Жажда смерти

В подобных обстоятельствах тишина скверно действовала на желудок, поэтому в конце концов разговор все-таки начался: бессмысленный, вымученный. О важных вещах говорить не было никаких сил, даже думать не хотелось. Поэтому вся троица старалась говорить о чем-нибудь безличном, но напряжение оказалось слишком велико, поэтому беседа волей-неволей переползала на более домашние темы: останется ли Пол в квартире, должны ли они сами позвонить в полицию, узнать как продвигается дело, или ждать, пока полицейские соизволят им доложиться.

В конце концов, снова начался спор о каре против реальности, Пол вскочил на ноги, чтобы сказать что-то очень злое, и тут Кэрол услышав его дрожащий голос зажала уши ладонями, захлопнула глаза и издала душераздирающий вой...

– Тебе лучше уйти, – сказал Джек.

– Лучше мне подождать, пока придет врач.

– Нет, думаю, это больше ее расстроит. Ты должен в конце концов понять...

Джек дал ей успокаивающее и уложив в постель, пока Пол звонил доктору Розену, и вот Джек поднял пиджак Пола и протянул ему, сказав:

– Не хочу выглядеть жестоким...

– Черт, я ведь все-таки ее отец!..

– Сейчас, скорее воспоминание о матери.

Ядовитое замечание уже готово было сорваться с языка – что-то о лицензии на кабинетную терапию – но Пол не позволил. Джек и так был чересчур раним, а за сегодня сказано было немало гадостей.

Поэтому он ушел; в горле стояла желчь. Такси подвезло его от Горацио-Стрит до Вест-Сайда. Он вышел на углу Семидесятой и Вест-Энда, перешел авеню по сигналу светофора и прошел полквартала подозрительно вглядываясь в каждое встречное лицо.

Ночной портье открыл ему дверь и приветливо кивнул, словно ничего особенного за эти дни не произошло. А может он ничего не знал? Пол автоматически остановился у почтового ящика. Он был до отказа забит маленькими плотными конвертиками – выражениями соболезнований. Он положил их в карман пиджака, запер ящик и прошел по коридору к лифту. Половину пути он проехал с пожилой парой, с которой изредка здоровался – их имен он не знал. Даже если они и читали что-нибудь в газетах, то связи никакой не усмотрели; поэтому спокойно пожелали доброй ночи и вывели в коридор пекинеса, который тут же начал отфыркиваться и рваться с поводка. Пол поднялся на двенадцатый этаж, вложил ключ в скважину замка чувствуя как напряглись мышцы живота и ввалился в квартиру, не представляя на что может наткнуться.

Под дверь кто-то подсунул записку. Она лежала на коврике. Пол наклонился, чтобы поднять ее готовый к вспышке ярости, подозревая, что это может быть угрожающее письмо от убийц. Но это оказалась карточка с соболезнованиями от Бренштайнов, живущих рядом. Он добавил ее к пачке вынутой из кармана, кинув ее на трюмо в фойе.

В эту квартиру они въехали после того как Кэрол поступила в колледж и стало ясно, что она больше ни за какие коврижки не согласится жить с ними вместе. Так что в квартире была лишь не слишком большая гостиная, угловая спальня и ванная комната с кухней, находящейся по другую сторону фойе. Дому было лет сорок или пятьдесят: квартиры здесь были с высокими и многочисленными шкафами даты выпуска дома – странной формы, шедшими по всем стенам на фут не доходя до потолка. Дом был достаточно стар, чтобы иметь ванную на когтистых лапах, но она подходила ко всей остальной обстановке. Квартира была небольшой, но удобной и множество окон выходили на длинный ряд перестроенных домов на другой стороне Семьдесят первой улицы.

Пол пинком захлопнул дверь, заглянул на кухню и прошел в гостиную. Все было аккуратно прибрано. Неужто полицейские позаботились об этом? Убиралась явно не приходящая по понедельникам служанка. Пол сердито нахмурился: он надеялся увидеть полный разгром, чтобы самому все почистить.

Запах Эстер витал в воздухе, но он его не взволновал. Пол прошел по комнатам, надеясь что-нибудь почувствовать. Казалось, будто его подсознание, опасалось за его рассудок и удерживало его от этого.

В поле зрения появилась нечто непривычное глазу и Пол не сразу сообразил, что именно. Ему пришлось внимательнейшим образом осмотреть каждый предмет... стулья, сервировочный столик, книжный шкаф, телевизор, кондиционер в окне...

