Неумолимый

Он добрался до угла, и ветер снова чуть не сбил его с ног. Вокруг был скорее серый сумрак, чем полная темнота, но столь же непроглядный. Уолкеру пришлось идти вдоль стены на ощупь, со страхом ожидая, что вот-вот распахнется дверь и наружу высыпят остальные. Потом до него наконец дошло, что никто и не собирается искать его: при таком свете им, как и ему, ничего не удастся толком разглядеть. Миссис Лэнсфорд поехала по прямой. Уолкер отошел от бревенчатой хижины всего на два шага и при этом, казалось, погрузился в ничто. Ветер обрушивался на него слева, и, если стараться идти так, чтобы он дул в левое плечо, может быть, удастся идти по прямой за миссис Лэнсфорд.

Если бы она остановилась и подождала его! Но ей-то это зачем?

Он должен найти ее. Найти или замерзнуть до смерти здесь, в этой глуши.

Следующие часы Уолкер не мог потом отчетливо вспомнить. Он шел наугад под ударами ледяного ветра. Тер лицо перчаткой, чтобы соскрести иней. В ноги при каждом шаге вонзались иглы, а все нутро сводило от суеверного ужаса: нечто вроде детского страха оттого, что дом не просто пуст, но в него еще и никто никогда не придет. Его терзал голод и мысль о том, что консервы, съеденные в хижине, – это последнее, что он ел в своей жизни. В довершение всего его не покидало ощущение, что он без конца кружит по собственным следам.

Рев ветра все нарастал, грохоча, как залпы артиллерийской канонады; снег летел почти горизонтально, хлестал по щекам и обволакивал тело лишней тяжестью – Уолкер с трудом удерживал равновесие. Земля раскачивалась, словно он был пьян. Лицо уже ничего не чувствовало, и ледяные сосульки висели на носу, ушах и бровях. В какой-то момент просветления он оценил, что сил у него хватит самое большее еще минут на пятнадцать – он должен найти убежище или умереть.

Как корабль, сорванный с якоря, Уолкер устремился через снег и в течение этих секунд или минут вспомнил имя женщины и стал кричать во всю мощь легких:

– Мериан! Мериан!

Он едва слышал собственный голос... Уолкер рывком выпрямился и усилием воли заставил себя двигаться вперед, с отчаянием понимая, что должен идти, пока слушаются мышцы.

Спазм агонии сковал все его тело. Боль была невыносимой. Мышцы настолько деревенели от холода, что он едва мог шевелиться. Уолкер набрал воздуху в натруженные до рези легкие и продолжал звать, но теперь в его голосе звучали панические нотки.

Большую часть времени Уолкер брел с закрытыми глазами, стараясь придерживаться такого направления, чтобы ветер дул в левую щеку; боль в ногах давала понять, что он еще идет. Когда он перестанет ощущать боль, наступит конец.

Теперь он приподнял веки и смутно увидел деревья, клонимые ветром. Должно быть, он спустился по склону, выйдя из зоны, где свирепствовал шквал.

Нога его за что-то зацепилась – Уолкер снова упал. В животе бурлило, мысли ворочались, как сонные. Он лежал, желая только одного – заснуть, но каким-то невероятным усилием заставил себя подняться. У него возник странный вопрос: двигаются ли его ноги на самом деле или он просто лежит в снегу, воображая, что идет? Что-то хлестнуло Уолкера по лицу, ощутимо, но как бы с расстояния, и он откинул голову назад, решив, что набрел на куст. Но его ударили снова, и он растерянно заморгал.

Перед ним стояла женщина и хлестала его по лицу. Она пошептала в самое ухо Уолкера:

– Прекрати кричать! Я здесь. Прекрати кричать!

До него дошло, что он все еще выкрикивает ее имя.

С его окоченевших губ сорвался булькающий хриплый смешок.

– Пошли... Пошли! – Она тянула его за руку вперед.

Когда она убрала руку, он рухнул на колени, наткнувшись на лошадиную ногу, и лошадь задвигалась, напугав его. Уолкер поднял глаза и различил призрачно-серые очертания лошади на более бледном фоне и верхушки сосен, клонимые ветром. Он мог видеть свои руки и землю под ними.

