Страница 76 из 92
«Я осознаю этот факт, — сказал доктор. — Когда-то я знал, что такое любить своих пациентов, и пока присутствовала любовь, мне было наплевать, постоянна она или нет. Но теперь, когда она прошла, я хочу чтобы она длилась долго. Желание постоянства возникает только тогда, когда ты испытал непостоянство».
«Неужели нет длительного состояния, которое можно назвать творческим вдохновением?» — спросил художник.
Возможно, через некоторое время мы поймем это. Давайте сначала очень четко уясним, что сам ум принадлежит времени, и, что бы ум ни создавал, оно непостоянно. Он может при его непостоянстве испытать мгновенное переживание чего-то, которое он тут же называет постоянным. Таким образом, из того, что он узнал, память создает и проецирует то, что он называет постоянным. Но эта проекция все еще в пределах ума, которые являются областью проходящего.
«Я понимаю, что все, рожденное в уме, обязательно будет в состоянии непрерывного изменения, — сказал доктор. — Но когда была любовь, она не была рождена умом».
Но теперь она стала принадлежать уму через память, не так ли? Ум теперь требует, чтобы она была восстановлена, а то, что восстановлено, будет непостоянным.
«Совершенно верно, сэр, — заметил адвокат, — я очень ясно это понимаю. Моя боль — это боль от вспоминания о том, что не должно было быть, и страстное желание того, что должно быть. Я никогда не живу в настоящем, а или в прошлом, или в будущем. Мой ум всегда зависит от времени».
«Думаю, что понимаю это, — сказал художник, — ум, со всею его хитростью, с его интригами, тщеславием и завистью, это водоворот внутреннего противоречия. Иногда он может ловить намек того, что вне его собственного шума, и то, что он поймал, становится воспоминанием. Именно с этим пеплом воспоминания мы живем, храня то, что является мертвым. Я делал так, и какое же это безумие!»
Теперь, может ли ум умереть по отношению к его воспоминаниям, его опытам, по отношению ко всему, что стало ему известно? Не стремясь к постоянному, может он умереть по отношению к непостоянному?
«Я должен понять это, — сказал доктор. — Я знал любовь, простите меня все за использование того слова, и я не могу „знать“ ее снова, потому что мой ум удерживает воспоминанием того, что было. Именно это воспоминание он хочет сделать постоянным, воспоминание того, что он познал. А воспоминание с его ассоциациями является только лишь пеплом. Из мертвого пепла никакое новое пламя не может быть рождено. Тогда что? Пожалуйста, позвольте мне продолжать. Мой ум живет воспоминаниями, а непосредственно сам ум — это память, память того, что было. И эта память того, что было, хочет, чтоб ее сделали постоянной. Так что нет никакой любви, а лишь память о любви. Но я хочу реальную вещь, не просто память об этом».
Желание реальной вещи — это все еще побуждение памяти, не так ли?
«Вы имеете в виду, что я не должен хотеть этого?»
«Правильно, — ответил художник. — Желание этого — это жажда, рожденная памятью. Вы не хотели или цеплялись за реальную вещь, когда она была, а она просто существовала, подобно цветку. Но как только она исчезла, началась глубокая тоска по ней. Хотеть ее — значит иметь пепел воспоминания. Высший момент, которого я очень хотел, не реален. Моя тоска является результатом воспоминания того, что когда-то случилось, и поэтому я снова в тумане памяти, что, как я теперь вижу, есть тьма»
Страстное стремление — это воспоминание. Не бывает никакого страстного стремления без известного, которое является памятью того, что было, и именно это стремление поддерживает «я», эго. Теперь, ум может умереть по отношению к известному, известному, которое требует, чтобы его сделали постоянным? Во это реальная проблема, не так ли?
«Что вы подразумеваете под смертью по отношению к известному?» — спросил доктор.
Умирать по отношению к известному — означает не иметь никакого продолжения вчерашнего дня. То, что имеет продолжение, — это просто память. То, что не имеет продолжения ни постоянно, ни непостоянно. Постоянство или непрерывность возникает только тогда, когда есть страх быстротечности. Может быть завершение сознания как продолжения, полное умирание по отношению к чувству становления, не накапливаясь снова в самом акте смерти? Это чувство становления есть только тогда, когда есть память о том, что было и что должно быть, и тогда настоящее используется лишь как проход между ними двумя. Смерть по отношению к известному — это полное спокойствие ума. Мысль под давлением страстного стремления никогда не может быть спокойной.
