Смертный приговор

– Какая ерундистика.

Мастро все еще улыбался, и его серое лицо волнообразно ходило по экрану телевизора.

– Я бы не назвал это предположение абсолютно очевидным. Но мы не исключаем и такой возможности, все учитываем и все проверяем в процессе расследования.

– Да-да, разумеется. Но это предположение приводит нас к еще более захватывающему вопросу, разве не так, капитан?

– Какому?

– А вот такому. Если линчеватель с такой легкостью может разыскать преступников в момент совершения противоправных действий, тогда почему лее полиция не может поступить точно так же?

– То есть убивать преступников, когда их видит, не так ли, мистер Кэвендер?

– Вы прекрасно понимаете, что именно я хотел сказать, капитан. Почему наши полицейские не могут быть столь же эффективны в пресечении преступлений, как линчеватель?

– Да они намного более эффективны, если уде на то пошло, мистер Кэвендер.

– Вы стараетесь меня запутать, капитан.

– С чего вы взяли? Мы приставляем к определенным преступникам, обычно тем, что выпущены на поруки, или же к недавно вышедшим из тюрьмы рецидивистам людей в штатском, когда получаем от информаторов ведения о том, что они что-то замышляют. У нас существует довольно большая группа инспекторов, которые занимаются слежкой за подобными типами, и обычно такие засады заканчиваются арестами в момент совершения подозреваемыми преступных действий. Но все дело в том, что эта наша работа, разумеется, не так широко освещается в прессе, как хладнокровные убийства линчевателя. К слову говоря, за прошедшие две недели линчеватель совершил по крайней мере шестнадцать убийств, или, точнее, о которых нам известно и которые мы можем приписать его рукам. И в то же время нашими усилиями и в очень схожих обстоятельствах было произведено более сорока арестов. Но естественно, эта работа не рекламировалась в печати столь широко, как убийства линчевателя.

– Вся городская полиция совершила арестов всего в два-три раза больше, чем один-единственный человек предотвратил преступлений, имея лишь пару пистолетов. Не правда ли, убийственная цифра для полиции?

– Наши фонды и человеческие ресурсы не безграничны, мистер Кэвендер, Будь у нас достаточно средств и людей, чтобы установить слежку за всеми подозреваемыми преступниками в Чикаго, поверьте мне, мы бы сделали Все, что в наших силах. Наша работа стала бы в миллион проще. Но у нас огромная территория, которую мы обязаны контролировать, и огромное количество других обязанностей, слежки за потенциальными преступниками. У нас слишком много дел, чтобы мы могли выполнять их все на сто процентов хорошо, но я думаю, что при всех наших сложностях мы вовсе неплохо справляемся.

– Я не сомневаюсь, капитан, что вы именно так и чувствуете, но согласитесь, что и некоторых из нас можно понять, когда мы не можем во всем с вами соглашаться.

– Это ваша привилегия.

– Но на меня произвело впечатление то, что вы не стали прятаться за словами о чести мундира и что законы не позволяют вам устраивать засады и все такое прочее.

– Эти проблемы, разумеется, существуют, но горевать по этому поводу бесполезно. Нам приходится существовать и действовать в рамках определенной системы, а не так, как нам хотелось бы и как нам было бы удобно.

– Мне кажется, капитан, что в этом смысле всем нам везет одинаково. Теперь мне бы хотелось узнать ваше мнение о другом. Что вы можете сказать нам о самом линчевателе?

– В каком смысле?

– Что он за человек? Какое впечатление о нем у вас сложилось?

– Описание внешности?

– Ну, нам всем было бы, конечно, любопытно узнать, имеются ли у вас, по прошествии столь долгого времени, его приметы, но в дополнение к этому, мне кажется, наша аудитория была бы не прочь узнать о том образе линчевателя, который сформировался в вашем воображении. Что он за человек? Каков его характер? Скажите все, что сможете, о его прошлом и привычках, а в особенности о мотивах, заставляющих его поступать подобным образом. Но раз уж вы упомянули внешний облик, с него и начнем. Что он из себя представляет?

– Я бы предпочел не углубляться в детали, которыми мы сейчас располагаем. Но могу сказать вот что: это белый.

