Московский душегуб

– Все скажу, только не деритесь!

Мужчина опустился на стул, на котором до этого сидел Иван, а юноша уместился в черном крутящемся кресле Мещерякова, в котором давно мечтал посидеть.

– Давай быстро, только без лапши!

Иван наклонился над столешницей и пальцем поманил допросчика, чтобы тот придвинулся поближе.

– Эк тебя ломает, придурка, – буркнул мужчина, но послушался, вместе со стулом подался вперед и сделал непростительную для бывалого следователя ошибку. Да уж больно невинно и трусливо блестели глазенки на бледном лице худенького юноши. На столе Мещерякова с давних пор и неизвестно для какой надобности торчал тяжелый бронзовый подсвечник с тремя кокетливыми рожками, и вот теперь он пригодился. Иван сгреб подсвечник и саданул в придвинувшуюся любопытную харю. Так ловко это у него получилось, что все рожки впечатались в податливую плоть прихотливым узором, как в тесто. Иван уже помчался к двери козлиными прыжками, только зря спешил. В приемной его приняли в объятия два милиционера, заломили руки к затылку и впихнули обратно в кабинет. Увидя, какое печальное зрелище сотворилось с их начальником, распластавшимся на столе и слабо подрыгивающим ногами, оба милиционера, не сговариваясь, приподняли Ивана над полом и так сгоряча шмякнули оземь, что почти вышибли из него дух.

Очнулся он на лежаке в маленькой каморке без окон и с железной дверью. Под потолком мерцала тусклая лампочка. Иван с трудом сел. Чувствовал он себя так, словно тело было невесомым, а голова, напротив, удерживалась на тонкой шейке, точно чугунный шар, грозя надломиться. Он взглянул на наручную "Сейку", часы стояли. Проведя в неподвижности какое-то время, может быть, минуту, а может быть, часа три, Иван подошел к двери. Его трясло то ли от холода, то ли от побоев. На его стук дверь сразу отворилась. Он увидел хмурого немолодого мужчину в темно-синем заляпанном жирными пятнами халате, как у грузчика в мясном отделе.

– Ну вот и хорошо, – сказал грузчик. – Пойдем, отведу куда следует.

Иван заложил руки за спину, как делали заключенные во всех фильмах, и пошел за ним по длинному подвальному коридору. Идти пришлось недолго. В конце коридора перед неприметной дощатой дверью грузчик остановился и постучал костяшками пальцев.

– Давай, давай! – раздался сиплый голос изнутри.

Комната, в которой Иван очутился, была прежде, видимо, кладовкой. Кроме деревянного лежака, здесь стояли стол и две табуретки. За столом сидел мужчина, до изумления похожий на того, который допрашивал Ивана в первый раз. Он был одет в такой же серый костюм и так же приятно улыбнулся, увидя юношу. Похоже, это был родной брат того, первого, пострадавшего от подсвечника. Без спроса Иван опустился на табуретку.

– Что ж, Ванюша, теперь тебе так и так хана, – сочувственно заметил мужчина. – Ты ведь Семеныча покалечил, а вполне возможно, и убил. Откуда в тебе такая свирепость?

– Он, наверное, ваш родственник? – любезно спросил Иван. – Вы прямо как близнецы.

– Это я тебе после расскажу. Пока давай выкладывай все как на духу. Один шанс у тебя остался спастись, но совсем крохотный.

Иван беспокойно оглянулся: человек в синем халате, который его привел, застыл у стены, скрестив руки на груди.

– Что я должен выкладывать?

– Да хватит тебе, Вань! Сколько можно идиота корчить? Ну будут тебя бить день, два, руки, ноги оторвут, кишки выпустят, чего ты этим добьешься?

– Я и без битья скажу. Только вы объясните, о чем речь?

– Речь о том, мальчик, что вляпался ты в скверную историю. Такую скверную, что не приведи Господь. Замахнулся на самое святое, что только есть у человека – на его жизнь. Но твоей вины тут только половина. Сосунков, как ты, вечно бросают на растерзание… Ну давай, Вань, давай! Фамилию, адрес, а я со своей стороны постараюсь тебе помочь.

– Как помочь?

Двойник покалеченного Семеныча не нервничал, как его коллега, никуда не торопился, и было заметно, что даже получает удовольствие от беседы с несмышленышем.

