Страница 29 из 92
Мы всегда, кажется, попадаем в эту западню, и навсегда после того, как мы поймались в нее. Мы всегда пытаемся освободиться от зависти. Попытка быть свободным порождает метод, и поэтому ум никогда не свободен ни от зависти, и от метода. Исследование возможности полной свободы от зависти — это одно, а поиск метода помочь себе быть свободным — это другое. Ища метод, вы неизменно находите его, неважно, простой ли он или сложный. Тогда все исследование возможности полной свободы прекращается, и вы увязли в методе, практике, дисциплине. Таким образом, зависть продолжается и тонко поддерживается.
«Да, как вы это заметили, я понимаю, что это совершенно верно. В действительности вы спрашиваете меня, по-настоящему ли я заинтересован в полной свободе от зависти. Знаете, сэр, я обнаружил, что зависть стимулирует время от времени, в ней есть некоторое удовольствие. Хочу ли я быть свободным полностью от всей зависти, от удовольствия и болезненного беспокойства из-за нее? Я признаю, что никогда прежде не задавал себе этот вопрос, и при этом меня не спрашивали об этом другие. Моя первая реакция такая: я не знаю, хочу ли я или нет. Возможно, что то, что мне действительно хотелось бы, — это удержать стимулирующую часть зависти и избавиться от остального. Но, очевидно, невозможно сохранить только желаемые ее части, и нужно принять все содержимое зависти или освободиться от нее полностью. Я начинаю понимать значение вашего вопроса. Побуждение быть свободным от зависти есть во мне, и все же я хочу удержаться за некоторые части ее. Мы, люди, конечно, иррациональны и противоречивы! Это потребует дальнейшего анализа, сэр, и надеюсь, что вы будете иметь терпение дойти до его конца. Вижу, что к этому примешивается и страх. Если бы мной не двигала зависть, которая прикрыта профессиональными словами и требованиями, должно быть было бы понижение. Я мог бы не быть настолько успешным, выдающимся и так материально обеспеченным. Есть едва уловимый страх потери всего этого, страх ненадежности и другие опасения, в которые не стоит сейчас вдаваться. Этот основной страх, конечно, гораздо сильнее, чем побуждение быть свободным даже от неприятных аспектов зависти, не говоря уже о том, чтобы быть полностью свободным от нее. Я теперь вижу, насколько запутана эта проблема, и я совсем не уверен, что хочу быть свободным от зависти».
Пока ум мыслит понятиями «больше», зависть обязательно будет. Пока будет сравнение, хотя через сравнение мы считаем, что понимаем, зависть будет непременно. Пока существует цель, результат, который должен быть достигнут, обязательно будет зависть. Пока происходит процесс прибавления, который является самосовершенствованием, культивированием добродетели и так далее, обязательно будет зависть. «Больше» подразумевает время, верно? Это подразумевает время, чтобы изменить то, что вы есть, на то, чем вы должны быть, на идеал. Время выступает как средство получения, прибытия, достижения.
«Конечно. Чтобы преодолеть расстояние, передвинуться от одного пункта до другого, либо в физическом, либо в психологическом отношении, время необходимо».
Время как движение отсюда туда — это физический, хронологический факт, но необходимо ли время, чтобы освободиться от зависти? Мы говорим: «Я есть это, и чтобы стать тем или изменить это качество в то, потребуется время». Но является ли время фактором изменения? Или же всякое изменение в пределах области времени это никакое не изменение вообще?
«Вот здесь я немного путаюсь. Вы утверждаете, что изменение в пределах времени не является изменением вообще. Как это?»
Такое изменение — это видоизмененное продолжение того, что было, так?
«Позвольте мне понять, понимаю ли я это. Чтобы изменять факт, что есть зависть, на идеал, который является независтью, необходимо время, по крайней мере, так мы думаем. Такое постепенное изменение через время, вы говорите, вообще не является изменением, а просто дальнейшим барахтаньем в зависти. Да, я понимаю это».
