Любовь и сон

Теперь их было много, они стекались из дальних мест и присоединялись к собратьям на широком невидимом пути, который вел к битве. Вправду ли двое старших спутников обменялись изумленными взглядами или это было дурное предчувствие? Эта летняя битва, без сомнения, будет яростной, ибо ведьмы немалым числом собрались в стаи, подобно огромным ночным птицам; карабкаясь по склону, он слышал их шорох на верхушках деревьев — как они присаживаются передохнуть и снова взлетают вослед тем, кто проносится над ними. В сумах, мантиях и за поясами у них были плоды этого года, зрелое зерно и молодняк скота: дары своему владыке, который вознаградит ведьм за этот грабеж, за голод и отчаяние, принесенные людям.

Но как наградит? — удивлялся мальчик. Разве не живут они на той же земле, что и мы, разве не страдают, когда она ограблена? Какова же должна быть награда, чтобы возместить смерти целого года? Прости их Господи, ответил старик; они слишком голодны, вечно голодны, и ничто не насытит их, ничего из того, что можно увидеть, потрогать или ощутить на языке; они вечно мечтают о лучшей еде, сильнейшем наслаждении, соусе поострее и фруктах, немыслимо сладких, — это и обещано им, но не будет дано никогда, никогда, ибо дьявол не владеет ничем, лишь обещаньями.

Они подошли к длинному проходу, ведущему вниз, к последней долине и выжженной околице Ада, чей горький запах донес до них порыв ветра; и здесь они отдохнули. Уселись поговорить — как люди, выпрямившись: руки на коленях, взгляды в лицо. Будь они людьми, открыли бы трутницы и разожгли огонь для согрева — но сейчас они не любили огонь.

Они говорили об охотниках на волков, высыпавших толпами, и у каждого — императорское дозволение прочесывать леса и сдирать шкуры, за которые платят звонкой монетой. Берегись и не зевай! Они сплетничали о своих родовичах: один из них был принцем королевской крови и каждую ночь поста выл взаперти в глубочайшей темнице пражского дворца.[577]

Они хранили и передавали мудрость, о которой не знал дневной мир, и сами они не знали в дневной яви. Они рассказывали (а иные и верили), что в ночь Рождества Христова по соседству с Вифлеемом бродил огромный ужасный волк, и когда ангелы провозгласили благую весть о рождении Младенца, он тоже услышал ее, но не вострепетал, как пастухи; и когда они оставили стада свои и отправились искать Младенца, волк напал на стадо их, и задрал, и съел одну овцу. Совершив же это, он впервые познал угрызения совести и сам не знал отчего и, полный печали, покинул стадо и отправился вослед пастухам, а те шли к яслям. Последовав же за ними, увидел Мать и Младенца, увидел, как пастухи преклонили колени и протянули новорожденного ягненка. Волк смотрел и ждал; и когда все в яслях заснули, он подобрался ближе. Животные, чуя его приближение, подняли шум, и Младенец пробудился и успокоил их; кротостью Своей Он призвал волка, и волк подошел и положил морду на солому, моля о прошении. И за все грехи его и всего его рода Младенец Христос наложил епитимью: отныне он и все потомки его будут приходить в мир людей и при свете дня носить человеческое обличье; но в святые ночи призовут их, и станут они Его солдатами, и пойдут на битву во имя Агнца, и в те ночи вновь обретут они волчье обличье. И стало так с того дня и поныне, и страдают они от ненависти людской, и лишь Господу ведомо, что путь их правый.

Следственно, истинная их сущность шерстиста и скрыта внутри, а людское обличье — одна лишь видимость.

Они склонили тяжелые головы, принимая эту историю, которую не раз слышали прежде; им хотелось плакать, но сейчас было не время. И тогда один из них поднял черный нос и учуял запах, и они прыгнули на четыре лапы (головы крутятся по сторонам, свисают длинные языки) и продолжили путь.

Быть чужим в родном краю.[578]

Быть неузнанным; иметь союзников, которых не узнаешь при свете дня.

Быть снаружи одним, изнутри другим; казаться ничем и никем; быть презираемым и ненавистным, незримым — и все же тем, от кого зависит всеобщее благополучие, хотя никто этого и не знает.

Они будут там — в последней битве, в битве, которая принесет новую эпоху; когда сыны человеческие будут искать, где спрятать головы свои и закричат горам: Падите на нас — и холмам: Сокройте нас.[579] Они будут там, они не станут прятаться.

И когда придет новая эпоха, возможно, все увидят, что они сделали; быть может, их не перестанут страшиться, но будут и ценить по достоинству; и, хотя возможно, что рай будет закрыт для их народа — ибо в смерти они вернутся в землю, как звери, — все же им не доведется более таиться среди людей; целостными, не разделенными будут жить они: скрытое станет явным, и внутреннее — внешним.

