Синдром пустоты

Я шел на негнущихся от волнения ногах и судорожно пытался вспомнить свой проступок. Но так и не вспомнил за собой ничего предосудительного. Мне казалось, что я чист.

Действительность опровергла мои надежды. Таким озабоченным видеть капитана мне до сих пор еще не приходилось. Даже его фуражка – отличительный признак его аккуратности – сидела на его голове как-то не так, кривовато, что ли. Я отметил этот факт и приготовился к разносу.

– Волноваться, Кроликов, пока рано. Вряд ли есть основания считать положение безнадежным. Однако я должен сообщить неприятную новость, у вас зарегистрированы начальные признаки синдрома пустоты. Мы обязаны принять меры.

Удар судьбы был жесток. Кровь отхлынула у меня от лица. Я сел, не дожидаясь разрешения, чего раньше не допускал ни при каких обстоятельствах. Что же теперь со мной будет?

– Ну, возьмите же себя в руки, Кроликов. По заключению врача вы еще можете рассчитывать на выздоровление. Как известно, синдром пустоты первой степени вылечивается. Не надо раскисать… Пройдете курс лечения, а там посмотрим.

Я с трудом подавил поднимающуюся изнутри волну тошноты. После инструктажа я был уверен, что с заболевшими особенно церемониться не будут. Чтобы не подвергать экипаж опасности заражения, меня могли изолировать в бытовом отсеке или выбросить за борт… Последнее было бы наиболее разумным и экономичным. Признаться, я испугался. И только когда понял, что меня собираются лечить, успокоился.

– Что я должен делать, товарищ капитан?

– Прежде всего, немедленно убирайтесь отсюда и больше без вызова не являйтесь. А сейчас отправляйтесь в санчасть. Медбрат вас уже ждет.

В санчасти меня встретил наш психолог.

– Правильно сделали, что пришли сразу, – мрачно сказал он.

Я ждал, что он, по обыкновению, улыбнется, но он был серьезен.

– Придется вам, Кроликов, принять участие в Игре. Другого способа лечения синдрома пустоты пока не придумали.

– Что я должен делать?

– Правила Игры просты. Случайным образом выбирается один из членов экипажа, он становится объектом наблюдения. Случайным же образом ему приписывается какая-нибудь земная профессия. Требуется по поведению ничего не подозревающего человека собрать необходимые улики и выявить преступление, которое объект якобы совершил на Земле, занимаясь заданной профессией.

– Понятно?

– Проще простого…

Психолог бросил в шлем бумажки с фамилиями членов экипажа. Я вытащил. "Зинин".

– Гусев, – сказал я сам не знаю почему и густо покраснел.

Профессия Гусеву досталась подходящая – библиотекарь.

– Что ж, Кроликов, приступайте, – сказал психолог, записав исходные данные в тетрадь регистраций. – Желаю удачи!

Почему я выбрал Гусева? В каких темных уголках моего подсознания пробудился столь странный интерес к этому человеку? Объяснить свой поступок я был не в состоянии. Наверное, именно так и проявляет себя синдром пустоты.

На мгновение мне показалось, что я попал в какой-то психологический водоворот, выбраться из которого самостоятельно, без помощи коллектива, мне ни за что не удастся. Слезка выкатилась из моего правого глаза. Неужели я отныне обречен совершать поступки, смысл которых будет недоступен моему пониманию? Если это и есть проявление синдрома пустоты, то лечите меня скорее! Долго я так не протяну!

Мое желание выздороветь оказалось сильнее внезапно нахлынувшей на меня сумятицы чувств. Я взял себя в руки. К тому же, играть было весело. Нужно было ни на секунду не упускать Гусева из виду, не пропускать ни одного его слова, поступка, взгляда или намерения. Только собрав полную информацию об этом человеке, можно было рассчитывать приблизиться к раскрытию тайны "библиотекаря".

