Страница 45 из 92
«Думаю, что присутствует».
Ребенок увлечен игрушкой. Назвали бы вы это вниманием?
«А разве это не внимание?»
Игрушка поглощает интерес ребенка, она овладевает его умом, и он затихает, и он больше не беспокоен. Но заберите игрушку, и он снова становится беспокойным, он кричит, и так далее. Игрушки становятся важными, потому что они удерживают его спокойствие. То же самое и со взрослыми. Заберите у них их игрушки — деятельность, веру, амбиции, желание власти, поклонение богам или государству, борьбу за какое-то дело — и они тоже становятся беспокойными, потерянными, запутавшимися. Так что игрушки для взрослых также становятся важными. Присутствует ли внимание, когда игрушка поглощает ум? Игрушка — это отвлечение, верно? Игрушка становится существенной, а не ум, который занят игрушкой. Чтобы понять, что такое внимание, нас должен волновать ум, а не игрушки.
«Наши игрушки, как вы их называете, удерживают интерес ума».
Игрушкой, которая удерживает интерес ума, может быть мастер, картина или любое другое изображение, созданное рукой или умом. И это удерживание интереса ума игрушкой называется концентрацией. Является ли такая концентрация вниманием? Когда вы сконцентрированы таким образом, а ум поглощен игрушкой, это разве внимание? Не является ли такая концентрация сужением ума? И это внимание?
«Поскольку я занимался концентрацией, это борьба за то, чтобы удержать ум неподвижно на специфической точке, исключая всякие другие мысли, всякие отвлечения».
Есть ли внимание, когда имеется сопротивление отвлечениям?
Конечно, отвлечения возникают, только когда ум потерял интерес к игрушке, и затем возникает конфликт, не так ли?
«Конечно, возникает конфликт, чтобы преодолеть отвлечения».
Можете ли вы уделять внимание, когда происходит конфликт.
«Я начинаю осознавать то, куда вы клоните, сэр. Пожалуйста, продолжайте».
Когда игрушка поглощает ум, нет никакого внимания, нет внимания и тогда, когда ум борется, чтобы концентрироваться, не допуская отвлечений. Пока существует объект внимания, имеется ли внимание?
«Разве вы не говорите то же самое, только используя слово „объект“ вместо „игрушка“?»
Объект или игрушка может быть внешним, но есть также внутренние игрушки, не так ли?
«Да, сэр, вы перечислили некоторые из них, я осознаю это».
Более сложная игрушка — это повод (мотив). Есть ли внимание, когда имеется повод, чтобы быть внимательным?
«Что вы подразумеваете под поводом?»
Принуждение к действию, побуждение к самосовершенствованию, основанные на страхе, жадности, амбициях. Причина, которая заставляет вас искать. Страдание, которое заставляет вас убегать, и так далее. Есть ли внимание, когда имеется какой-нибудь скрытый повод?
«Когда я вынужден быть внимательным из-за боли или удовольствия, из-за страха или надежды вознаграждения, тогда нет внимания. Да, я понимаю то, что вы имеете в виду. Это совершенно ясно, сэр, я понимаю».
Итак, нет никакого внимания, когда мы приближаемся к чему-нибудь таким образом. И разве слово, название не смешивается с вниманием? Например, когда мы смотрим на луну без словесного обозначения, слово «луна» всегда смешивается с нашим взглядом? Мы когда-либо прислушиваемся к чему-нибудь с вниманием, или же наши мысли, наша интерпретация и так далее смешиваются с нашим слушанием? Мы когда-либо действительно обращаем внимание на что-нибудь? Конечно, внимание не имеет никакого повода, никакого объекта, никакой игрушки, никакой борьбы, никакого словесного выражения. Вот это истинное внимание, так? Где есть внимание, там есть действительность.
«Но невозможно обращать полное внимание на что-нибудь! — воскликнул он. — Если бы было можно, тогда не было бы никаких проблем».
Любая другая форма «внимания» лишь увеличивает проблемы, верно?
«Я вижу, что это так, но что делать?»