В те новые дни они не будут изгнанниками; они узнают друг друга при свете дня; они с гордостью будут нести знаки своего братства, когда (в своем слабом, человечьем, дневном облике) все вместе подойдут к причастию хлебом и вином, ибо они, истинные богемцы и утраквисты,[580] будут снедать corporem utraque sanguinem, и плоть, и кровь.

Ветер крепчал. Этой ночью он принес не только богемских ведьм, но и ливонских, и моравских, рыжих ведьм Галиции и ведьм из Трансильванских гор, вооруженных стеблями укропа;[581] ведьм, которые никогда прежде не выходили на битву, а теперь неслись, будто подхваченные самим великим ветром. За каждой мчался могучий преследователь — сколько ведьм, столько и врагов их, и все стремятся к адскому жерлу.

Казалось, он в пути уже сотню лет, и сотню лет он знает, что значит быть таким, как он. Он знал, что длинная рыжая волчица — та, что бежала подле него и вместе с ним убила барана, — была великим вождем их рода, путеводителем, грозой ведьм, спасителем урожая. Он решил оставаться рядом с ней в битве, которая начнется на исходе ночи. Узнает ли он ее в другом обличье — длиннорукую рыжую домохозяйку за стиркой?

Теперь он был один, невидим для остальных, но он знал, что они — вокруг. Сердце распирало его, безустанное. Ему казалось, он знает, какой будет битва; он видел ведьму, которую должен преследовать и покарать: вот она, впереди, бежит на длинных ногах к адским теснинам; она оглядывалась, и он видел ее страшные алчущие глаза.

Он двигался по смутной лесной тропе, которую, верно, его родичи протоптали удобства ради — так часто ходили по ней в обе стороны; тропа слабо светилась перед ним, как липкий след улитки. Клацнул замаскированный капкан, сила удара подбросила мальчика в воздух и тотчас навеки сплющила лодыжку на левой лапе.

Смятенный дух его издал дикий вопль, с ужасом осознав (как проклятая душа перед смертью), что пойман, что искалечен, что не может освободиться и теперь наверняка будет схвачен и убит. Но что пронзило его сильнее всего, заставило извиваться и клацать зубами в безнадежной ярости — это осознание, что из-за глупости своей он пропустит битву. Первая битва, на которую он был призван, возможно, его последняя битва, та, для которой предназначил его Бог: и он на нее не явится. Он грыз землю и плакал. Высоко над головой рвались вперед враги.

Словно Земля и Природа наконец признали силу аргументов, выдвинутых против Коперника: если земной шар действительно все время вращается на восток, мы должны испытывать ужасный, неустанный ветер; если вся воздушная сфера движется в западном направлении, против вращения Земли, то ветер поднимется такой, что вырвет деревья с корнями, сметет людей и зверей и забросит их в море, а море выплеснет из ложа его на сухую землю. Ну вот, так оно все и есть.

Или, возможно (думал Джордано Бруно), земля начала вращаться лишь сегодня и медленная сфера воздуха еще не приспособилась к этому.

Он громко рассмеялся, сгибаясь под порывами ветра. Почему сердце так любит стихию, пожары, потопы и ветра, все, что разрушает наши труды и жаждет наших жизней?

577

…один из них был принцем королевской крови и каждую ночь поста выл взаперти в глубочайшей темнице пражского дворца. — Незаконный сын Рудольфа II дон Джулио Чезаре. Он был безумен, убил несколько женщин, расхаживал голым и небритым — и закончил свои дни в заточении. Очевидно, что это и есть «пражский вервольф» из романа Феллоуза Крафта.

578

Быть чужим в родном краю. — Парафраз библейских выражений: «Я стал пришельцем в чужой земле» (Исх. 2:22); «Для чего Ты — как чужой в этой земле?..» — Иер. 14:8).

579

…сыны человеческие будут искать, где спрятать головы свои, и закричат горам: Падите на нас — и холмам: Сокройте нас — Очень вольный пересказ Откровения (6:15–16).

580

Утраквисты — от «sub utraque specie» («под двумя видами»); умеренные гуситы (пражская партия). Требовали причащения паствы хлебом и вином, секуляризации церковного имущества. В 1433 г. примирились с католической церковью и выступили против более радикальных таборитов, которые отрицали ряд догматов, в том числе о пресуществлении. Другое название утраквистов — «каликстины», или «чашники» (от лат. calix).

581

…ведьм… вооруженных стеблями укропа… — Ошибка: укропом вооружались как раз ведьмоборцы.