«Я следовал с пониманием вплоть до пункта, когда вы упомянули смерть, — сказал адвокат. — Теперь я сбит с толку».
Только то, что имеет окончание, может познать новое, любовь или высшее. То, что имеет продолжение, «постоянство» — это память о том, что было. Ум должен умереть по отношению к прошлому, хотя ум создан из прошлого. Весь ум полностью должен полностью быть спокоен, без какого-либо давления, влияния или движения из прошлого. Только тогда возможно другое.
«Мне придется много обдумывать все это, — сказал доктор. — Это будет настоящая медитация».
Откуда это побуждение обладать?
Дождь шел в течение нескольких дней, и все еще не было похоже, что вскоре будет ясно. Холмы и горы были окутаны черными тучами, а зеленый берег по ту сторону озера был скрыт под толстым туманом. Всюду были лужи, и дождь проникал через полуоткрытые окна автомобиля. Оставляя озеро позади и уходя серпантином в холмы, дорога проходила мимо множества небольших городов и деревушек, а затем поднималась по склону горы.
К настоящему времени дождь прекратился, и когда мы ехали выше, начали показываться заснеженные пики, искрясь на утреннем солнце. Теперь автомобиль остановился, и вы шли по пешеходной дорожке, которая удалялась от дороги, шла среди деревьев в открытые луга. Воздух был спокойным и холодным, и здесь было удивительно тихо, не было привычных коров с их колокольчиками. Вы не встречали никаких других людей на той дорожке, но на влажной земле виднелись следы тяжелой обуви с рядами от гвоздей. Дорожка не была слишком сырой, но на сосне еще виднелись капли дождя. Подойдя к краю утеса, далеко внизу вы могли видеть ручей, текущий от отдаленных ледников. Он питался несколькими водопадами, но их шум не достигал этого далекого местечка, и стояла полная тишина.
Вы также не могли не быть тихим. Это не была навязанная тишина, вы стали тихим естественно и легко. Ваш ум больше не продолжал свое бесконечное блуждание. Его внешнее движение остановилось, и он отправился в путешествие вовнутрь, путешествие, которое вело к большим высотам и удивительным глубинам. Но вскоре даже это путешествие прекратилось, и не было ни внешнего, ни внутреннего движения ума. Он был полностью спокоен, но все же движение было, движение, совершенно не связанное с уходом и приходом ума, движение, которое не имело никакой причины, никакой цели, никакого центра. Это было движение в пределах ума, сквозь ум и за пределы ума. Ум мог следовать за всеми его собственными действиями, даже запутанными и изощренными, но он был неспособен следовать за этим другим движением, которое не происходило из него самого.
Так что ум был спокоен. Его не заставили быть спокойным, его спокойствие не было организованным и не было вызвано каким-то желанием быть спокойным. Он был просто спокоен, и, от такого спокойствия, происходило бесконечное движение. Ум никогда не мог схватить его и поместить среди воспоминаний, он бы сделал так, если бы мог, но не мог узнать это движение. Уму оно было незнакомо, поскольку он никогда не знал его, поэтому и был спокоен, а бесконечное движение происходило вне пределов воспоминания.
Теперь солнце располагалось позади отдаленных пиков, которые снова закрылись облаками.
«Я ожидал этого разговора много дней, и сейчас, когда я здесь, не знаю, с чего начать».
Он был молодым человеком, довольно высоким и худым, но держался хорошо. Он окончил колледж, сказал он, но не очень хорошо учился там, еле выдержав экзамен, и только благодаря тому, что отец тянул его за уши, он сумел получить хорошую работу. У его работы было будущее, как у каждой работы, если вы упорно трудитесь, но он и здесь неохотно трудился. Он останется дальше, но не более того. Что касается беспорядка в мире, казалось, в любом случае это не имело большого значения. Он был женат и имел маленького сына — довольно хороший ребенок и удивительно умный, добавил он, учитывая посредственность родителей. Но когда мальчик вырастет, он, вероятно, станет таким же, как остальная часть мира, преследуя успех и власть, если к тому времени мир все еще останется.