Страница 70 из 92
Каким бы логическим или продуктивным ни было бы рассуждение, оно не ведет к тому, что находится за пределами ума. Для того, чтобы возникло то, что за пределами ума, ум должен полностью освободиться.
«Вы что против причины?» — спросил мужчина жестко.
Опять же, это вопрос понимания, а не того, чтобы быть за или против чего-то. Хотя можно иметь способность продуктивно продумывать проблему до самого конца, мысль всегда ограничена. Рассуждение неспособно к продвижению за пределы определенной точки. Мысль никогда не может быть свободной, потому что всякое размышление — это отклик памяти, а без памяти нет никакого размышления. Память или знание является механическими, уходя корнями во вчера, они всегда принадлежат прошлому. Всякое исследование, рассуждение или разубеждение начинается от знания, того, что было. Поскольку мысль не свободна, она не может идти далеко, она перемещается в пределах границ ее собственных условностей, в пределах границ ее знания и опыта. Каждое новое переживание интерпретируется согласно прошлому и таким образом усиливает прошлое, которое является традицией, обусловленным состоянием. Потому мысль — это не путь к пониманию действительности.
«Если нельзя использовать собственный ум, как же возможно выяснить, что такое религия?»
В самом процессе использования ума, ясного размышления, критического и здравого рассуждения каждый сам обнаруживает ограничения мысли. Мысль, отклик ума в человеческих отношениях, привязана к личному интересу, явному или скрытому. Она связана завистью, собственничеством, страхом и так далее. Только когда ум отряхнулся от той неволи, которая является «я», ум свободен. Понимание этой неволи — самопознание.
«Вы еще не сказали, что такое религия. Для меня религия всегда была верой в Бога с целым комплексом догм, ритуалов, традиций и идеалов, которые приходят вместе с ней».
Вера — это не путь к действительности. Вера и неверие — вопрос влияния, давления, а ум, находящийся под давлением, явным или скрытым, никогда не сможет летать прямо. Ум должен быть свободен от влияния, от внутренних принуждений и побуждений, так чтобы он был один, нетронут прошлым. Только тогда может возникнуть то, что является бесконечным. К нему нет никакого пути. Религия — это не вопрос догмы, православия и ритуала, это не организованная вера. Организованная вера убивает любовь, дружелюбие. Религия — это чувство священности, сострадания, любви.
«Нужно ли отказываться от верований, от идеалов, от храма — от всего, с чем вырос? Поступить так было бы очень трудно. Боишься остаться один. Такое действительно возможно?»
Это возможно в тот миг, когда вы осознаете крайнюю необходимость в этом. Но вас нельзя вынуждать. Вы должны понять это сами. Веры и догмы имеют очень небольшую ценность — фактически, они явно вредны, отделяя человека от человека и способствуя враждебности. Что важно для ума, так это освободить себя от зависти, от амбиции, от желания власти, потому что они уничтожают сострадание. Любить, быть сострадательным — вот что имеет под собой реальность.
«Глубоко внутри то, что вы говорите, звучит правдоподобно. Большинство из нас живет во многом на поверхности, мы настолько незрелы и подвержены влиянию, что реальность избегает нас. А кто-то хочет преобразовать мир! Я должен начать с самого себя, я должен очистить свое собственное сердце, а не увлекаться мыслью о преобразовании другого. Сэр, надеюсь, я могу прийти снова».
