Страница 47 из 70
С трудом расхаживая по раскаленным улицам, Сергей Дорогин завидовал героям кинобоевиков, умудрявшимся выходить сухими из воды и чистыми из грязи.
Наибольшее раздражение вызывал у него тот факт, что в такое непотребное состояние его привел один-единственный удар по голове. В конце концов он решил, что сетовать на судьбу не стоит: он все-таки жив!
Он миновал микрорайон и вступил под тенистые своды вишневых и абрикосовых деревьев, которыми была обсажена застроенная частными домами улица.
С некоторым трудом ему удалось разглядеть на стене одного из домов табличку с названием улицы – Первая Большая. Резонно было предположить, что где-то существует Вторая, а может быть, и Третья Большая, но Дорогина интересовала Тенистая, и он обратился к подростку, готовившемуся укатить по каким-то своим делам на ярко-синем японском мотороллере.
Подросток объяснил ему дорогу, и Сергей двинулся дальше, поймав себя на том, что непроизвольно пригибается и старается ступать как можно тише, – от логова врага его отделяли считанные метры, и лишь с некоторым усилием ему удалось заставить себя идти спокойно.
Наконец он увидел голубые ворота с вырезанными из жести украшениями в виде не то перекормленных дельфинов, не то заморенных голодом морских львов.
«Тенистая, 8» – было написано белой краской на нижней, сплошной части ворот. Сразу за воротами располагалось нечто вроде летнего гаража – затянутый плетями винограда трубчатый каркас, передняя часть которого была наглухо завешена линялым брезентом. Сквозь частое переплетение виноградных лоз просматривался грязно-белый борт грузового микроавтобуса. Дорогин понял, что попал по адресу.
Калитка была гостеприимно приоткрыта. Дорогин криво усмехнулся: ну-ну. Он обошел квартал и вышел на зады, внимательно глядя по сторонам и отсчитывая дома.
Здесь город кончался, и не просто кончался, а резко обрывался вниз, к морю, почти отвесной двадцатиметровой кручей. Осенние штормы подтачивали обрыв, и внизу можно было увидеть отслоившиеся от него, похожие на миниатюрные горные плато длинные, вертикально стоящие глинистые пласты. В одном месте проходившая между обрывом и заборами тропа уже обрушилась вниз, от нее осталась лишь узкая полоска земли, по которой Дорогину пришлось идти, придерживаясь рукой за выбеленные временем и непогодой доски забора.
Преодолев опасное место, он остановился. По его расчетам, участок, на котором старпом «Москвички» выстроил свой дом, был прямо перед ним. Дорогин с сомнением подергал слегка подгнившие доски, перемахнул через забор и, стараясь не шуметь, спрыгнул в сад, мимоходом подумав, что уже лет двадцать не лазил по чужим садам.
Сад был заросший, но большой, по всему видно, что хозяин уделяет больше внимания садоводству, чем огородничеству. Пригибаясь под низко склонившимися от тяжести плодов ветвями, Дорогин бесшумно заскользил к дому. Дом, одноэтажный, без затей сложенный из посеревшего от времени силикатного кирпича, тоже большой, с многочисленными пристройками. Было видно, что он рос, как раковая опухоль, расползаясь в глубину сада в соответствии с ростом доходов и запросов хозяина. Это, конечно, трудно назвать виллой, наподобие тех, что строили новые русские (да и новые украинцы, если уж на то пошло), но площадь этого строения была такова, что Дорогин всерьез засомневался, сможет ли быстро отыскать в этом лабиринте Тамару.
Приблизившись к дому, он понял, что беспокоился напрасно. Стоявший на бетонированной площадке «фольксваген» был виден как на ладони, и от его грузовой дверцы до входа в подвальный этаж дома по бетону тянулась широкая, ясно различимая кровавая полоса.
Заметив эту полосу, Дорогин до хруста стиснул зубы: он не знал, что это кровь Мартына, а не Тамары.
– Твари, – прошептал он одними губами и двинулся к двери подвала, выискивая глазами часового.
Часового не было. Видимо, хозяева настолько уверены в безопасности своего убежища, что даже не приняли мер предосторожности. В траве стрекотали цикады, в доме за закрытыми ставнями монотонно бубнили голоса, а может быть, просто работал телевизор. Дорогин прокрался вдоль стены, распластавшись по ее шершавой поверхности и низко пригибаясь под окнами, и наконец достиг обитой жестью двери подвала.
