Ярость

– Чужой!!!!!! – надрывно заверещала художница.

С чудовищным рыком стокилограммовый мастиф ринулся вперед и в одно мгновение сшиб Тропинина грудью. Падая, изумленный Виктор выронил кочергу и, в попытке спасти свою жизнь, обеими руками уперся в шею собаки. Перро закрутил огромной башкой, норовя дотянуться до человека, и стал рвать когтями на Викторе остатки его элегантного костюма. Соня, забившись в угол, выла от страха, собака клацала зубами. Когда силы Виктора были почти на исходе и рычащая собачья пасть уже тянулась к его горлу, раздался оглушительный выстрел. Пес дико взвыл и завалился на бок. Виктор в изнеможении раскинул руки, а Соня замолчала.

– Я же оставил вас всего на три минуты, – послышался чей-то удивленный голос.

Тимур выронил розочку и медленно повернулся, – за его спиной стоял тот самый здоровяк, которого он полчаса назад видел возле галереи. В одной руке тот держал кусок ветчины, а в другой – дымящийся пистолет.

– Помощь нужна? – улыбаясь, спросил здоровяк. И тут же неожиданно и страшно ударил художника.

Тимур закачался и, теряя сознание, рухнул на пол. Последнее, что он услышал, был истерический вопль Сони, которая кинулась на улицу через разбитое окно. Свет ламп погас.

– Ты что, убил его? – тяжело дыша, спросил Виктор, когда спустя минуту они с Сергеем склонились над поверженным.

– Да нет, он просто отрубился.

– Изъясняйся культурно, – раздраженно потребовал Виктор.

– Простите.

Виктор сел на кровать и, болезненно морщась, разорвал на себе пропитанную кровью и шампанским рубашку – жуткие собачьи когти избороздили всю грудь фиолетовыми шрамами.

– Чего с ним делать? – угодливо спросил Сергей, указывая на Тимура.

– Хватит трупов на сегодня. Соседи могли слышать выстрел, так что тащи его на улицу, только предварительно влей в рот стакан водки. Собаку – в канал.

Сергей торопливо захлопал буфетными дверцами и, склонившись на Тимуром, стал лить джин прямо ему на лицо. От мучительного жжения Тимур болезненно застонал и пошевелился. К нему стало возвращаться сознание, он протер глаза и приподнялся на локте, – противник сидел на кровати и безразлично смотрел на него.

– Она мне нравится, – хриплым голосом признался Виктор. – И ты совершенно прав – она мне нравится как женщина. Она красивая, современная, решительная, вместе с ней я надеюсь достичь невероятных успехов в искусстве, и не тебе решать, с кем она предпочтет остаться.

– Подлец! – еле слышно прошептал Тимур.

– На себя посмотри, – презрительно ухмыльнулся Тропинин. – Жалкий неудачник. Таким как ты уготована одна будущность, ты – гумус для искусства, на таких эмоциональных дураках практикуются настоящие профессионалы. Ты, наверное, ослеп, если не видишь, какую я тебе приготовил роль?

– Я убью тебя.

– Ты уже говорил подобное на выставке Дольфу, помнишь? Но Дольф – жирная, женоподобная свинья, старый бэдээсэмщик и не способен к поединку. Я же разделаюсь с тобой с великим удовольствием. Хочешь поединка? А чего, давай. Классика – дуэль из-за бабы. Но поверь мне, ты будешь умирать и видеть, как я целую твою Соню.

– Подонок. Ты храбрый только с пистолетом… – застонал Тимур.

Виктор встал с кровати и, прихрамывая, подошел к разбитому окну. Сергей, внимательно наблюдая за шефом, встал у Тимура за спиной.

– Воображаешь себя героем, этаким художественным самоубийцей, – задумчиво произнес Тропинин. – Готов умереть ради любви и принципа? Ну что же, это мне подходит.

– Ты – призрак зла, – заявил Тимур. – И я отправлю тебя обратно в ад.

Виктор презрительно усмехнулся и повернулся к нему.

– Ну чего ты на меня смотришь, художник? – неприязненно спросил он. – Хочешь драться? А на чем? На бумажных мечах, на линейках или на цветных карандашах?

Тимур сел на полу, вытер с подбородка обильно вытекающую из разбитого носа кровь и спокойно заявил противнику:

– Может, я и псих, но не трус. Шпага, рапира или сабля, мне все равно… Выбирай.

