Единственный мужчина

Леонид Ашкинази

Единственный мужчина

Единственный мужчина у нас в правительстве — Голда.

Бен — Гурион

Изучая жизненный путь того или иного человека, мы должны постоянно иметь в виду два аспекта — и самого этого человека, и окружающий его мир. Понятно, что надо считать миром, который окружал Голду Меир. Это и галут, из которого она вышла, и Америка, в которую она эмигрировала, и наконец, Израиль, который она строила. Израиль и все, что творилось вокруг него. Этого перечня вполне достаточно, чтобы не пожалеть времени на изучение. Интереснее обстоит дело с самой Голдой. Половина интереса к ней — следствие того, что женщина. Но этот интерес отчасти носит парадоксальных характер. С одной стороны, мы ясно понимаем, что не в юбке дело, а в личных качествах, способностях и их реализации. С другой стороны, мы отчетливо видим в глубине себя интерес именно к этой стороне вопроса — да как же так получилось, что женщина смогла, ну и т. д. Известно, как решила этот вопрос история. В нескольких странах женщины были главами правительств — в Израиле, Индии, Шри Ланке (Цейлоне), Пакистане, Турции, Великобритании. Интересен перечень — женщины приходят к власти чаще в странах, где этого в силу традиций трудно было бы ожидать. Когда-нибудь историки и психологи объяснят сей эффект. Заметим, впрочем, что власть главы правительства хоть и огромна — но это исполнительная власть. Не законодательная власть, не пост президента. Улавливаете? В качестве исполнителей женщин можно и потерпеть.

Тривиальные объективные причины, мешающие любому человеку отдаться борьбе за власть и, при удаче — жизни в ее лоне, хорошо известны. Кроме психологии (леность, брезгливость, честность), это просто наличие других дел — работы (другой работы) или семьи. Работу в фирме AT&T сочетать с рождением и воспитанием детей намного легче, чем что-либо из этого — с профессиональным занятием политикой. Не мужчина же должен стоять у плиты, правда? Трудно нарушать традицию.

Поэтому, прослеживая ту на каждом миллиметре переплетенную с жизнью нашего народа мировую линию, которая называется жизнью Голды Меир, мы постараемся держать в поле зрения три вещи. События с народом и страной Израиля; события жизни героя повествования — родившейся в Киеве в 1898 году девочки Голды Мабович; те свойства ее личности, которые повлияли на ее жизненный путь.

Цели же нашего изучения были сформулированы ранее, в лекции о Хаиме Вейцмане. Кроме собственно изучения истории (поскольку это интересно) это: практическое применение узнанного, подкрепление тех или иных мыслей и действий и, наконец, сопоставление своих собственных (т. е. ваших) наблюдений с прочитанным. Итак, приступим. Мы переносимся в позапрошлый (вы не вздрогнули?) век.

Детство и политическое отрочество

"Бедность, холод, голод и страх" — этими словами Голда Меир характеризует воспоминания о своем детстве. Она родилась в Киеве, и ее первое воспоминание связано с ожиданием погрома. Его не произошло, но посмотрите, как неожиданно — и, по-видимому, очень точно описывает она свои переживания. "Потом я стою на лестнице, ведущей на второй этаж, где живет другая еврейская семья; мы с их дочкой держимся за руки и смотрим, как наши папы стараются забаррикадировать досками входную дверь. Погрома не произошло, но до сих пор помню, как сильно я была напугана и как сердилась, что отец, для того чтобы меня защитить, может только сколотить несколько досок и что мы все должны покорно ожидать прихода "хулиганов".

Обратим внимание на следующее — это запись воспоминаний человека, которые он продиктовал спустя три четверти века. Во-первых, какая память! Похоже, что ему можно доверять. Во-вторых, человеку было четыре года, но его реакция — не страх. Он сердится, что отец не может его надежно защитить. Не здесь ли первый росток всего, что последовало? Евреи должны иметь возможность надежно себя защитить. Причем сами — как показал весь тот век, в который только что вступила эта девочка, ни на кого евреи не могут рассчитывать — только на себя. Все остальные, будь они хоть сто раз цивилизованные, думают прежде всего о своих интересах. Впрочем, почему мы должны ожидать чего-то другого?