Взгляд скользнул обратно. Телевизор, убийцы украли телевизор.

Это был центр, стоял в углу, там, где когда-то горбился портативничек. Этот же был цветной – со встроенным стереопроигрывателем и радио. Пол в несколько шагов пересек комнату. На нем лежала записка:

“Пол. Надеемся, что это хоть как-то скрасит твое одиночество. С глубочайшим сожалением.

Конторские Ребята.

Р. S. Холодильник мы набили”.

Это его добило: он зарыдал.

У них никогда не было цветного телевизора, поэтому Полу никогда не удавалось посмотреть хорошие цветные передачи. Правда несколько раз он видел по плохо настроенному телевизору, висящему над стойкой бара футбольные матчи и несколько раз у друзей на огромном экране – церемонию вручения “Оскара”. Двадцать минут Пол переключал каналы, стараясь отыскать что-нибудь развлекательное. Он был чересчур перевозбужден. Выключив наконец телевизор, он подумал о том не выпить ли, но решил этого не делать.

Зазвонил телефон. Джек.

– Доктор Розен только что ушел. Выписал несколько сильных снотворных. В понедельник утром Кэрол придется пойти на собеседование с психиатром.

– Что ж, на данный момент, может это и хорошо...

– Надеюсь, беседа поможет ей выбраться из пропасти, в которую она скатывается. По крайней мере, буду держать кулаки. Розен сказал, что знает отличного врача.

– Нисколько в этом не сомневаюсь.

– Чертовски мило с его стороны, что он пришел. Найдется ли еще человек, который в пятницу вечером сможет оторваться от отдыха.

– Он был нашим семейным врачом почти двадцать лет.

– Ладно. Если будут перемены – дам тебе знать. Сейчас она спит – ее хорошенько накачали. Бедняжка. Блин, какая все-таки это мерзость!.. А ты как? Я имею в виду квартиру. Если хочешь, можешь вернуться и переночевать у нас. Наверное, там очень одиноко...

– Придется привыкать – ничего не поделаешь. Лучше раньше, чем позже.

– Па, нет нужды перенапрягаться с самого начала.

– Все будет в порядке, – зарычал Пол. – Возможно, зайду завтра, взгляну как там Кэрол...

– Отлично.

После того как трубка была повешена, квартира показалась Полу совсем опустевшей. Он изменил только что принятое решение и сделал себе выпить. Держа стакан в одной руке, он прошествовал в спальню, сел на кровать, рванул узел галстука, потом наклонился и принялся развязывать шнурки ботинок.

Скинув их, он протянул руку за выпивкой и внезапно услышал свой крик.

Пол не мог этому поверить. Обычно он стойко переносил удары судьбы, не вынося слабостей. Он сидел застыв как камень, чувствуя как его крутит, и ужаснулся оттого, что ему страшно захотелось сделать что-нибудь сумасшедшее, дикое, жестокое – раздавить кого-нибудь в лепешку.

Он принялся ритмически колошматить кулаком по матрасу. Потом опустился на одно колено и грохнул по кровати. Кулаку не стало больно, да и матрасу тоже, и через мгновение Пол уразумел, что в его нынешних действиях не будет удовлетворения. Он вспомнил одного паренька в старших классах, который кулаком пробил дверную панель одного из классов. Правда он запамятовал, сделал ли парнишка это на спор иди просто от злости: он был одним из “качков”, которых все боялись – здоровенный лоб. Пол подумал было тоже врезать по двери, но испугался боли. Ему вовсе не хотелось ломать руку.

Молоток, подумал он. Наверное, это было бы славно – так врезать, чтобы отдача замучила – посильнее чтоб...

А по чему врезать-то? Поломать мебель? Изгваздать стены?

Мозг снова нарушил его грандиозные планы. Ночью он стал и принял душ. Лежа и высыхая, он подумал о том, что было бы неплохо, если бы Эстер оказалась рядом. Он мог бы на нее наорать, и тогда бы ему полегчало.

На прошлой неделе он стал замечать как она располнела – как плоть ее увядшей груди и рук вываливается из лифчика, какими толстыми стали ее ляжки, талия и бедра, как под подбородком объявилась мягенькая подушечка жирка. Что ж, ей было сорок шесть, она была на год и один день моложе Пола – Водолеи.