Пока ум мыслит понятиями изменения через время, откладывает революцию на будущее, нет никакого преобразования в настоящем. Это факт, не так ли?
«Хорошо, сэр, мы оба понимаем это как факт. И что тогда?»
Как реагирует ум, когда он сопоставлен с этим фактом?
«Или же он убегает от факта или останавливается и смотрит на него».
Которая из них является вашей реакцией?
«Боюсь, что обе. Есть побуждение убежать от факта, и в то же самое время я хочу исследовать его».
Вы можете исследовать что-либо, когда есть страх этого? Вы можете наблюдать факт, о котором вы имеете мнение, суждение?
«Я вижу то, что вы имеете в виду. Я не наблюдаю факт, а оцениваю его. Мой ум проецирует свои идеи и страхи по поводу его. Да, правильно».
Другими словами, ваш ум занят собой и поэтому просто неспособен осознавать этот факт. Вы воздействуете на факт и не позволяете факту воздействовать на ваш ум. Тот факт, что изменение в пределах области времени не является вообще никаким изменением, что может быть только полная, а не частичная, постепенная свобода от зависти, сама суть этого факта будет воздействовать на ум, освобождая его.
«Я действительно думаю, что суть всего этого освобождает путь через мои преграды».
Тщеславие из-за знаний
Их было четверо, которые пели, и это был чистый звук. Они были тихие, пожилые люди, не заинтересованные мирскими делами, но не путем отречения, их просто не тянуло к миру. В старых, но чистых одеждах и с торжественными лицами, их едва можно было бы заметить, пройди они мимо вас на улице. Но в тот миг, когда они начинали петь, их лица преображались и становились сияющими, не имеющими возраста, и они создавали с помощью звука слов и мощной интонации ту необыкновенную атмосферу древнего языка. Они были и словами, и звуком, и значением. Звук слов имел большую глубину. Это не была глубина струнных инструментов или барабана, а глубина человеческого голоса, осознающего значение слов, ставших святыми из-за времени и использования. Песнопение было на языке, который был отполирован и стал совершенным, и его звучание заполнило большую комнату и проникало через стены, сад в умы и сердца. Оно не было звучанием певца на сцене, но была тишина, которая существует между двумя движениями звука. Вы чувствовали, как ваше тело неудержимо поколебалось от звучания слов, что отзывалось в глубине души. Вы сидели, замерев, и это удерживало вас в своем движении, оно жило, танцевало, вибрировало, и ваш ум принадлежал этому. Это не было таким звучанием, которое убаюкивало вас, а было тем, которое встряхивало вас и почти травмировало. Это была глубина и красота чистого тона, равнодушного к аплодисментам, известности и к миру. Это был тон, из которого появляется всякий звук, всякая музыка.
Мальчик трех лет или около того сидел впереди без движения, его спина была прямой, а его глаза закрытыми, но он не спал. После часа присутствия он быстро вставал и уходил без неловкого стеснения. Он был наравне со всеми, так как звук слов был и в его сердце.
Вы никогда не утомлялись в течение тех двух часов, вам не хотелось шевелиться, и мир, со всем его шумом не существовал. Через какое-то время песнопение остановилось и звучание окончилось. Но оно продолжалось внутри вас, и это продолжится в течение многих дней. Четверо поклонились и помахали рукой, и стали снова обыкновенными людьми. Они сказали, что практиковали такую форму песнопения в течение более десяти лет, и для этого требовалось большое терпение и посвящение этому жизни. Это было умирающее искусство, так как вряд ли бы в настоящее время нашелся желающий посвятить жизнь такому виду пения. Оно не приносило никаких денег, никакой известности, и кто хотел попасть в такой мир? Они были восхищены, сказали они, петь перед людьми, которые действительно оценили их усилие. Затем они пошли своей дорогой, бедные и потерянные, в мире шума, жестокости и жадности. Но река слушала и была тихой.