Страница 90 из 92
Вы никогда не чувствовали себя одиноким?
«Да, я часто предпринимал прогулки в уединении. Я длительное время гуляю один, особенно по выходным».
Разве нет различия между чувством одиночества и просто быть одному, как на прогулке в одиночку?
«Если есть, то не думаю, что я знаю, что означает одиночество».
«Не думаю, что мы знаем, вообще что хоть что-нибудь означает, ну кроме как на словах», — добавил кто — то.
Вы никогда сами не испытали чувство одиночества, как вы могли бы испытывать зубную боль? Когда мы говорим об одиночестве, мы испытываем психологическую боль из-за него или просто используем слово, чтобы указать на что-то, что мы никогда сами не испытывали? Мы действительно страдаем или только думаем, что страдаем?
«Я хочу знать, что такое одиночество», — ответил он.
Вы подразумеваете, что вы хотите его описание. Это переживание того, что вы полностью изолированы, чувство невозможности зависеть от чего-нибудь, быть отрезанным от всех взаимоотношений. «Я», эго по его собственной природе постоянно строит стену вокруг себя, вся его деятельность ведет к изоляции. Осознавая свою изоляцию, оно начинает отождествлять себя с добродетелью, с Богом, с собственностью, с человеком, со страной или идеологией, но такое отождествление — это часть процесса изоляции. Другими словами, мы убегаем всеми возможными способами от боли одиночества, от чувства изоляции, и поэтому мы никогда непосредственно сами его не испытываем. Это не подобно тому, когда боишься чего-то там, за углом, и никогда не сталкиваешься с этим, никогда не выясняешь, какое оно, а всегда убегаешь и находишь спасение в ком-то или в чем-то, что только порождает больший страх. Вы никогда не чувствовали себя одинокими, отрезанными от всего, полностью изолированными?
«Я вообще понятия не имею, о чем вы говорите».
Тогда, если можно поинтересоваться, вы действительно знаете, что такое горе? Вы испытываете горе так же сильно и остро, как вы бы испытывали зубную боль? Когда у вас болит зуб, вы действуете, вы идете к дантисту, но, когда есть горе, вы убегаете от него через объяснение, веру, спиртное и так далее. Вы действуете, но ваше действие — это не действие, которое освобождает ум от горя, не так ли?
«Я не знаю, что делать, и именно поэтому я здесь».
Прежде, чем вы узнаете, что делать, не должны ли вы выяснить, что такое горе фактически? Разве вы просто не сформировали идею, суждение о том, что такое горе? Конечно же, побег, оценка, страх мешают вам переживать его напрямую.
Когда вы страдаете от зубной боли, вы не формируете о ней идеи и мнения, вы только чувствуете ее и действуете. Но здесь нет никакого действия, немедленного или отдаленного, потому что вы в действительности не страдаете. Чтобы переносить и понимать страдание, вы должны смотреть на него, вы не должны убегать.
«Мой отец ушел безвозвратно, и поэтому я страдаю. Что я должен сделать, чтобы быть недосягаемым для страдания?»
Мы страдаем, потому что не видим суть страдания. Факт и наше воображение относительно факта полностью отличаются, уводя в двух различных направлениях. Если можно спросить, вы обеспокоены фактом, действительностью или просто идеей страдания?
«Вы не отвечаете на мой вопрос, сэр, — настаивал он. — Что я должен делать?»
Вы хотите убежать от страдания или быть свободным от него?
Если вы просто хотите убежать, тогда таблетка, вера, объяснение, развлечение может «помочь» с неизбежными последствиями зависимости, страха и так далее. Но если вы желаете быть свободным от горя, вы должны прекратить убегать и осознавать его без суждения, без выбора.
Вы должны наблюдать его, изучать, знать все его сокровенные уловки, тогда вы не будете пугаться его, и больше не будет яда жалости к себе. С пониманием горя появляется свобода от него. Чтобы понимать горе, должно происходить фактическое его переживание, а не словесная фикция.
«Можно задать только один вопрос? — вмешался один из остальных. — Каким образом следует проживать обыденную жизнь?»
