Страница 186 из 187
Сошедший занял свое место и замер, моргая, — несомненно, озадаченный отсутствием поблизости удобной веревки и слуги.
Кузнец заметил, что лампы, светившие ему в лицо, не были прикрыты знаменами и свет резал чужаку глаза. Еще одно упущение.
Аристократы бросали на Сошедшего осторожные косые взгляды. Обменялись несколькими туманными любезностями, затем была произнесена молитва, и пир начался.
Один из рыцарей громко воскликнул:
— Смотри-ка, приятель, какое прекрасное блюдо нам подали: высосем эту кость досуха! — И он швырнул баранью ногу поперек оси цилиндра Канцлеру, располагавшемуся справа от Капитана.
Возникла пауза. Считалось невоспитанным передавать еду, минуя Капитана, и нога повисла, загораживая Сошедшему обзор.
Канцлер протянул вилку для мяса и наколол ногу, обдав Сошедшего капельками жира.
— Верно. По крайней мере, у этой овцы хватило здравого смысла понять, когда ей пришло время отправляться на бойню!
Никто не засмеялся.
Сошедший повернул голову. Двери позади него были закрыты, их стерегли два виллана со сложенными руками в позе, называемой Смертоносный Лотос: пальцы рук и ног в любое мгновение могли выхватить клинки из ножен. В отличие от Сошедшего, вилланы были окружены множеством растяжек, и вблизи них находились поверхности, от которых можно было оттолкнуться.
Кузнец испытал тошнотворную слабость, глядя, как Сошедший осматривает приготовленное для него кольцо еды. Все мясные блюда и фрукты, расположенные поблизости, нужно было есть пальцами ног; еда для рук находилась в противоположной части окружности. Он должен был либо брать еду не по порядку, либо есть неряшливо.
Капитан Сошедший, несомненно, хотел что-то сказать. Он открыл рот, но снова закрыл его. На лице его как будто появились первые признаки страха.
Сама Капитан Эрешкигаль выглядела несколько печальной. Она взяла шарик соли, но, вместо того чтобы толкнуть его вдоль оси цилиндра другому Капитану (показав, что он второе лицо после нее), набрала полный ноготь соли и передала солонку сенешалю, парившему справа.
Тот ухмыльнулся Сошедшему, взял ноготь соли и передал прибор другому соседу. Солонка обошла всех рыцарей, прежде чем добраться до Сошедшего. Последний перед ним аристократ осторожно взглянул на Капитана, лизнул шарик, отпустил его, и соль поплыла за плечо рыцаря к переборке.
Аристократы положили руки на эфесы клинков. В зале воцарилась полная тишина.
Во взгляде Сошедшего мелькнула печаль, он улыбнулся слабой улыбкой и протянул руку к персику, находившемуся у его головы.
— Я благодарю моего благородного собрата-капитана за изобильное угощение, — сказал он и откусил кусочек персика.
Послышались смешки. Это выглядело так, будто человек в условиях гравитации ел, как в древние времена выражались, с пола.
Один из вилланов позади Сошедшего включил вентилятор, и ветер начал потихоньку рассеивать его еду. Сошедший замер; он схватил несколько фруктов и зажал под мышкой, чтобы их не унесло.
Он выглядел нелепо. Но никто не засмеялся.
Трудно было сказать, испуган ли на самом деле Сошедший. На лице его не отражалось никаких эмоций. Но он определенно вел себя как перепуганный человек.
Он произнес:
— Благодарю вас за гостеприимство. А сейчас я хочу вернуться на свой корабль.
Канцлер ответил:
— Но мы еще не закончили с вами. Этот ваш корабль, эта штука неплохая, верно? Мы были бы счастливы принять в качестве дара его двигатели и главные отсеки. Или, возможно, мы заберем их как спасенное имущество. Сейчас на борту никого нет.
Сошедший согнул ноги и положил руки на свои кирису-гама. Он мягко заговорил:
— Он. Более вежливо, мой добрый господин, называть корабли, которые поддерживают наше существование, «он» и «его».