– Тут ты, пожалуй, прав. Помочь тебе действительно почти невозможно. Ты ведь уже как бы не существуешь на свете. Мамке скажут, пропал без вести, а больше никто и не поинтересуется. Ну кому ты нужен, Вань?

Тем, кто тебя использовал, вообще на людей наплевать.

Кому еще? Семьей не обзавелся. Но все же помочь можно. И знаешь почему?

– Почему?

– Нам ты можешь пригодиться живой. Вот тебе бесплатный совет: всегда делай ставку на тех, кому можешь быть полезен. Никогда не ошибешься.

– Чем же я могу быть вам полезен?

– Ой, Вань, да как чем! Поработаешь на нас. Парень ты, видно, боевой, отчаянный, хотя и без мозгов в голове. Но мы их тебе постепенно вставим. Со временем большим человеком будешь, а все, что сегодня случилось, забудется, как дурной сон. Решайся, Вань, по-хорошему, а? По-плохому будет только больнее. Ну же, Вань!

– На что я должен решаться? Вы же ничего толком не объясняете.

Мужчина сделал неуловимый знак человеку в халате, и в ту же секунду Иван был сброшен с табуретки на пол и перегнут в три погибели: шея вывернута назад, а согнутые в коленях ноги туго прихвачены к кистям рук.

В таком положении ему был виден угол комнаты, две ножки стола и кусочек пола перед носом. Голоса теперь доносились сверху, как из репродуктора.

– Пусть пока отдохнет, а ты, Степаныч, сходи за каким-нибудь инструментом, – произнес сиплый голос, принадлежащий следователю. – Здесь же ничего не приспособлено для нормального дознания.

Отворилась и стукнула, закрывшись, дверь. Следователь закурил, щелкнув зажигалкой.

– Эх, паренек, и жалко тебя, да ничего не поделаешь. Истина, как говорится, дороже. Начнем тебя потихонечку убивать. Рыхлости в тебе нету, кость легкая, ничего, денек-полтора продержишься. Только не пойму, на кой хрен тебе это?

Иван молчал.

– Вот и я думаю, – продолжал сипеть ржавый репродуктор. – Какая корысть тебе тут околевать? Была бы хоть идея, а то ведь ее нету. Ну пошалил, поозорничал, сунул бомбу доброму человеку под шкаф, ну и покайся, опомнись. И нам руки об говно не пачкать, и тебе – шасть на волю. Денек сегодня светлый, слышь, Вань, птички поют. Пивко на каждом углу. Любишь пивко-то? Я в твои годы любил. Теперь больше на крепкое тянет. Служба нервная.

У Ивана затекла спина, и дышать стало трудно, точно сузился горловой проход.

– Слышь, Вань? Может, чего передать кому, близким или родным? Говори, передам. Похоже, последняя у тебя возможность. Степаныч иногда ни в чем меры не знает.

Иван молчал и ни к чему особенному не готовился В нем не было ни злобы, ни страха, ни сожаления – тишина. Еще раз обозначилась дверь, и вошедший мясник ногой перевернул его лицом вверх. Уселся перед ним на корточки. В руках держал обыкновенный молоток, которым забивают гвозди. Следователь распорядился:

– Ну давай, поработай малость, а я пойду подышу.

В буфет, что ли, схожу, рюмочку приму. Тебе принести чего, Степаныч?

– Не извольте беспокоиться.

Только дверь закрылась, Степаныч прижал Ванину руку, неестественно вывернутую, к полу, приступил на нее башмаком и аккуратно тюкнул по мизинцу.

Хрустнули хрупкие косточки, и огненный столб расколол мозг.

– Один-ноль в нашу пользу! – благодушно заметил Степаныч. На четвертом пальце Иван отключился Когда очухался, сидел прислоненный к стене. Следователь устроился напротив на табурете, курил и осудительно качал головой. Иван покосился на свою левую руку, откуда стекали в сердце раскаленные иглы.

– Да, Вань, а ведь это только начало, – взгрустнул мужчина, чье лицо обросло теперь какими-то розовыми висячими складками. – Степаныч за проводами пошел.

План у нас такой. Будем тебя к току подключать. После Степаныч тебе яйца оторвет, это его любимая процедура. Ну и так до бесконечности, сколько сдюжишь. Полагаю, часа на два тебя еще хватит, но не больше.

– Что вы от меня хотите?

– Да все то же. Фамилию, адрес. Или наоборот: адрес и фамилию.