Как если бы вы жили в течение того единственного дня, в течение того единственного часа.
«Как?»
Если бы у вас был только один час, чтобы жить, что бы вы делали?
«Я действительно не знаю», — ответил он с тревогой.
Вы бы не организовали и исполнили то, что необходимо внешне, ваши дела, ваше желание и так далее? Вы бы не позвали вашу семью и друзей вместе и не попросили бы у них прощение за вред, который вам пришлось причинить им, и не простили бы их за всякий вред, который они могли бы причинить вам? Вы не умерли бы полностью по отношению ко всему, что связано с умом, с желаниями к миру? И если это можно сделать за час, тогда это также может быть сделано за дни и годы, которые остаются.
«Такое действительно возможно, сэр?»
Пробуйте это, и вы выясните.
Нечувствительность и сопротивление шуму
Море было спокойным, а горизонт ясным. Пройдет еще час или два прежде, чем солнце взойдет из-за холмов. Убывающая луна заставляла воды танцевать. Она была настолько яркой, что вороны в окрестности проснулись и закаркали, разбудив петухов. Через некоторое время вороны и петухи снова умолкли, было слишком рано даже для них. Стояла удивительная тишина. Это была не тишина, наступающая после шума, или задумчивое затишье перед штормом.
Это не был тишина «до и после». Ничто не двигалось, ничто не шевелилось среди кустарников. Была всеохватывающая тишина с ее проникающей интенсивностью. Это не было краешком тишины, но самой ее сущностью, и она выметала всякую мысль, всякое действие. Ум почувствовал эту неизмеримую тишину и сам стал тихим, или, скорее, передвигался в тишине без сопротивления его собственной деятельности.
Мысль не оценивала, не измеряла, не принимала тишину, она сама была тишиной. Медитация была непринужденной. Не было никакого медитирующего, не было мысли, преследующей цель, поэтому тишина была медитацией. Эта тишина имела собственное движение, и она проникала в глубины, в каждый уголок ума. Тишина была умом, мнение не стало тихим. Тишина бросила свое семя в самом центре ума, и хотя вороны и петухи снова объявляли рассвет, эта тишина никогда не закончится. Солнце теперь показывалось из-за холмов, длинные тени падали поперек земли, и сердце будет следовать за ними весь день.
Женщина, которая жила по соседству, была весьма молода, имела троих детей. Ее муж возвратится из офиса поздно после обеда, и после игр они все будут улыбаться ему через стену. Однажды она пришла с одним ребенком, чисто из любопытства.
Она мало что рассказала, да и было немного, что сказать. Она говорила о разных вещах: об одежде, автомобилях, образовании и выпивке, о клубной жизни и вечеринках. Среди холмов послышался шепот, но он исчез прежде, чем вы могли прислушаться к нему. За словами что-то скрывалось, но у нее не было времени, чтобы слушать. Ребенок стал беспокойным и неугомонным.
«Интересно, почему вы тратите впустую ваше время на таких людей? — спросил он, когда вошел. — Я знаю ее, светская бабочка, хороша на коктейльных вечеринках с определенным уровнем вкуса и денег, я удивлен, что она вообще пришла на встречу с вами. Явная трата вашего времени, но, возможно, она получит кое-какие уроки из этого. Вам, должно быть, знаком такой тип женщин: шмотки и драгоценности, а главный интерес к себе самой. На самом деле я пришел, чтобы поговорить о чем-то другом, конечно, но, увидев ее здесь, я довольно расстроился. Извините, что я заговорил о ней».
Моложавый мужчина с хорошими манерами и культурным голосом, он был педантичен, аккуратен и довольно суетлив. Его отец был известен в политической сфере. Он был женат и имел двух детей, и достаточно зарабатывал, чтобы сводить концы с концами. Он мог бы легко зарабатывать больше денег, сказал он, но это не стоило того. Он обучит детей в колледже, и после того им придется самим заботиться о себе. Он рассказывал о своей жизни, о капризах судьбы, взлетах и падениях его существования.