Когда же он вновь посмотрел вверх, то увидел миссис Лэнсфорд, стоявшую у дерева, и еще одну закутанную в одежды фигуру. Человек этот стоял, широко расставив ноги, и взирал на Уолкера с высоты своего роста. "Харгит, – подумал Уолкер. – Майор Харгит. От него никуда не денешься". Внезапно из глаз его брызнули слезы, желудок свело судорогой – и он плашмя растянулся на мерзлой земле...

Человек склонился над ним, стаскивая перчатки и подсовывая пальцы под нижнюю челюсть, там где она соединялась с черепом. Уолкер ощутил биение пульса в твердых пальцах этого мужчины и услышал его голос – нет, это был голос не майора и ни одного из тех, кто остался с ним.

– С вами все будет в порядке. Пойдемте! – И мужчина, подхватив Уолкера под руку, поднял его на ноги.

Сначала он подумал, что его перетащили в какую-то пещеру, но, оглядевшись, увидел, что это не совсем так. Выступ утеса и импровизированная постройка из сухих стволов и седел создавали некое подобие убежища. Ветер сюда если и не проникал, то, по крайней мере, не задувал с такой страшной силой. Двое мужчин сидели внутри на корточках, вошла женщина и вклинилась между ними, чтобы согреться. Человек, тащивший Уолкера, отпустил его, и он тут же обмяк и опустился на землю.

Женщина плакала.

– Простите. Я никак не могу с собой справиться, – бормотала она сквозь слезы.

– Пустяки, миссис Лэнсфорд.

У Уолкера кружилась голова, он не мог дышать. Человек, притащивший его сюда, повернулся, и Уолкер мельком увидел его лицо. Он походил на индейца.

Другие сбились в кучу, наблюдая за происходящим. Индеец произнес:

– Вискерс, ваша лошадь – уже не жилец. Приведите ее сюда.

– Зачем?

– Делайте, как сказано.

Один из мужчин поднялся, буркнув что-то, и вышел, переступив через Уолкера. Индеец опустился на колени и начал хлестать Уолкера по щекам. Тот попытался уклониться, но индеец продолжал отвешивать пощечины.

– Я хочу восстановить ваше кровообращение, дорогой гость. Не сопротивляйтесь!

В щеках больно закололо. Миссис Лэнсфорд поинтересовалась:

– Разве нет никакой возможности развести костер?

– Нет, пока ветер задувает сюда со всех сторон.

Вышедший мужчина появился, ведя лошадь, припадавшую на все четыре ноги из-за трещин в копытах, в которые при ходьбе набивался снег.

Индеец отошел и вернулся с ружьем в руках. Уолкера передернуло. Индеец вскинул ружье и выстрелил лошади в голову. Животное рухнуло прямо рядом с Уолкером, и индеец отложил ружье, достав охотничий нож. Слабые отблески играли на лезвии, когда оно вонзилось в круп и распороло брюхо мертвого животного. Индеец методично потрошил лошадь, выбрасывая внутренности на ветер, и запах газов заставил Уолкера отвернуться. Он начал отключаться – это было даже приятно: сон туманил сознание, и в голову почему-то все время лезли мысли о том, что больной зуб больше его не беспокоит.

Его вдруг начали немилосердно трясти. Уолкер попытался оттолкнуть обидчика, но тот не отступал, и наконец он смачно выругался и открыл глаза.

Индеец распорядился:

– Очнись... забирайся внутрь!

– Внутрь чего?

Индеец подтащил его к мертвой лошади. Уолкер увидел зияющую утробу: край шкуры был откинут, несколько ребер отломаны.

– Внутрь, – повторил индеец. – Укройся там. Вонь будет как в аду, но ты согреешься.

От запаха Уолкера едва не стошнило. Миссис Лэнсфорд опустилась рядом с ним на колени.

– Спасибо вам. – Глаза ее были полны искреннего участия.

Индеец опустил край шкуры, оставив Уолкера в теплой, вонючей темноте. Он обмяк, прильнув в липкой сырой шкуре, едва не задыхаясь от зловония. Глаза болели, стук сердца гулко отдавался в ушах, потом закололо в руках, ногах и коже лица, и он уснул, припав к ребрам еще теплой мертвой лошади.

Глава 7

Вашмен похлопал руками, засунул их под мышки и втиснулся в укрытие. Женщина снимала с примуса жестяную чашку с кофе. Она отпила глоток, передала чашку Баку Стивенсу и спросила у Вашмена:

– У вас кофе за отдельный счет или это входит в сервис вызволения из плена?