Страница 62 из 92
Вы считаете, что есть путь к истине?
«Если бы я не считал так, я бы не принадлежал бы к той организации. Согласно нашим лидерам, эта организация основана на истине, она посвящена благосостоянию всех и поможет крестьянам, также как людям, которые высокообразованы и занимают ответственные должности. Однако, когда я услышал вашу лекцию, меня посетили сомнения и поэтому воспользовался первой же возможностью прийти к вам. Я надеюсь, что вы понимаете, в чем моя трудность».
Давайте вникать в этот вопрос медленно, шаг за шагом. Для начала, имеется ли путь к правде? Путь подразумевает продвижение от одной фиксированной точки до другой. Как живое существо вы изменяетесь, преобразовываетесь, продвигаетесь, задаетесь вопросом, надеясь найти постоянную, неизменную истину. Не так ли?
«Да. Я хочу найти истину или Бога, чтобы делать добро», — ответил он живо.
Естественно, что нет ничего постоянного вокруг вас, кроме того, что вы считаете постоянным. Но ваше мышление также меняется, это верно? И имеется ли у истины фиксированное местоположение, безо всякого движения?
«Не знаю. В мире видишь так много бедности, так много страдания и беспорядка, и в желании делать добро принимаешь лидера или философию, которые предлагают некоторую надежду. Иначе жизнь была бы ужасна».
Все порядочные люди хотят делать добро, но большинство из нас не обдумывает проблему. Мы говорим, что сами мы не можем обдумывать ее или что лидеры знают лучше. Но знают ли они? Посмотрите на различных политических лидеров, так называемых религиозных лидеров и лидеров социальной и экономической реформы. Они все имеют планы, каждый утверждает, что его план является путем к спасению, к уничтожению бедности и так далее. И индивидуумы подобно вам, которые хотят действовать вопреки всей этой нищете и хаосу, оказываются пойманными в сети пропаганды и догматических утверждений. Разве вы не заметили, что само такое действие порождает дальнейшее страдание и хаос? Истина не имеет никакого установленного места нахождения, она живое существо, более живое, более динамичное, чем что-либо, о чем может подумать ум, так что к ней не может быть никакого пути.
«Я думаю, что понимаю это, сэр. Но вы против всех организаций?»
Почему вы спрашиваете об этом другого? Разве вы не хотите сами выяснить? Если бы я дал вам ответ, вы либо опровергли бы его, либо приняли его, что снова препятствовало бы рассудительности, пониманию.
«Я понимаю, что то, что вы сказали относительно скорби, совершенно верно. Это в точности то, что все мы делаем. Но как выбраться из этой западни?»
Никакая форма внешнего или внутреннего принуждения не поможет, не так ли?
Всякое принуждение, даже тонкое, является результатом невежества. Оно из-за желания поощрения или страха наказания. Понять природу западни полностью — значит освободиться из нее. Ни один человек, ни одна система, ни одна вера не сможет освободить вас. Истинность этого — вот единственный фактор освобождения, но вы должны понять это сами, и не просто быть убежденным. Вы должны отправиться в плаванье по не отмеченному на карте морю.
Уединение за пределами одиночества
Луна только выходила из моря в долину облаков. Вода была спокойной, синей, и созвездие Ориона было едва видимо на бледно-серебристом небе. Белые волны были всюду вдоль берега, и хижины рыбаков, квадратные, опрятные и темные на фоне белого песка, располагались близко к воде. Стены этих хижин были сделаны из бамбука, а крыши были покрыты пальмовыми листьями, уложенными один поверх другого, с уклоном вниз так, чтобы тяжелые дожди не смогли приникать внутрь. Совсем круглая и полная луна делала дорожку из света на зыбкой воде, и она была огромной, необъемной. Поднимаясь над долиной с облаками, она распоряжалась всем небом. Шум моря был непрерывным, и все же была великая тишина.
