Ярость

– Так ты чего, вернулся в галерею? – удивился Захар. – А чего дураком прикидывался? Молодца, давно бы так!

Тимур добрался до нужной улицы, когда уже начало темнеть и повсюду зажглись желтоватые фонари. Белые ночи почти сошли на нет, но июльское небо все еще выглядело как пыльная простынь. Задумавшись, он шел по тротуару и пытался вообразить себе предстоящую через несколько минут встречу. Они не виделись с Соней целых пять дней, но сейчас эти дни уже казались ему вечностью. Как она встретит его, простит ли?

– Эх, нужно было не со Шпаровским лясы точить, а побриться да сменить футболку… – подумал он, осматривая свои перепачканные краской руки.

Тимур воровато оглянулся и, вскинув локоть, быстро понюхал собственную подмышку, – запах, конечно, еще не олимпийский, но и свежим его не назовешь. Издалека заметив крыльцо галереи, он посмотрел на часы и нерешительно замялся. К сомнениям по поводу собственной внешности добавилась и другая напасть. Налетело запоздалое раскаяние за свое быстрое согласие работать с галереей, которую он еще вчера так яростно ругал под водку.

«Что же это получается? Купился на посулы и побежал, как овечка на рожок? Так, что ли? А если и так? Что же теперь, повеситься? Мерзкое и зависимое от всех безденежье, разве оно лучше? Как унизительно все время рыскать и занимать на жизнь. Все, конечно, дают, но дают с каждым разом все меньше и меньше. Горский, безусловно, прав – галерея просто процесс. Большой, безликий, вездесущий, беспощадный процесс, которому бессмысленно сопротивляться и с которым лучше дружить. Нужно просто работать, а не ломать себе голову, чем завтра платить за мастерскую. Как любит повторять мой веселый друг Шпаровский: „Не рви себе сердце, Тимур!“».

Успокоив себя, Тимур решительно направился ко входу, но тут стеклянная дверь галереи сама распахнулась, и на крыльцо вышла Соня. Тимур радостно улыбнулся и уже поднял руку для приветствия, как следом за Соней вышел какой-то здоровяк, затем выбежала Сонина собака, и, наконец, появился седой мужчина в темных очках. Как только Тимур всех их увидел, он почему-то, не раздумывая, пригнулся и спрятался за припаркованной машиной. Рослый парень был ему совсем незнаком, а вот человек в очках оказался тем самым коллекционером, с которым он столкнулся в Манеже. Троица с собакой вышла на тротуар и стала совещаться. Ждать пришлось недолго: коллекционер усадил Соню в красный кабриолет, здоровяк помог мастифу запрыгнуть в джип, хлопнули дверцы, и роскошные машины тут же умчались. Тимур выскочил из укрытия и почувствовал себя невероятно гадко.

«Обманут, так подло и нагло обманут».

Шумно дыша от охватившего его волнения, он взбежал по ступеням к дверям галереи, приложил ладони к стеклу и посмотрел в мутную тьму, – два маляра в перепачканных краской халатах красили закопченные пожаром стены в белый цвет, а в самом центре обновляемого пространства, задумавшись, стоял Горский. Тимур рванул дверь и как тигр бросился к искусствоведу.

– Куда он ее повез? – дико закричал он, хватая Горского за плечи. – Говори, старая сука!

Испуганно округлив глаза, Горский попытался объясниться, но Тимур ухватил его за горло так сильно, что несчастный смог прохрипеть только что-то нечленораздельное.

– Ты для этого меня сюда позвал? Чтобы поиздеваться? Ах ты гадина, книжный червь!..

В это же мгновение чьи-то сильные руки ухватили Тимура за шею и стали отрывать его от бледного, как покойник, Горского. Амуров попробовал сопротивляться, но получил по ногам, упал на колени. Следующий удар поверг его лицом прямо в черный от вонючей сажи пол.

– Лежать! Лежать! – заорал чей-то грубый голос.

Несколько человек навалились на него сверху и стали торопливо ощупывать карманы. На выкрученных за спину руках щелкнули наручники, а к голове был приставлен холодный ствол пистолета.

– Мы его взяли! – доложил тот же голос по захрипевшей электрическим шумом рации.

