Комментарии к жизни. Книга первая

Объединение — не волевой поступок, это не процесс становления объединенным. Когда нет распада, когда нет противоречия, нет стремления стать, только возможно существование целого, полного.

Страх и бегство

Мы настойчиво поднимались, но без какого-либо ощутимого продвижения вперед. Внизу было широкое море облаков, белых и ослепительных, волна за волной, насколько было видно глазу. Они выглядели такими удивительно твердыми и манящими. Иногда, когда мы поднимались выше к более широкому обзору, в этой блестящей пене появились разрывы, и далеко внизу было видно зеленую землю. Над нами было ясное синее зимнее небо, нежное и безмерное. Массивная цепь заснеженных гор простиралась с севера на юг, искрясь на светящемся солнце. Эти горы достигали в высоте более чем четырнадцати тысяч футов, но мы поднялись над ними и все еще взбирались. Они были знакомой цепью вершин, и они казались такими близкими и безмятежными. Более высокие пики располагались на севере, и мы рискнули отправиться на юг, достигнув требуемой высоты двадцати тысяч футов.

Пассажир на соседнем месте был очень болтлив. Ему были незнакомы эти горы, и он подремал, пока мы поднялись. Но теперь он проснулся и желал пообщаться. На первый взгляд показалось, что он выехал по какому-то делу. Казалось, что у него было много интересов, и он говорил со значительной осведомленностью о них. Море было теперь под нами, темное и далекое, оно было усыпано судами. Грохота от крыльев не было, и мы проезжали вдоль побережья мимо одного освещенного города за другим. Он рассказывал, как трудно это было не иметь страха не только из-за катастрофы, но из-за всех несчастных случаев в жизни. Он был женат и имел детей, и страх был всегда не будущего в одиночестве, а вообще всего. Это был страх, который не имел никакого специфического объекта, и хотя он был успешен, этот страх делал его жизнь утомительной и болезненной. Он всегда был довольно опаслив, но теперь это стало чрезвычайно навязчивым, и у его снов появился пугающий характер. Его жена знала о его страхах, но она не осознавала о серьезности их.

Страх может существовать только относительно чего-то. Как абстракция, страх — это всего лишь слово, а слово — это не реальный страх. Вы знаете определенно, чего вы боитесь?

«Я никогда не был способен точно указать на это, и мои сны также очень неопределенны. Но страх пронизывает их всех. Я поговорил с друзьями и докторами об этом, но они или смеялись над этим, или не очень-то помогли. Это всегда ускользало от меня, а я хочу освободиться от этих ужасов».

Вы действительно хотите быть свободным или это только фраза?

«Я могу казаться небрежным, но я бы отдал многое, чтобы избавиться от этого страха. Я не особенно набожный человек, и это достаточно удивительно, но я молился, чтобы он оставил меня. Когда я увлечен своей работой или игрой, он часто отсутствует. Но как какой-то монстр он вечно выжидает, и вскоре мы снова попутчики».

Сейчас у вас есть этот страх? Вы осознаете сейчас, что он где-то поблизости? Этот страх осознанный или скрытый?

«Я могу ощущать его, но я не знаю, сознательный ли он или бессознательный».

Вы ощущаете его как что-то далекое или близкое, не в смысле пространства или расстояния, а в смысле чувства?

«Когда я осознаю его, он кажется совсем близким. Но что же делать с ним?»

Страх может возникнуть только по отношению к чему-то. Это может быть ваша семья, ваша работа, ваше беспокойство о будущем или смерти. Вы боитесь смерти?

«Не особенно, хотя я хотел бы умереть быстро, а не долго и мучительно. Я не думаю, что из-за моей семьи или из-за моей работы у меня возникает это беспокойство».

Тогда это должно быть кое-что глубже, чем внешние взаимоотношения, что вызывает эти страхи. Можно указать вам на них, но если вы сможете сами обнаружить их ради себя самого, это будет иметь намного большее значение. Почему вы не боитесь внешних взаимоотношений?