На двери висел огромный, устрашающего вида амбарный замок, который, насколько знал Сергей, можно было легко открыть с помощью обыкновенного гвоздя.
Дорогин присел на корточки и пошарил глазами по земле, но ни гвоздя, ни хотя бы обрезка проволоки в пределах видимости не обнаружилось. Ни на что особенно не надеясь, он провел рукой над дверью, ощупывая пространство между стеной и голубым наличником, и почти сразу его пальцы нащупали нечто напоминавшее ключ. Это действительно был ключ, и Дорогин некоторое время с изумлением разглядывал его. Ему пришло в голову, что кровь на бетоне могла принадлежать вовсе не человеку, а какому-нибудь животному – свинье, например, или барану. Хорош бы он был, ворвавшись с пистолетом в подвал и обнаружив там мясную тушу! Может быть, убитый им на корабле человек потому и выдал требуемую от него информацию, что она не имела ничего общего с действительностью?
Из-за обитой жестью двери подвала донеслось тихое, сдавленное мычание и какой-то шорох, словно кто-то скреб ногами по земляному полу. Дорогин покачал головой: мясная туша вряд ли стала бы мычать и тем более ползать по полу, пытаясь освободиться.
Еще раз оглянувшись и не заметив ничего подозрительного, он вставил ключ в замочную скважину и быстро повернул его против часовой стрелки.
Замок открылся с легким щелчком, показавшимся Дорогину громким, как пистолетный выстрел, и повис на дужке. Сергей снова огляделся, снял замок с двери и аккуратно положил его на землю. Прежде чем потянуть за дверную ручку, он вынул из кармана пистолет и взвел курок: засада могла оказаться не снаружи, а внутри, в подвале.
Дверь открылась с негромким скрипом, и сейчас же, словно по сигналу, грянула музыка. Дорогин вжался спиной в стену, выставив перед собой пистолет, но залитый солнцем, исчерченный тенями двор был по-прежнему пуст. Музыка – Сергей автоматически отметил, что это Шостакович, – доносилась из-за закрытых ставен. Дорогину приходилось знавать людей, которые воспринимали музыку только тогда, когда от рева мощных динамиков дрожали стены и едва не вылетали стекла. Видимо, кто-то из находившихся в доме относился как раз к этой категории тугих на ухо меломанов – скорее всего сам Самарин, поскольку музыку везде и всегда заказывает тот, кто платит. Ставни на ближайшем окне вдруг приоткрылись ровно настолько, чтобы в образовавшуюся щель просунуть руку, и оттуда, блеснув на солнце, вылетела пустая водочная бутылка. Она ударилась о бетонную дорожку горлышком, отскочила, ударилась дном, снова отскочила и наконец с почти неслышным за ревом музыки звоном разлетелась вдребезги. Ставни закрылись.
«Гуляют ребята, – подумал Дорогин, глядя на сверкающую в лучах солнца россыпь осколков. – Это правильно, потому что больше гулять им не придется.»
Дорогин нырнул в открытую дверь подвала, спустился на две ступеньки и остановился, давая глазам привыкнуть к темноте. Прислушиваться было бесполезно: музыка снаружи грохотала так, что можно не услышать собственный крик. Постепенно Сергей начал различать ступени лестницы, освещенные падающим снаружи солнечным светом, и какие-то смутные очертания в глубине подвала. Он пошарил рукой с зажатым в ней пистолетом по стене, нащупал выключатель, старый, с поворачивающимся на оси рубильником, и повернул его.
Под потолком вспыхнула пыльная лампочка, озарив тусклым светом бетонные стены, земляной пол, какие-то заставленные коробками и банками стеллажи и небрежно составленные посреди подвала плоские деревянные ящики, выкрашенные в защитный цвет. В шаге от лестницы на полу вниз лицом лежал какой-то незнакомый Дорогину человек со связанными за спиной руками и неестественно вывернутой ногой. Глянув на эту ногу, Сергей понял, откуда взялась кровавая полоса во дворе: колено незнакомца было перевязано какой-то пропитавшейся кровью тряпкой, штанина ниже колена почернела и влажно поблескивала, и даже земляной пол потемнел от крови. На человеке были черные джинсы и красно-синяя полосатая футболка. Он не подавал признаков жизни.