Но веселье пропадало, когда я вспоминал, что в любой момент могу быть схвачен и разоблачен. Судьба проигравшего представлялась мне ужасной – в этом случае рассчитывать на выздоровление я уже не мог… К счастью, Гусев был слишком погружен в себя, слишком, я бы сказал, очарован собой, чтобы замечать интерес к себе со стороны столь ничтожной птички, как я. Это значительно облегчало мне проведение расследования.

То, что "библиотекарь" Гусев был виновен в чем-то тяжком, было ясно и без специального расследования, но в чем конкретно состояло его преступление, я долго не мог понять. Ключ к определению характера противоправного деяния помог мне найти очередной скандал, устроенный Гусевым в столовой.

Вообще, для библиотекаря, совершившего тяжкое преступление, Гусев вел себя чересчур неразумно, он был дерзок с начальством, шумен и чрезмерно болтлив. Можно было подумать, что его любимое занятие – подмечать недостатки. Особенно часто в его обличительных монологах доставалось нашему капитану и второму пилоту Зинину, которого "библиотекарь" прямо-таки возненавидел после памятного инструктажа.

Вот и на этот раз все началось с пустяка. Сами понимаете, придраться можно к чему угодно, была бы охота.

На завтрак нам опять предложили спагетти с котлетками. Согласен. Однообразная пища надоедает, но выражать по этому поводу свое неодобрение и тем более сваливать ответственность за недостатки снабжения на капитана, по-моему, грубо и бестактно. Надо помнить, что космический полет это не круиз по Средиземному морю.

Но Гусев, видимо, не привык сдерживать себя. Воспитанным и тактичным его вряд ли можно было посчитать.

– Опять макароны! – картинно затосковал он, поковыряв вилкой в миске.

– Спагетти по-флотски, – поправил его Зинин. – Макароны выглядят совсем не так.

– Иногда часы отдыха, приема пищи и культурно-массовых мероприятий у нас на корабле просто невыносимы, не правда ли, Зинин? – тут же прицепился к нему Гусев.

– А если и так? Мы здесь на службе. А потому свою излишнюю требовательность должны были оставить на Земле.

– Это, конечно… Никто ваше утверждение опровергнуть не сможет.

– Вы чем-то недовольны?

– Отнюдь. Мне просто иногда хочется хотя бы немножко побыть одному. У вас так бывает?

– Если бы тяга к уединению не мешала выполнению профессиональных обязанностей, ничего бы не имел против. Но поскольку предрасположенность к одиночеству нарушает сложившиеся в экипаже связи личного характера, что неминуемо сказывается на производительности труда, я против бессмысленного уединения.

– А если вам не нравится человек, если он вам активно неприятен, как же в таком случае скажутся связи личного характера?

– Ну, это крайне надуманная ситуация, характерная, разве что, для гипертрофированного индивидуалиста. С его точки зрения уединение, пожалуй, было бы оправданно. Но в нашем положении подобное желание чересчур абстрактно, поскольку недостижимо… В открытый космос что ли выходить? Нет, нет, по счастью, в нашем коллективе такие далеко идущие конфликты невозможны.

– Приятно, что вы сами, Зинин, признаете, что есть такие моменты, когда нуль-транспортировка была бы полезна.

– Опять нуль-транспортировка! Причем здесь нуль-транспортировка? Вы, Гусев, уже всех достали своей нуль-транспортировкой!

– Я далек от мысли, что нуль-транспортировка решила бы все наши проблемы. Но сознайтесь, ее отсутствие существенно осложняет наше положение. Эх, ребята, ну и заживем же мы, когда, наконец, удастся создать маленький приборчик под названием нуль-транспортировка!

Спрашивается, для реализации, каких преступных замыслов библиотекарю может понадобиться способность мгновенного переноса из одной точки пространства в другую? Спекуляция книжными новинками? Нет, это было бы слишком примитивно. Более пристального внимания заслуживала другая логически возможная ситуация. Специфика труда библиотекаря открывает ему доступ к информации и обеспечивает постоянное общение с населением. Для него значительно облегчен сбор всевозможных данных, в том числе и разведывательных!