«Моя жена и я любим друг друга, она бы и не подумала посмотреть на другого мужчину, и меня не привлекают другие женщины. Мы дополняем друг друга. Дети — хлопоты, и, что можно сделать, делается. Но со всем этим экономическим беспорядком в мире нельзя обеспечить их финансовую безопасность, и им придется приложить все усилия, на которые они способны. Моя работа совершенно безопасна, но есть естественное опасение, что что-нибудь случится с моей женой».

Итак, вы уверены в ваших внутренних взаимоотношениях. Почему вы настолько уверены?

«Не знаю, но я уверен. Необходимо принимать некоторые вещи как должное, не так ли?»

Это не причина. Вникнем в это? Что делает вас таким уверенным в ваших близких отношениях? Когда вы говорите, что вы и ваша жена дополняете друг друга, что вы имеете в виду?

«Мы находим счастье в друг друге: дружеские отношения, понимание, ну, и остальное. В более глубоком смысле, мы зависим друг от друга. Это был бы огромный удар, если что-нибудь случилось бы с ней или со мной. В этом смысле мы зависимы».

Что вы подразумеваете под «зависимы»? Вы имеете в виду, что без нее вы были бы потеряны, вы бы чувствовали себя совершенно одиноким, это так? Она чувствовала бы то же самое, так что вы взаимно зависимы.

«Но что в этом плохого?»

Мы не осуждаем или судим, а только исследуем. Вы уверены, что вы хотите войти во все это? Вы совсем уверены? Хорошо, тогда давайте продолжим.

Без вашей жены вы были бы одиноким, вы были бы потеряны в самом глубоком смысле слова, так что она необходима вам, не так ли? Вы зависите от нее из-за вашего счастья, и эту зависимость называют любовью. Вы боитесь быть один. Она должна всегда быть здесь, чтобы прикрывать факт вашего одиночества, как вы прикрываете ее одиночество. Но факт все еще остается, не так ли? Мы используем друг друга, чтобы прикрыть это одиночество, мы убегаем от него такими многочисленными способами, такими различными формами взаимоотношений, и каждое такое взаимоотношение становится зависимостью. Я слушаю радио, потому что музыка делает меня счастливым, она уводит меня от самого себя, книги и знание — это также очень удобное бегство от самого себя. И от всех этих явлений мы зависим.

«Почему мне не следует убегать от самого себя? Мне нечем гордиться, а в солидарности с моей женой, которая намного лучше меня, я отдаляюсь от самого себя».

Конечно, подавляющее большинство убегает от себя. Но, убегая от себя самого, вы становитесь зависимы. Зависимость становится более сильным, более важным соизмеримо с страхом того, что есть. Жена, книга, радио становятся совершенно необходимы. Эти бегства становятся наиболее важными, самой большой ценностью. Я использую мою жену как средство бегства от самого себя, и таким образом я привязан к ней. Я должен обладать ею, я не должен потерять ее, и ей нравится, чтобы ею владели, поскольку она также использует меня. Существует общая потребность убежать, и мы взаимно используем друг друга. Это использование называют любовью. Вам не нравится то, чем вы являетесь, и поэтому вы убегаете от себя самого, от того, что есть.

«Это довольно-таки понятно. Что-то в этом есть, это имеет смысл. Но мы убегаем? От чего мы убегаем?»

От вашего собственного одиночества, вашей собственной пустоты, от того, что вы есть. Если вы убегаете, не видя то, что есть, очевидно, вы не может понять это. Поэтому сначала вы должны прекратить убегать и избегать, и только тогда вы сможете наблюдать себя, какой вы есть. Но вам не удастся наблюдать то, что есть, если вы всегда критикуете это, если вам оно нравится или не нравится. Вы называете это одиночеством и убегаете от этого, и сам побег от того, что есть, — это страх. Вы боитесь этого одиночества, этой пустоты, а зависимость — это его прикрытие. Поэтому страх является постоянным. Он будет постоянно, пока вы убегаете от того, что есть. Быть полностью отождествленным с чем-то, с человеком или идеей, — это не гарантия окончательного спасения, поскольку этот страх всегда на заднем плане. Он проникает через сны, когда возникает перерыв в отождествлении, а в отождествлении всегда есть перерыв, иначе мы были бы неуравновешенными.