Страница 16 из 70
– Гангрена, – вслух сказал Одинцов и заплакал от слабости и бессильной жалости к себе.
Он знал, что умирает, и это было обидно – подохнуть от гангрены на четырех шестипудовых ящиках золота.
Глава 5
В десять часов утра автобус сделал первую за сегодняшний день остановку.
Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась слегка всхолмленная, желтая от выгоревшей травы степь, кое-где оживляемая жиденькими зарослями акаций и полями зреющих подсолнухов. Все здесь было серо-желтое, раскаленное, выгоревшее почти добела. От разогретого асфальта волнами накатывал нездоровый жар, и было совершенно непонятно, как в этом пекле могут жить люди.
Люди здесь тем не менее жили: в стороне от шоссе, а то и прямо вдоль него время от времени возникали утонувшие в пожухлой зелени садов поселки, где черные от загара украинки продавали холодные напитки из фирменных холодильников, выставленных перед крылечками побеленных мазанок. Кое-где предприимчивые хозяева не ограничивались приобретением и эксплуатацией такого холодильника: привычным зрелищем здесь была наброшенная на кривоватые колья армейская палатка, под которой пряталась пара-тройка замызганных пластиковых столиков.
Кормили в таких местах, как ни странно, все теми же хот-догами и гамбургерами, причем в местном, довольно усеченном варианте, и у Дорогина сложилось впечатление, что прославленные вареники окончательно уступили рынок импортным соевым сосискам и импортному кетчупу.
Автобус остановился как раз напротив такого, с позволения сказать, кафе, и отпускники, и без того всю дорогу шуршавшие пакетами, ринулись к этому оазису так, словно неделю в глаза не видели ни воды, ни пищи.
Ознакомившись с прейскурантом и убедившись в том, что местная валюта пользуется здесь несомненным, хотя и не вполне понятным, уважением, пассажиры автобуса так же дружно ринулись на поиски обменного пункта, который, к их немалому удивлению, обнаружился совсем рядом, буквально в двух шагах. Он представлял собой облезлую деревянную будку, отличавшуюся от обыкновенного нужника только пыльным застекленным окном во весь фасад да криво выведенной надписью «Обмен валют». Курс оказался вполне приемлемым, и десять минут спустя, шелестя местными деньгами, странно похожими и на доллары, и на конфетные фантики одновременно, народ отправился в придорожное кафе, чтобы поближе познакомиться с его меню. Отдельные отщепенцы, презрев хот-доги и кока-колу, пошли покупать дыни, которые ярко-желтой конической кучей громоздились прямо на обочине шоссе. Дыни продавала необъятная тетка с гренадерскими усами, имевшая при себе складной стульчик с парусиновым сиденьем, набор гирь и подозрительного вида весы. В кармане фартука, повязанного поверх ее безразмерной талии, тяжело позвякивала мелочь, а в уголке усатого рта дымилась, как бикфордов шнур, заграничная сигарета, из-за чего круглое лицо торговки было похоже на готовую вот-вот шарахнуть бомбу, – Боже, ну и зрелище, – сказала Тамара, смешно наморщив нос.
– Ты имеешь в виду кафе? – спросил Сергей, которого очень интересовало, откуда у местного населения в таком количестве берутся маскировочные сети.
– Я имею в виду наших отдыхающих, – ответила Тамара.
– Это была твоя идея – побыть для разнообразия среди народных масс, – напомнил Дорогин.
– Я о ней не жалею. Просто, когда долго сидишь дома вдвоем с тобой и редко видишь людей, поневоле начинаешь верить, что мир устроен более или менее разумно, а телевизионные новости выдумываются из головы, чтобы пощекотать публике нервы.
– Интересная теория, – сказал Сергей.
– И, увы, ошибочная, – Тамара вздохнула. – Мне стыдно признаваться, но я бы с удовольствием выпила кока-колы.
– Тогда вперед! – Сергей простер руку в сторону кафе, приняв позу памятника вождю.
– А можно, я постою здесь?
– Почему бы и нет? Даже если Магомет не идет к горе, всегда найдется кто-нибудь, кто принесет ему камешек с вершины, если его хорошенько об этом попросить.
– Камешек мне не нужен. Мне нужна кока-кола.
– Слушаю и повинуюсь.
