Страница 11 из 33
…Однако, на карте державы отыщет любой книгочей пятно вулканической лавы у самой границы Помпей. Кипит раскаленная магма, шипит обжигающий пар.
Сенатор по имени Магнум готовит ответный удар.
Глава 21. Сын Монтесумы
Казалось, закончились рифмы, и не о чем больше писать. Кто любит учет бестарифный, тот вряд ли сумеет понять. Творение сравнивать надо с наследием Греции всей — с количеством строк Илиады; с путем, что прошел Одиссей! Во тьме вдохновение бродит, и качество падает вниз, но главный герой на свободе, и он обещает сюрприз! Остались из клетки лазейки, и снова скрестились мечи. А я заменил батарейки — пусть музыка вечно звучит.
…На дальнем востоке Сибири, куда не дошел самурай, устроилось лучшее в мире могучее царство Бохай.
Внезапно явились кидани! Тайга запылала огнем, железо разрушило камень. Бохайцы оставили дом. Ушли в океан плоскодонки и пять «кораблей-черепах», за ними тяжелые джонки. Лишь ветер свистел в парусах. На карте расставлены точки, проложен удобный маршрут. Бохайцы прошли по цепочке Курил, а затем Алеут. Семь футов (и больше) под килем. Из «Книги династии Лян» надежно они заучили рассказ про волшебный Фусан.
У берега якорь пробулькал. Щитом раздвигая волну, выходит на пляж Акапулько Пусянь из семейства Ваньну! Как яростный ветер весенний, под флагом своим золотым, морская пехота чжурченей рядами шагает за ним. Выходят бохайцы на берег, еще не поняв ничего, одной из открытых Америк.
Не Южной, скорее всего. Поскольку, не хищная пума, а бешеный зверь — человек, навстречу идет Монтесума, бесстрашный воитель-ацтек. Конечно, не тот Монтесума, с которым сражался Кортес, а предок. Настолько безумный, что в нашу историю влез. Властитель могучий и старый, опасный, как сам Крысолов, ведет за собой Ягуаров, а также индейских Орлов! Их разум войной затуманен, их мысли понять мудрено. Их к славе ведет тлатоани! И смерти — не все ли равно.
Сжимая огромную саблю, кричит полководец Пусянь:
— В живых никого не оставлю!
В ответ — нецензурная брань.
— С чертями живут в симбиозе! От ужаса сердце болит! Кровавые жертвы приносят на фоне своих пирамид! Они недостойны мандата! — взмахнув беспощадно мечом, добавил Пусянь-император. — Его мы у них отберем!
…Подробности нынче забыты, но поле досталось гостям. Закончилась страшная битва одиннадцать суток спустя. Погибших бесчисленна сумма, а в центре, на холмике тел, изранен, лежит Монтесума — Пусяня сразить не сумел. Прощается с миром до срока и наш покидает рассказ. Течение жизненных соков оставит его через час.
— Забудь о небесном мандате, я дань отдаю мастерству. В присутствии черни и знати я сыном тебя назову, — шептал император Альянса Тройного, совсем побледнев. — Я стану героем романса, другого не надобно мне.
— Я предан далекой отчизне…
— Мое предложение взвесь…
— И восемь оставшихся жизней — точнее, не восемь, а шесть… Я, кажется, сбился со счета. Народ и солдаты, семья…
— Не вздумай играть в патриота. Ты больше похож на меня. Пусянь, ты не знаешь закона?! Вступая в покинутый храм, герой, победивший дракона, драконом становится сам.
И что-то взорвалось в Пусяне. Качнулся, как пьяный дикарь. Рука потянулась к макане.
И жертва взошла на алтарь.
Глава 22. Заговор Катилины
Стоит на холме Авентина прекрасный кремлевский дворец, в котором сидит Катилина, Империи нашей отец. Во славу великого Рима, где бывшую власть посекли, возглавил союз нерушимый свободных республик Земли. Неистовый вождь революций, о нем вспоминают везде, над миром божественный Луций восходит подобно звезде! Плывут по морям канонерки — багровые флаги на них — под вопли «Да здравствует Сергий!» (в рассказ дополнительный штрих). На каждой — могучий моторчик, из тех, что придумал Герон. О том позаботился Кормчий, Великий — да здравствует он!!!
Под милого дядечку косит, как в сказках о добром царьке — при этом, как Сталин Иосиф сжимает весь мир в кулаке. Для тех, кто невовремя стонет, заместо сибирской тайги устроил ГУЛАГ в Виндобоне — работа прочистит мозги, а также избавит от веса. Медведям пускай погрубят, и сказками Венского леса пускай развлекают ребят. Конечно, Фортуна капризна, но римский уверен народ в победе идей коммунизма и прочих гражданских свобод.
Стоят в кабинете знамена — и молот, и серп на Орле. Лежит голова Цицерона на скромном рабочем столе. Картина, достойная Кафки — как тонкие острия пик, диктатор втыкает булавки в оратора гнусный язык. Потом золотые монеты пихает в промежность зубов.
«Да здравствуют наши Советы плебеев, крестьян и рабов!» — висят на стене транспаранты. За дверью застыл караул. Повязаны красные банты на шлемы гвардейских акул.
Вошел в кабинет гладиатор, надежный товарищ Спартак — герой, победитель Фраата. Сжимает в салюте кулак.
— Мой друг, мне тебя не хватало! — великий диктатор вскочил.
— Я всех разгромил белогаллов, и белокушитов разбил. Расстреляны сотни агентов чужих и враждебных держав. Парфянских прогнал интервентов, от гонки безумной устав. Добились великой победы в последней войне мировой. Теперь же фракийские меды желают вернуться домой.
— Я сразу почуял измену! — патриций в ответ прошипел. — Спартак, ты пойдешь на арену и сдохнешь на радость толпе! Грядут Олимпийские игры, и зрителей будет полно. Оставят бенгальские тигры лишь мокрое очень пятно…
— Твоя благодарность, предатель…
— Не смей отвечать, дезертир! Ты продал меня на Евфрате!
— Ты был для народа кумир! Как Цезарь, Тиберий и Сулла! Как Брут или даже Эней! А нынче приблизил Лентула и преданных гонишь людей…
— Пошел ты, фракийская псина! Ты что о себе возомнил?! — ему отвечал Катилина. — «Второй полководец Камилл, Республики преданный маршал, второй македонец Филипп…» Да только Республике нашей не нужен такой прототип! Довольно играть в демократа! Зовите меня «господин». Один на земле Император, и римский властитель — один!