– Значит, откинуты черные, испано-американцы, люди восточного типа, американские индейцы, женщины и дети. Что же, неплохо, капитан, это сужает круг подозреваемых примерно до двух-трех миллионов человек.

В ответ Мастро лишь улыбнулся; его, понял Пол, все это страшно забавляло.

– Что еще вы нам можете поведать? Может быть, он подвержен навязчивым идеям? Может, его обуревают мессианские фантазии?

– Я ведь не психиатр. Не знаю. У нас на руках всего лишь регистрация его поступков. У подобного типа может быть сколько угодно различных мотивов и навязчивых идей.

– Он достаточно умен, чтобы избегать массированной атаки, которую вы проводите уже довольно долгое время.

– Разумеется, он никакой не маньяк – нет. – Мастро все еще улыбался уголком рта. – По виду, он, наверное, обыкновенный гражданин, и вам ни за что не отличить его от сотен тысяч других, если вы, конечно, не застукаете его с дымящимся кольтом в руках.

– Ну, что ж, по крайней мере, он кое-чем разительно отличается от остальных добропорядочных граждан.

– Он стреляет в людей.

– Вот именно.

Мастро произнес:

– Мне кажется, у каждого время от времени возникает желание кого-нибудь убить. Даже у самых цивилизованных людей бывает ничем не обоснованная злоба. А уж если есть обоснование... Вашу жену ограбили, вашего единственного ребенка избили, шины у вашего нового автомобиля исполосовали ножом – и вот вам обоснование любого насильственного поступка. Чувство, что вас, лично вас, подвергли насилию. Вспоминаю, что много лет назад мы с женой поехали навестить старых друзей, а машину оставили в глухом проулке. Нашу личную машину, не служебную. В то время у нас был старенький пикапчик, с откидной крышей. Когда мы вышли из гостей и подошли к машине, я увидел, что брезентовая крыша исполосована какими-то вандалами. Машина была просто старая дрянь, не стоила, наверное, и сотни долларов, таким образом, ущерб был плевый. И тут, несмотря на то, что всю свою сознательную взрослую жизнь я работал полицейским и мне приходилось сталкиваться с жуткими убийствами, а не только с тривиальными повреждениями брезентовых крыш автомобилей, я совершенно естественно отреагировал на проявленную ко мне несправедливость.

– Каким же образом?

– Да таким же, каким бы отреагировали вы, или любой другой, попавший в подобную ситуацию. На какое-то мгновение, когда жаркая волна ярости затопила меня, я думал лишь о том, что случись мне увидеть, как негодяй режет мою машину, я бы собственными руками, не дрогнув, пристрелил бы этого сукина сына на месте.

– И вы смогли бы?

– Это была естественная яростная реакция, мистер Кэвендер. Мне угрожали. Эта машина, сколь в плачевном состоянии она бы ни была, все же являлась моей собственностью и посягая на нее, этот человек оскорбил меня в очень личном смысле.

– Смогли бы вы его пристрелить, если бы поймали за этим занятием? Ведь вы носили пистолет...

– Да, я носил пистолет, но пристрелить бы его я не смог. Я двадцать два года прослужил в полиции, включая и военную полицию тоже и ни разу за все это время не застрелил ни одного человека из пистолета.

– Ни разу?

– В некоторых я стрелял, некоторых сильно ранил, на ни одного не убил.

– Видимо, вы страшно гордитесь этим. Такой результат!.. Я понимаю, что специально хвалю...

– Благодарю. Не могу сказать, что такой результат – дело выбора. Вполне возможно, мне просто везло; я ни разу не попадал в переделку, в которой по долгу службы я должен был бы кого-нибудь убить. К тому же я не считаю, что мы должны порицать тех офицеров, которым пришлось это сделать.

– Давайте-ка вернемся к вашей исполосованной ножом машине...

– У меня с собой был пистолет. Если я не ошибаюсь, в ту ночь он все-таки был у меня с собой. И моей первой реакцией была страшная ярость: увидел бы ублюдка – убил бы. Честное слово, я так себе и поклялся. Но если быть до конца честным, то не убил бы. Арестовал. Однако и этого я не мог сделать. Никакого парня там уже не было – разрезал крышу, и убежал. И вот именно потому, что его там не было, я был волен вообразить себе, что убил бы его за оскорбление собственной персоны. Понимаешь, к чему я клоню?