Осознание и прекращение снов
Небо на востоке было более прекрасным, чем там, где село солнце. Там были массивные облака причудливых форм и кажущиеся освещенными изнутри золотым огнем. Другое скопление облаков было глубокого фиолетово-синего цвета. Отяжелевшие от грозы и темноты, они простреливались насквозь вспышками молнии, искривленной, быстрой и сверкающей. Выше и дальше были и другие сверхъестественные формы, невероятно красивые и сияющие любым воображаемым цветом. Но солнце село в прозрачном небе, и к западу виднелось чистое оранжевое свечение. На фоне этого неба, над вершинами других деревьев была выгравирована единственная пальма, четкая, неподвижная и мрачно стройная. Несколько детей играли вокруг нее в зеленом поле с восторгом и удовольствием. Они вскоре уйдут, поскольку становилось темно. Уже из одного из разбросанных домов кто-то звал, и ребенок ответил звонким голосом. В окнах начинали зажигаться огни, и удивительное спокойствие поползло по земле. Вы могли почувствовать, как оно приходит издалека, проходя мимо и вне вас к краю земли. Вы сидели там, полностью неподвижный, ваш ум двигался со спокойствием, расширяясь безмерно без центра, без точки узнавания или сопоставления. На краю того луга ваше тело оставалось недвижимым, но очень оживленным. Ум был еще более недвижимым. В состоянии полного спокойствия он однако воспринимал молнию и кричащих детей, небольшие шумы среди травы и звук отдаленного сигнала. Он был тихим в глубинах, где мысль не могла достичь его, и спокойствие было проникающей благодатью (слово, имеющее небольшое значение, если только для общения), которая продолжалась и продолжалась. Это не было движение в понятиях времени и расстояния, оно было без окончания. Оно было удивительно огромным, все же его можно было отогнать дыханием.
Дорожка шла мимо большого кладбища, утыканного голыми белыми плитами, последствиями войны. Это был зеленый, ухоженный сад, окруженный оградой и забором с колючей проволокой, с воротами в нем. Такие сады существуют по всей земле для тех, кого любили, учили, убили и захоронили. Дорожка продолжалась вниз по склону, где было несколько высоких старых деревьев, а среди них блуждал маленький ручей. После пересечения хрупкого деревянного моста вы поднимались на другой склон и следовали за дорожкой к открытой местности. Теперь было довольно темно, но вы знали дорогу, поскольку уже были на той дорожке прежде. Звезды сверкали, но несущие молнии тучи подступали ближе. Еще пройдет некоторое время, прежде чем разразится шторм, и к тому времени вы достигнете укрытия.
«Интересно, почему мне так часто снятся сны? Мне снится какой-нибудь сон практически каждую ночь. Иногда мои сны приятны, но чаще они неприятные, даже пугающие, и, когда я просыпаюсь утром, чувствую себя истощенным».
Это был моложавый мужчина, довольно плотного телосложения, медлителен, который был явно взволнован и обеспокоен. Он имел довольно неплохую работу в правительстве, с большими надеждами на будущее и жизнь в этом плане не вызывала у него беспокойства. Он был образован и всегда мог получить работу. Его жена умерла, и он жил с маленьким сыном, которого в данный момент оставил с сестрой, так как мальчик был слишком подвижен, и доставлял много хлопот вне дома.
«Я не большой любитель читать, — продолжил он, — хотя хорошо учился в колледже, и получил высшее образование с похвалами (грамотами). Но все это ничего не значит, за исключением того, что я получил многообещающую работу, которая мне не очень интересна. Достаточно нескольких часов упорной работы в день, чтобы заработать на жизнь, поэтому у меня есть свободное время. Я думаю, что мог бы жениться снова, но меня не влечет к противоположному полу. Я люблю игры и веду здоровый образ жизни. В силу моих профессиональных обязанностей я общаюсь с видными политическими деятелями, но меня не интересует политика, все жестокие интриги, которые происходят в ней, и я преднамеренно держусь от нее подальше. Можно было бы подняться по служебной лестнице с помощью фаворитизма и коррупции, но я люблю свою работу, опытен в ней, и менять что-либо в ней у меня нет необходимости. Я рассказываю все это для того, чтобы вы имели представление обо мне. У меня есть разумная доля амбиции, но она не сводит с ума. Я буду преуспевать, если не заболею и если не будет слишком много политических интриг. Помимо работы у меня есть несколько хороших друзей, и мы часто обсуждаем серьезные вещи. Итак, теперь вы знакомы более или менее с целой картиной».