– Героя из себя корчишь? – усмехнулся Тропинин. – Мушкетерских романов начитался? Какие шпаги? Впрочем, как скажешь. Завтра в полночь, в галерее, приходи один… Обещаю, если не испугаешься, то умрешь красиво… А сейчас пошел вон отсюда!

Сергей подхватил пошатывающегося Тимура и поволок его на выход, а Тропинин обвел взором вдребезги разбитую мастерскую.

– Проклятое место.

Виктор подошел к кровати, сдвинул ее в сторону и задумчиво уставился на бурое пятно засохшей крови, пролитой прошлой ночью:

– Чего он насчет шпаги так расхрабрился?

21

Тимур вернулся в мастерскую около полуночи. Шел пешком: ни один таксист не захотел подвезти избитого и, судя по качающейся походке, пьяного парня. Заинтересовались им только проезжавшие мимо менты, но Тимур скрылся от ленивых до бега милиционеров в темноте проходных дворов. Уже дома, обклеиваясь после душа пластырем, он насчитал на теле двенадцать ссадин, кряхтя измазался йодом, разыскал давно припрятанный коньяк, жадно выпил, опьянел и только после этого немного расслабился. О Соне старался не думать, но перед глазами стояла картина, которую художник увидел из темноты парка: в ярко освещенной комнате этот гад протягивает ей бокал вина, обнимает, Соня податливо улыбается, и они вот-вот поцелуются.

Все, что произошло с ним ночью, Тимур без раздумий записал на счет Тропинина. Копошась сейчас в памяти, он неожиданно вспомнил, где видел раньше этого демонического человека. Еще в молодости, музыкант и начинающий художник, он, как и многие тусовщики, частенько попадал в Большой дом для «бесед о тунеядстве». Тимур, как правило, хамил, отчего его почти каждый раз чувствительно избивали. Один из тех, кто промывал там мозги неформалам, и был тот самый Виктор. Только тогда он выглядел гораздо моложе.

– Сучка ментовская, – злобно прошептал Тимур.

Безуспешно попробовав заснуть, он постепенно выкурил все сигареты, сходил еще за бутылочкой, полежал, посидел и только к трем ночи понял, чего жаждет душа, – Амуров зажег свет и взялся за кисти. Сразу пропали боль в переносице и звон в разбитой голове. Он начал работать и со всей страстью выплеснул на холст мучившее его отчаяние. Личный коллапс: поруганная любовь, утраты, сгущающийся мрак души наполняли сейчас картину ужасающим по силе воздействия реализмом. Люди, по которым скакали безжалостные всадники, плакали, умоляли, страшились, взывали к небесам и пытались спастись. Он прописал весь нижний план, насытил его деталями, нарисовал разверзнувшиеся небеса, несущиеся по нему тучи и всполохи молний.

Работая вчера вечером, Тимур вложил в руку последнего всадника косу на длинном древке, но сейчас передумал, смыл косу растворителем и пририсовал к костистой лапе скелета изогнутую саблю с глухой гардой. Без пяти минут мастер спорта по фехтованию, оставивший бои только из-за травмы руки, Тимур знал толк в сабельном бою, поэтому, вложив сейчас в руку Смерти это страшное кавалерийское оружие, мстительно улыбнулся чистоте выбранного символа. Его всадник рубил своей саблей сотни рук, голов и тел, обагряя пролитой кровью всю нижнюю часть картины.

– Я отомщу тебе, – устало прошептал Тимур.

Сон сморил его уже к четырем часам дня. Тимур так и заснул в одежде, не помыв кистей и рук. В комнате стоял густой запах сохнущего масла. Картина была закончена.

Он проспал почти до полуночи, а когда устало поднялся, первым делом вытащил из-под шкафа свою старую саблю. Он взмахнул ею, и сталь со свистом рассекла воздух. Тимур уложил оружие в круглый тубус для чертежей, повесил его за спину и, в последний раз оглядев свое жилище, поспешно вышел из мастерской.

Перед входом в галерею стояла машина «скорой помощи». Тяжело задышав, Тимур взбежал по ступеням, отворил двери и решительно вошел внутрь. Еще вчера закопченное пожаром помещение было черно и страшно, но уже сегодня оно сияло белизной. Эта холодная пустота навалилась на него и заставила насторожиться. Он шел по ослепительно белому пустому залу и диковато оглядывался – даже пол под его ногами был выстлан белоснежным грунтованным холстом.