Дорогин нырнул под маскировочную сеть, где к этому времени стало уже немного свободнее, и протолкался к холодильнику с напитками, возле которого стояла загорелая худая девица лет восемнадцати, взиравшая на утолявших жажду и голод москвичей со скучливой неприязнью. Сергей порылся в карманах, но самой мелкой купюрой, которую он смог отыскать, была пятидолларовая бумажка. Он протянул деньги девице и попросил бутылку колы и пачку сигарет.
Сдачи у девицы, естественно, не оказалась, о чем она и объявила с самым невинным видом.
– Ну и что? – пожал плечами Дорогин. – Кола и сигареты у вас есть, правда?
Девица слегка подобрела.
– Из сигарет осталась только «Магна», – сообщила она. – Через часок должны подвезти еще. Подождете?
– Солнышко, – сказал ей Дорогин, – я же не виноват, что живу в России. Зачем же издеваться над бедным путешественником? Давайте вашу «Магну», что с вами поделаешь.
– Она украинская, – предупредила девица.
– Эка невидаль, – отмахнулся Дорогин.
Затолкав сигареты в карман джинсов и схватив пластиковую бутылку с колой, Сергей вернулся к автобусу и еще издали заметил, что Тамара не одна.
Над ней в классической позе деревенского ухажера нависал давешний пляжный атлет, слегка согнув в колене правую ногу и упершись правой ладонью в пыльный борт автобуса, так что его загорелое, сплошь перевитое буграми мышц предплечье преграждало Тамаре путь к открытой двери.
Сергей ускорил шаг. Конечно, здесь и сейчас, средь бела дня, на залитом ярким солнечным светом шоссе, в присутствии множества свидетелей, Тамаре ничто не угрожало, но положение, в которое она попала, трудно было назвать приятным. «Вот это и называется – окунуться в народные массы, – с неудовольствием подумал Дорогин. – Интересно, почему всегда и везде находится кто-нибудь, для кого, кажется, единственная цель в жизни – испортить тебе настроение?»
Он подошел к Пузырю сзади и заметил мелькнувшее в глазах Тамары облегчение. «Значит, этот качок уже успел ей порядком надоесть, – подумал Дорогин. – А я, дурень, в это время любезничал с продавщицей.»
– Вот твоя кока-кола, – сказал он Тамаре, довольно бесцеремонно отодвигая плечом пляжного атлета и протягивая девушке холодную бутылку.
На Пузыря он не смотрел, словно того вовсе здесь нет. Это было довольно вызывающее поведение, но раздраженный Дорогин и не собирался разводить дипломатию.
– Все в порядке? – спросил он. – Проблем нет?
Тамара не успела ответить.
– Проблемы могут возникнуть, – сказал Пузырь, глядя на Дорогина сверху вниз, – если ты меня еще раз толкнешь.
Дорогин медленно обернулся и смерил пляжного атлета неторопливым взглядом, начав с прически ежиком и закончив светлыми кожаными туфлями в мелкую дырочку. Затем он снова поднял взгляд и уставился прямо в непрозрачные линзы солнцезащитных очков, скрывавшие глаза Пузыря.
– Извините, – сказал он. – Я вас не заметил. Мне как-то и в голову не пришло, что кто-то вздумает приставать к моей женщине, как только я отвернусь.
– Что-то я не разглядел на ней твоего клейма, – лениво отозвался Пузырь. Он нависал над Дорогиным горой загорелого мяса и неприкрыто наслаждался своим физическим превосходством. – Если она твоя, поставь на ней штамп «оплачено», а то, гляди, уведут.
Сергей краем глаза заметил, что Тамара начинает бледнеть, и понял, что беседу пора заканчивать.
– Штамп «оплачено» я забыл дома, – сказал он, – зато штамп «погашено» всегда со мной. На какое место его тебе припечатать?
Пузырь на секунду задохнулся от такой наглости, ноздри его угрожающе раздулись, но он тут же взял себя в руки и рассмеялся ненатуральным смехом: затевать драку при всем честном народе не стоило, это могло не понравиться Владику.
– Ого, – сказал он, резко оборвав смех. – А ты крутой мужик! Только зря ты кипятишься. Ну, подкатил я к красивой девушке. Ты же должен понимать, удержаться ну просто невозможно. Тем более, вижу, стоит одна, скучает… А ты сразу толкаться.