Вы никогда не остаетесь с каким-либо чувством, чисто и просто, а всегда окружаете его убранством слов. Слово искажает его, мысль, кружась вокруг него, отбрасывает его в тень, пересиливает его громадным страхом и тоской. Вы никогда не остаетесь с каким-нибудь чувством и ни с чем другим: с ненавистью или с этим странным чувством красоты. Когда чувство ненависти возникает, вы говорите, как это плохо, и начинается принуждение, борьба за то, чтобы преодолеть его, суета мысли около него. Вы хотите остаться с любовью, но вы разбиваете ее, называя ее личной или безличной. Вы закрываете ее словами, придавая ей обычное значение или говоря, что она является вселенской. Вы объясняете, как чувствовать ее, как сохранить ее, почему она проходит. Вы думаете о том, кого любите или кто любит вас. Присутствуют все виды словесного движения.
Попробуйте остаться с чувством ненависти, с чувством ревности, зависти, со злобой, амбицией, так как, в конце концов, это то, что вы имеете в повседневной жизни, хотя вы можете хотеть жить с любовью или со словом, «любовь». Так как у вас имеется чувство ненависти, желание ранить кого-то жестом или горячим словцом, посмотрите, сможете ли вы оставаться с этим чувством. Можете? Вы пробовали когда-либо? Попытайтесь остаться с тем чувством и посмотрите, что происходит. Вы обнаружите, что это удивительно трудно. Ваш ум не оставит это чувство в покое, он приходит, врываясь со своими воспоминаниями, ассоциациями, своими «за» и «против», со своей постоянной болтовней. Подберите кусочек ракушки. Вы можете посмотреть на нее, восхититься ее утонченной красотой и при этом не говорить, какая она хорошенькая или какое животное сделало ее? Вы можете смотреть без движения ума? Вы можете жить с чувством, скрывающимся за словом, без того чувства, которое создается словом? Если вы можете, тогда вы обнаружили экстраординарную вещь, движение вне меры времени, весну, которая не знает лета.
Она была маленькой пожилой леди с седыми волосами и лицом, изрезанным морщинами. Она родила много детей, но о ней не создавалось впечатление как о слабой или немощной, а ее улыбка передавала глубину ее чувства. Ее руки были морщинистыми, но сильными, и они, очевидно, обрабатывали много овощей, та как большой и указательный пальцы правой руки были покрыты крошечными потемневшими порезами. Но это были прекрасные руки, руки, которые много трудились и утерли много слез. Она говорила спокойно и нерешительно, голосом человека, который много страдал. Она была православной, поскольку принадлежала древней касте, которая знала себе цену и чьей традицией было не иметь никаких отношений с другими группами ни через брак, ни через торговлю. Они были людьми, которые, как предполагалось, развивали интеллект как средство духовного развития.
Некоторое время мы молчали. Она собиралась с духом и не знала с чего начать разговор. Она осмотрела комнату и, казалось, одобрила ее пустоту. Там не было даже стула или цветка, кроме того, который можно было видеть прямо из окна.
«Мне семьдесят пять, — начала она, — и вы могли бы быть моим сыном. Как бы я гордилась, имея такого сына! Это было бы благословение. Но большинству из нас не дано такого счастья. Мы производим на свет детей, которые вырастают и становятся светскими людьми, пытаясь быть великими в своей малозначимой работе. Хотя они могут занимать высокие должности, в них нет величия. Один из моих сыновей находится в столице и обладает огромной властью, но я знаю его сердце так, как может знать только мать. Говоря за себя, я ничего не хочу ни от кого, я не хочу больше денег или дом побольше. Я собираюсь жить простой жизнью до конца. Мои дети смеются над моим православием. Они курят, пьют и часто едят мясо, не задумываясь об этом. Хотя я люблю детей, но я не буду есть с ними, поскольку они стали нечистыми. Почему я, в преклонном возрасте, должна потворствовать их желаниям? Они хотят жениться на людях не из касты, не исполнять религиозных обрядов и заниматься медитацией, как делал их отец. Он был религиозным человеком, но…» Она замолчала, собираясь с мыслями о том, что собиралась сказать.