Рыцарь с крыльями громко произнес:
— Те, кто имеет оружие, обязаны, когда того требует честь, воспользоваться им. Лживые рабы и бездельники, которые выпрашивают оружие у вышестоящих, заслуживают тюрьмы для воров. Но кто сказал, что вору небезразлична честь? Господа, я предлагаю тост за честь! За честь и воздух, который дает нам жизнь! И пусть те, кто не выпьет, будут лишены и того и другого. Но взгляните-ка! У вас нет пажа, у вас, который называет себя капитаном! Эй! Кузнец! Грязная обезьяна! Подай нашему гостю его последний глоток вина; твои руки как раз подходят для этого дела!
Рыцарь вытащил из кармана пластиковый мешочек с жидкими отходами с медицинского склада, швырнул его Кузнецу, и тот дрожащими руками поймал пакет.
Это было смертельное оскорбление. Если Кузнец передаст мешок гостю, тот не сможет ни пить, ни отказаться от тоста с честью. Кузнец понял, что все эти оскорбления были тщательно продуманы заранее, чтобы выяснить, сколько сможет вытерпеть Сошедший. Если у него имеется какое-нибудь скрытое оружие, уловки или ловушки, он должен применить их сейчас. Капитан Эрешкигаль потеряет лишь одного низшего рыцаря. Когда он будет убит, Капитан сможет отречься от него, извиниться, обвинить во всем погибшего. Вежливые слова и вежливая ложь помогут ей сохранить остатки чести.
Это в том случае, если у чужака имеется скрытое оружие. А если нет…
Гнев заставил Кузнеца позабыть об осторожности. Он выпустил из рук тяжелую щетку для волос и мешочек, из которого выплеснулась жидкость, и отплыл подальше от Капитана, чтобы она не могла сразу достать его ножом.
— Перед вами бедный человек, сама невинность, а вы собираетесь придушить его и разобрать его прекрасный корабль! Он не сделал вам ничего плохого и отвечал на все ваши выходки добрыми словами! Почему вы не оставите его в покое? Почему вы не оставите его в покое?
Капитан произнесла, не поворачивая головы:
— Инженер, ты нарушил субординацию. Поэтому количество предоставляемого тебе воздуха будет снижено до нуля. Если ты обратишься в медицинское учреждение для эвтаназии, твоя смерть будет приятна и в бортовом журнале будет сделана отметка о твоей покорности. Однако если ты продолжишь выказывать неповиновение, твое имя будет вычеркнуто. Я не хочу бесчестить тебя; иди с миром.
Сошедший заговорил странным, ровным голосом:
— Капитан, ваш приказ неоправдан. Во время пира не принято соблюдать жесткую субординацию и позволяется говорить свободно, по крайней мере среди цивилизованных людей, которые признают гостевой закон.
Он взглянул на Кузнеца, обращаясь прямо к нему:
— Инженер, прошу тебя, скажи свое имя. Скажи его мне — я внесу его в свой бортовой журнал, в свою книгу жизни, и оно проживет дольше, чем любая запись об этой эпохе.
Но храбрость уже покинула Кузнеца, и он не ответил. Он взмахнул салфеткой, которую держал в качестве веера, отлетел назад, к переборке, и скрючился там, глядя по сторонам широко раскрытыми глазами, полными страха, готовый отпрыгнуть прочь.
Но никто пока не обращал на него внимания. Аристократы были поглощены Сошедшим. В зале повисла тишина.
Джентльмены обменивались друг с другом быстрыми взглядами. Все насторожились, приняли боевые позы. Но никто на самом деле не был готов к последней атаке, призванной осуществить все угрозы и намеки. Не так просто убить человека, который не обнажил оружия; возможно, каждый из рыцарей думал, что даже сейчас еще не поздно отступить…
А затем молодой пегий рыцарь с крыльями заговорил, выхватив клинки из ножен и сверкнув сталью. Теперь было слишком поздно. Голос его зазвенел — тонкий, слишком громкий:
— Во имя Бога, что более ненавистно, чем трусость? Клянусь Геей, как я ненавижу существо (не буду называть его человеком), которое принимает удар, не показывая гнева! Оно улыбается своей улыбкой попрошайки, плечи его сгорблены, глаза влажны, его блеющий голос дрожит. Ненависть, джентльмены, ненависть и отвращение — вот что мы должны чувствовать к тем, кого убиваем! Слабость отвратительна! И тот, кто не хочет сражаться, заслуживает смерти! Душонка раба не смеет прятаться в оболочке Капитана. Вырвем его фальшивое сердце, говорю я!
Лицо Сошедшего застыло, с него исчезло всякое выражение. Голос его был ровным и напряженным.