Сомнамбулист

Миссис Хонимен снова улыбнулась.

— Да пребудет с тобой Господь.— Она кивнула твари. Существо послушно вскочило на ноги и двинулось к жертве, тесня ее в сторону разбитого окна.

Хонимен завопил в смертном ужасе. Он попытался было еще раз взмолиться о прощении, однако чудовище пихнуло его к пустому оконному проему, не дав вымолвить ни слова. Оно так и толкало его до тех пор, пока с последним, обманчиво легким толчком актер не оказался снаружи и не полетел вниз сквозь холодный безжалостный воздух.

Он кричал всю дорогу и умолк, лишь достигнув земли. Через несколько секунд тварь последовала за ним, выскользнув из помещения и устремившись в ночь вниз по стене.

Миссис Хонимен и падшая женщина пожали друг другу руки.

— Господь да хранит вас,— сказала одна.

— Да хранит вас Господь,— ответила ей другая. Рука в руке они вышли из башни и растворились в городе.

Сирил Хонимен еще оставался жив, когда его обнаружили. За последними минутами несчастного наблюдали кучка зевак из местных жителей и один констебль. Правда или неправда, но говорят, что предсмертные слова его были также и заключительными словами несыгранной роли:

До последнего мгновения он как был актеришкой, так и помер.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Ненавижу красавчиков.

Да, я понимаю, что в основе своей нелюбовь эта порождена самой обычной завистью. Такова моя врожденная ненависть, застарелая, иррациональная злоба. Сравнивая собственное обрюзгшее тело и рябое лицо с изящными чертами смазливых юношей, я ощущаю себя чудовищно неполноценным. Даже сейчас не могу смотреть на симпатичных молодых людей, не испытывая при этом желания разбить им физиономию.

Поэтому вам не дано понять моей радости, когда я заметил, как мистер Эдвард Мун теряет былую привлекательность.

Шелковистые волосы, точеные скулы, правильный подбородок — Мун некогда являл собой воплощение изящества, образец мужской красоты. Однако только ему перевалило за сорок и дни его с неприличной скоростью устремились к пятидесятилетнему рубежу, привлекательность Муна наконец-то начала блекнуть. Волосы поредели, и наблюдательный глаз мог без труда обнаружить в них серебряные нити. Лицо Муна, обрюзгшее, морщинистое, поимев тенденцию к полноте, утратило благородную четкость линий, и все грехи с пороками теперь явственно читались в складках, избороздивших его чело.

В ту ночь, когда Сирил Хонимен встретил свою жуткую смерть, Эдвард Мун ужинал со знакомыми (не с друзьями, прошу заметить, никоим образом не с друзьями!) в самой фешенебельной части Кенсингтона, среди самых знаменитых городских болтунов. Когда-то он числился здесь почетным гостем, изюминкой вечеринки, но сегодня хозяева, казалось, просто мирятся с его присутствием и пригласили сюда скорее в силу привычки (он сильно подозревал, что все обстоит именно так). Еще пара-другая лет, и Мун выпадет из упомянутого общества, его имя навсегда вычеркнут из списка приглашенных, и станет он никем, пустым местом.

Мун быстро устал от компании и к концу ужина, когда женщины удалились позубоскалить и почесать языки, а мужчины, закурив сигары, уделили внимание портвейну, он извинился, встал из-за стола и вышел в сад, оставив спутника в одиночестве.

Некогда Мун слыл изрядным щеголем. Его гардероб всегда на шаг опережал моду. Теперь же, когда дендизм Муна резко пошел на убыль, он уже не поспевал за веком и все более напоминал пережиток прошлого, реликт давно ушедшей эпохи. Его костюм с Сэвил-роу знавал лучшие дни, а туфли, шитые на заказ и некогда стоившие дохода за несколько месяцев, прохудились до неприличия. Мун носил на рукаве черную повязку, все еще блюдя траур по королеве[3], хотя со дня ее кончины минуло едва ли не полгода. Он, как и почившая монархиня, успел превратиться в человека уходящей эпохи.

Год как раз достиг того рубежа, когда зима начинает постепенно усиливать свою хватку, дни становятся короче, а деревья, бесцветные, лишенные листьев, похожие на пустые вешалки в прихожей, безмолвно стерегут улицу. Воздух сделался влажным и холодным, из нижних частей города приполз туман, и сад, окрашенный светом окон, наполнило таинственное мерцание. Мун двинулся прочь от дома по высокой траве, и вскоре его туфли, края брючин и носки промокли. Закурив сигарету, он с удовольствием втянул в себя дым, мягко проникший в его легкие.