Тимур попытался повернуть голову и что-то сказать в свою защиту, но тут же получил третий, и довольно чувствительный, удар рукояткой пистолета по затылку.

– Лежи, сука!

– Да это не он, – задыхаясь от волнения, закричал опомнившийся Горский. – Вы не того взяли, зачем вы его бьете?

Тимура моментально вздернули вверх и поставили на ноги. От удара по затылку в глазах плыли темные круги, словно в тумане он видел двух маляров с пистолетами и перепуганного Горского. В помещение скорой походкой входил капитан Грушевский.

– Кто такой? – властно спросил он у своих ряженых подручных.

– Документов нет, кинулся вот на этого. Еле уложили.

– Да это наш художник, – пролепетал Горский.

– А почему ваш художник прячется на улице и следит за дверями? – раздраженно воскликнул капитан, пристально осматривая черного от грязи Тимура. – Ты кого здесь высматриваешь, художник?

– Он не тот, кого вы ищете, – стал смущенно пояснять Горский. – Он ждал свою девушку, а она…

– Что она? – навострил уши Грушевский.

– Уехала с другим…

Криво усмехнувшись, сотрудники угрозыска сняли наручники с художника и, не спуская с него глаз, отошли в сторонку.

– Андрей Андреевич! Что вы со мной делаете? – зашептал Тимур – Ведь вы же сами мне сказали, что приведете Соню. Куда он ее повез?

– Хорошо, я скажу тебе, – измученно произнес Горский. – Только пообещай, что не натворишь глупостей…

20

Тропинин вел машину, удерживая руль одной рукой, и заинтересованно поглядывал на спутницу. Молодая художница не проронила пока еще ни единого слова. Девушка безразлично смотрела прямо перед собой, но она явно волновалась и, не зная, чем себя занять, нервно теребила конверт с деньгами. Желая вывести ее из смущенного оцепенения, Виктор напустил на себя самый беззаботный вид.

– А я навел о вас кое-какие справки.

– Могу себе только представить, что вам про меня наговорили, – вспыхнув, прошептала Соня. – Истеричная дура, устроившая скандал на выставке? Так?

– Ну нет, что вы! – засмеялся Виктор. – Напротив. Все, что я узнал, меня невероятным образом вдохновило – правда! Кое-что я даже видел сам, поэтому и попросил своих коллег разыскать вас как можно скорее.

Соня повернулась к нему и непонимающе наморщила лоб.

– Я хотел извиниться перед вами от лица галереи и попросить не принимать близко к сердцу всякий вздор наших сотрудников, – смущенно произнес Тропинин. – Дольф у нас, ну как бы это сказать, очень нагружен, так что иногда срывается и позволяет себе дать волю гневным эмоциям. Простите его, и пусть вся эта история как можно скорее забудется и не станет препятствием для нашей дальнейшей работы, тем более что и Гейман, и Горский так лестно мне о вас отзывались.

Соня с тайным восторгом выслушала похвалу, однако постаралась скрыть свое волнение. Все, что с ней происходило, было похоже на сказку. Не хотелось спугнуть удачу. Еще только утром она обреченно гуляла по Павловску, мучилась своим художественным позором и вдребезги разбитым счастьем, как неожиданно появился Горский, и ее жизнь перевернулась с ног на голову. Куратор вывалил кучу ошеломительных новостей и, не дав опомниться, увез ее в галерею. По дороге он продолжал что-то рассказывать, говорил про успехи своих художников, про выставки, продажи, обещал помочь во всем разобраться и всячески подбадривал. Соня так смутилась, что еле переступила порог галереи, однако обещанное «триумфальное возвращение» прошло на редкость гладко – противного Дольфа на месте не оказалось, а вместо него их встретил этот милый Виктор Андреевич, который сразу же потряс ее дивным запахом одеколона, покроем костюма и увесистым желтым конвертом, который он без промедления вручил ей с торжественным рукопожатием. Дальнейшие события разворачивались с еще большей скоростью: Виктор очаровал ее, загипнотизировал, как кролика, и после краткой вступительной беседы неожиданно предложил оставить пропахшую гарью галерею и прокатиться «кое-куда». После получения денег отказываться было неудобно, Соня согласилась, но цель поездки по-прежнему не давала ей покоя.