Когда вы видите, что любая концентрация на игрушках, любое действие, основанное на поводе, каким бы он ни был, только продляет горечь и страдание, тогда в этом видении ложного как ложного есть восприятие истинного. И истина имеет ее собственное воздействие. Все это медитация.
«Если позволите так сказать, сэр, я слушал и действительно правильно понял многие из тех вещей, которые вы объяснили. То, что понято, будет иметь собственное воздействие, без моего вмешательства в это. Надеюсь, что смогу снова прийти».
Личный интерес ослабляет ум
Извиваясь по долине, тропа пересекала маленький мост, где стремительно бежавшая вода была коричневой из-за недавних дождей. Поворачивая на север, она шла дальше по мягким склонам к уединенной деревне. Та деревня и ее народ были очень бедны. Собаки были паршивыми, и они будут лаять издалека, никогда не осмеливаясь подойти поближе, их хвосты опущены вниз, а головы подняты вверх, как будто готовы бежать. Всюду на склонах гор паслось множество коз, блеявших и поедавших дикие кустарники. Это была красивая деревня, зеленая, с голубыми холмами. Голый гранитный строившийся объект от вершин холмов был вымыт дождями бесчисленных столетий. Эти холмы не были высокими, но они были очень стары, и на фоне синего неба они обладали фантастической красотой, тем странным очарованием неизмеримого времени. Они были подобны тем храмам, которые человек строит, чтобы они походили на него, в своей тоске достичь небес. Но тем вечером, с садящимся над ними солнцем, эти холмы казались очень близкими. Далеко на юге надвигался шторм, и молния среди облаков придавала земле удивительный вид. Шторм будет бушевать в течение ночи, но холмы выстояли сквозь штормы неисчислимых веков, и они всегда будут там, вдали от всего тяжелого труда и горя человека.
Крестьяне возвращались домой утомленными после рабочего дня в полях. Скоро вы увидите дым, поднимающийся от их хижин, так как они готовили вечернюю пищу. Ее будет немного, и дети, ожидающие еду, улыбнутся, когда вы пройдете мимо. У них были большие глаза, и они стеснялись незнакомцев, но были дружелюбными. Две маленьких девочки на своих бедрах держали маленьких младенцев, в то время как их матери готовили. Младенцы соскальзывали вниз и снова были подхвачены на руки. Хотя им было только десять или двенадцать лет, эти маленькие девочки уже привыкли держать младенцев, и они обе улыбались. Вечерний бриз дул среди деревьев, и домашних животных вели на ночь домой.
На той тропинке теперь никого не было, даже одинокого сельского жителя. Земля оказалась внезапно пустой, странно тихой. Новый, молодой месяц только что показался над темными холмами. Легкий ветерок прекратился, и ни единый лист не шевелился, все было спокойным, и ум был полностью уединившимся. Он не был одиноким, изолированным, замкнутым в пределах его собственной мысли, а уединенным, нетронуто неискаженным. Он не был отстраненным и далеким, отделенным от всего земного. Он был один, и все же со всем вместе, потому что он был один, все принадлежало ему. То, что является отделенным, знает себя как отделенное, но это уединение не знало никакого отделения, никакого разделения. Деревья, ручей, крестьянин кричащий вдали, — все были в пределах этого уединения. Это не было отождествлением с человеком, с землей, поскольку всякое отождествление полностью исчезло. При этом уединении чувство прохождения времени прекратилось.
Их было трое: отец, его сын и друг. Отцу, должно быть, было за пятьдесят, сыну около тридцати, а друг был неопределенного возраста. Двое старших были лысыми, а у сына была густая шевелюра. Он имел правильной формы голову, довольно узкие и широко посаженные глаза. Его губы нервно подрагивали, хотя он сидел спокойно. Отец уселся позади сына и друга, сказав, что он примет участие в разговоре, если будет необходимость, но намерен только наблюдать и слушать.
Воробей прилетел к открытому окну и снова улетел, напуганный таким количеством людей в комнате. Он знал комнату, и, бывало, часто взгромождался безбоязненно на подоконник, весело щебеча.