— Мистер Мун?

За спиной у него возник один из гостей, американец, чье имя Мун позволил себе забыть сразу по представлении. Кончик сигары незнакомца светился в полумраке сердитым глазом.

— Наслаждаетесь вечерней прогулкой? Пропустив вопрос мимо ушей, Эдвард еще раз вдохнул сигаретный дым.

— Чем могу быть полезен? — наконец поинтересовался он.— Мистер... э-э?

— Стоддарт.— Американец криво усмехнулся.

— Да, конечно.— Мун сопроводил ответ ни к чему не обязывающей улыбкой.

— У меня для вас предложение. Я издаю « Липпин-котский ежемесячник». Возможно, вы слышали о нас.

Мун отрицательно покачал головой.

— Мы периодическое издание. Причем не такое уж и заштатное, с вашего позволения. Когда-то у нас печатался один из самых известных ныне писателей. Артур Дойл[4], он сотрудничал с...

— А-а, этот писака. Ремесленник. Американец предпринял еще одну попытку.

— И Оскар Уайльд...[5]

Мун нарочито широко зевнул, не желая демонстрировать произведенного на него впечатления.

— Мне-то вы зачем все это рассказываете?

— Я бы хотел просить вас последовать их примеру.

— Я не писатель. Мне нечего рассказывать. Издатель бросил сигару на землю и раздавил ее носком ботинка.

— Нет, сэр, вам есть что рассказать, есть. Я не прошу вас выдумывать. Я охочусь за куда более интересными вещами.

— М-м?

— Я хочу заполучить вашу автобиографию. Такая мощная и яркая жизнь, как ваша, если ее изложить на бумаге, без сомнения, заинтересует читателя. Даже, осмелюсь предположить, подобный документ будет иметь большое историческое значение.

— Историческое? — скривился Мун.— Историческое?!! — Он повернулся и зашагал к дому.— Моя карьера еще не закончена. Меня не интересует составление собственной надгробной речи.

Стоддарт заговорил снова, очень тщательно подбирая слова:

— Не стоит обольщаться. Мы оба знаем, что лучшие дни вашей карьеры давно миновали. Да и после Клэп-хема ваши финансы заметно подыстощились.

— У меня есть еще одно большое дело.— Мун не собирался сдавать позиции.

Издатель напирал:

— Вы должны рассказать публике правду. Наши читатели непременно захотят узнать, как вы распутали убийства в Лиммеридж-парке. Как выследили демона. Услышать о вашем приключении в заливе Контрабандистов. И о так называемом чуде Майл-Энда. Ваше прославленное участие в деле о нападении Горбуна в восемьдесят восьмом.

Мун с подозрением уставился на собеседника.

— Не знал, что данный инцидент стал достоянием общественности.

— Назовите цену,— аккуратно перешел в наступление издатель. После недолгой паузы он сам предложил сумму, по нынешним меркам составлявшую небольшое состояние.

Мун, добравшись до дома, повернулся к американцу.

— Мое прошлое не продается, мистер Стоддарт. Все. Это мой ответ.— Эдвард проскользнул внутрь и захлопнул за собой дверь.

Далее он проследовал в бильярдную. Его спутник проводил время в полном одиночестве, погруженный в обычное молчание, со стаканом в одной руке и с дымящейся сигарой в другой. На лице его светилось блаженство.

— Вызовите кеб,— коротко бросил Мун хозяину.— Мы с Сомнамбулистом отбываем.

Просто взять и сказать, что Сомнамбулист был высок, значило бы оскорбить память о нем. Нет, он был ненормально, причудливо, феноменально высок. Если слухи, что ходили после его смерти, не врут, рост Сомнамбулиста сильно превышал восемь футов[6]. Его голову венчала копна темно-каштановых волос, а невинное выражение лица, обрамленного пышными бакенбардами, совершенно не вязалось с чудовищной силой. И самый любопытный факт — он всегда носил с собой маленькую аспидную доску и кусок мела.

3

Имеется в виду королева Виктория (1819-1901), правила с 1837 года.

4

Артур Конан Дойл(1859-1930) — автор «Приключений Шерлока Холмса», «Истории спиритизма» и пр.

5

Оскар Уайльд (1854-1900)не публиковался под своим именем с 1895 года, когда, как известно, был осужден за содомию.

6

2 метра 40 сантиметров.