку, на которой спали Антти и Маркку. Кроватка хоть и не живое существо, но Амалии тяжело с нею расстаться. «Ведь может и Ээва приехать», — ищет она оправдания своей слабости и чувствует, что всем сердцем хочет этого. Сколько лет не видела она сестру, только слышала, что ее дочери тоже ушли из дому, а у одной из них уже есть сын.