Когда-то существовал такой плакат, из двух фотографий: слева еврейская девочка с желтой звездой на фоне лагерного барака, справа — истребитель с могендовидом на фюзеляже и стоящие перед ним три летчика. Мы вспомним этот плакат — когда наше повествование подойдет к концу.

Вернемся, однако, в Киев начала прошлого века. "Никогда у нас ничего не было вволю — ни еды, ни теплой одежды, ни дров. Я всегда немножко мерзла и всегда у меня в животе было пустовато. В моей памяти ничуть не потускнела одна картина: я сижу на кухне и плачу, глядя, как мама скармливает моей сестре Ципке несколько ложек каши — моей каши, принадлежавшей мне по праву!.. Спустя годы я узнала, что это значит, когда голодают собственные дети, и каково матери решать, который из детей должен получить больше". Но все это было впереди…

Родители Голды были в Киеве приезжими. Они встретились и обвенчались в Пинске, где жила семья ее матери; это было именно то, что называют любовью с первого взгляда. О родителях Голда Меир пишет в своих воспоминаниях весьма немного — на отца и мать она тратит один абзац. Как-то поневоле вспоминаешь фразу из Бабеля — "мать в революции — эпизод". "Отец… был по природе оптимистом" — вспоминает Голда — "и во что бы то ни стало хотел верить людям — пока не будет доказано, что этого делать нельзя. Вот почему в житейском смысле его можно было считать неудачником… моя мать была энергичная, умная, далеко не такая простодушная и куда более предприимчивая, чем мой отец; но, как он, она была прирожденная оптимистка, к тому же весьма общительная".

Некоторая странность этих воспоминаний состоит в том, что — судя по дальнейшим событиям — предприимчивым был как раз отец. Ибо и переезд из Пинска в Киев был его инициативой, и мечта поехать в Америку возникла у него. Матери, впрочем, Голда посвящает следующую довольно-таки двусмысленную фразу. Описывая смерть четырех из пяти детей, она пишет про свою мать "маленькие могилы не толкали ее на размышления о том, как надо растить детей". Трезвость наблюдений и жесткость суждений, наверное, еще потребуются Голде, но пока она этого не знает. В 1903 году (ей было пять лет) семья вернулась в Пинск; после возвращения отец "собрал свое убогое имущество и отправился в неведомую часть света", т. е. в Америку.

Весьма тепло пишет Голда о своем деде со стороны матери и одной из прабабок, чьим именем ее и назвали. Основное их свойство, о котором она пишет, — упорство. "Бабка Голда дожила до девяносто четырех лет и особенно меня поразил рассказ, что она клала в чай соль вместо сахара, ибо, говорила она, "хочу взять с собой на тот свет вкус галута". Отсюда можно, как мне кажется, сделать два вывода. Первый — каждому из нас не помешает класть в чай соль. Второй — если вы хотите узнать, какими своими свойствами вы гордитесь, расскажите кому-нибудь о своих родителях.

Эту часть своей биографии Голда Меир резюмирует кратко и четко. "Нет и восточно-европейских местечек, погибших в огне пожарищ; память о них сохраняется лишь в еврейской литературе, которую они породили и через которую себя выразили. Это местечко, возрожденное в романах и фильмах… веселое, добродушное, очаровательное местечко, на чьих крышах скрипачи вечно играют сентиментальную музыку, не имеет ничего общего с тем, что помню я: с нищими, несчастными маленькими общинами, где евреи еле-еле перебивались, поддерживая себя надеждами на то, что когда-нибудь станет лучше, и веруя, что в их нищете есть какой-то смысл".

Ниже она констатирует, что "именно оттуда пошло мое убеждение, что мужчины, женщины и дети, кто бы они ни были и где бы ни жили, а в частности и в особенности — евреи, должны жить производительно и свободно, а не униженно". Учитывая, откуда происходили те, кто построил государство Израиль, можно смело констатировать, что именно созданием Государства они расплатились с миром за унижения галута. Может быть, в этом и был смысл этих унижений?