Смертельный гамбит

Блэки внимательно посмотрела на Курста, пораженная произошедшей с ним переменой. Всего лишь месяц назад это был типичный ученый, целиком сосредоточенный на своей любимой теории вероятности и развлекающий себя только игрой с цифрами. Но теперь он стал напористым и стремительным, как опытная биржевая акула, почуявшая новую сделку, которая способна принести богатство, превосходящее все самые смелые мечты.

– Мне все равно не по душе твоя идея, - мягко возразила Блэки.

– Сделай это! - воскликнул Курст. - Сделай это, и мы будем кохами, обладающими несметным богатством!

Блэки на некоторое время задумалась, остановив на нем внимательный взгляд. Наконец, молча кивнув, она покинула офис и прошла на биржу. Через несколько минут стоимость билета, содержащего исход с гибелью Элдина и Габлоны от руки Сигмы, возросла до шестидесяти тысяч и продолжала подниматься в цене.

Сидя в одиночестве на берегу ручья, издающего мягкие журчащие звуки, Оиси омывал водой свои раны. На окружавшем его лугу, сплошь покрытом похожими на орхидеи цветами с бутонами в целый обхват, царило настоящее буйстве красок, а пьянящий аромат напоминал ему о цветущей на родине сакуре. На вечереющем небе играло зарево заката, словно бы забирая краски у цветов и окрашивая ими облака.

Но Оиси этого не замечал. Погруженный в свои мысли, он промыл водой порезы, после чего поднялся на пригорок. Взяв у одного из своих людей иголку и нитку, он начал накладывать швы на длинный порез от удара кинжалом, протянувшийся по плечу. Он почти не чувствовал боли; он давно научился ее контролировать, думая о посторонних вещах. Но мысль, сидящая у него в голове, ранила гораздо больнее, чем острие иглы.

Он не смог защитить своего господина.

Он стоял наготове с натянутым луком и наблюдал за тем, как его господин идет в приготовленную для негр ловушку. Когда треснула первая веточка, он еще туже натянул тетиву, прицелившись точно в сердце гафа в красном балахоне.

Нападение было внезапным.

Всего лишь мгновением раньше на лесной тропе никого не было, за исключением двух чужеземцев и гафа. Но вот за какую-то долю секунды ее наводнили десятки фигур в желтом, полностью скрыв из виду Элдина и Габлону. В первое мгновение он подумал, что, несмотря на заверения Мари о нерушимости данной клятвы, Наргла все же их предал. Но у Нарглы не было ни малейшего шанса остаться в живых, Оиси видел это.

С яростным воплем он выпустил стрелу, а затем, отбросив в сторону лук, повел своих людей в атаку в отчаянной надежде на то, что ситуацию еще можно спасти.

Но им заступил дорогу отряд желтых, по всей видимости полных решимости умереть, чтобы предоставить другим возможность бежать.

Оиси снова вернулся к раненому плечу. Сделав последний стежок, он затянул на нитке узел и перекусил ее зубами.

Получив первое ранение, он сразу же счел себя мертвым, поскольку не сомневался, что яд скоро окажет, свое смертоносное воздействие. Эта первая рана привела его в дикое бешенство, и, зарычав от ярости, он начал прокладывать себе путь сквозь ряды желтых, нанося удары налево и направо своим длинным мечом.

И все же желтые сдерживали его стремительный натиск. Как только один погибал, другой вставал на его место. Все это время поверх голов противников Оиси видел группу людей, увлекающих Элдина и Габлону в темноту.

Наконец с громким возгласом он уложил последнего желтого. Кровь брызнула Оиси в глаза, когда он отрубил ему руку резким взмахом меча снизу вверх, а затем ударом ноги отбросил в сторону кричащего человека, предоставив остальным возможность его добить.

Приблизившись к Наргле, он остановился.

Элдин к Габлона исчезли. Он слышал, как похитители с треском пробираются через заросли, и бросил своих людей в погоню, ожидая каждую секунду, что сейчас свалится бездыханным от действия яда.

Справа до него донеслись крики; красные, вырвавшись из укрытия, спешили на помощь своему предводителю.

Осталось сделать еще одну вещь, подумал Оиси с внезапной ясностью, избавившись от приступа всепоглощающего гнева. Повернув назад, он схватил тело первого подвернувшегося под руку

желтого, подтащил его к Наргле и бросил рядом. Упершись ногой в грудь гафа, он вытащил из его груди стрелу, а затем, взяв кинжал из руки желтого, вонзил лезвие в отверстие раны. По крайней мере, это должно было дать красным пищу для размышлений. Затем, повернувшись, он бросился в лесную чащу в то самое мгновение, когда первый красный появился на тропе, спеша на помощь своему мастеру.

Прервав свои размышления, Оиси нагнулся и осмотрел все еще кровоточащую рану на бедре, а затем принялся зашивать и ее. Иголка поднималась и опускалась, стягивая ниткой края раны. Как ни странно, он заметил ее только после того, когда они наконец прекратили преследование возле самых городских стен.

На протяжении всей погони почти через каждый шаг новый желтый выскакивал им навстречу, преграждая путь. Требовалось всего лишь несколько мгновений, чтобы его убить, но каждый момент промедления позволял группе, уносящей с собой Элдина, оторваться еще на несколько метров, и в конце концов преследователи уже не слышали их, а просто шли по следу и вскоре оказались на открытом пространстве. Перед ними лежал обгорелые городские руины, ворота были широко распахнуты. Оиси испытывал соблазн дать выход своему гневу и броситься вперед, но Мари его остановила.

– Они уже в городе, - прошептала она сдавленным от слез голосом. - Последовав за ними, мы лишим себя жизни без всякой надежды его спасти.

Дрожа от усталости и отчаяния, Оиси согласился, и отряд вернулся под покров леса, где разбил привал возле небольшого ручья.

Больше половины членов отряда были ранены. Четверо самураев и пятеро гафов погибли, и по иронии судьбы с Оиси вновь осталось сорок семь воинов, включая Мари и Тию. Вскоре они поняли, что враги не использовали отравленные кинжалы. По всей видимости, Ульсак опасался, что Элдин или Габлона смогут случайно получить ранение, и поэтому запретил использовать яд. Без яда воины Аль-Шиги, привыкшие к тому, что в бою обычный порез не менее смертоносен, чем удар в сердце, сразу же оказались в невыгодном положении.

Оиси поднялся на ноги и потянулся. Темно-красное солнце клонилось к горизонту значительно быстрее, чем в его родном мире, где бы этот мир сейчас ни находился.

Продолжая стоять на месте, он обвел взглядом берег. Несколько его людей тоже обмывали раны, другие чистили оружие либо спали глубоким сном.

Посты были расставлены, но почему-то Оиси чувствовал, что теперь в этом нет необходимости. Кольцо окружения больше не сжималось, поскольку Шига получили то, что искали. Еще день назад все, кто находился с Оиси, были уверены, что они будут сражаться, и сражаться хорошо, прежде чем примут смерть, теперь же его воины отдыхали на живописном берегу ручья, зная, что послезавтра игра закончится. Тия уже пообещала им богатство, титулы и то, что можно было назвать рангом даймё [5], за преданную службу ее дяде.

Солнечный диск бросил в небо последний луч и исчез за горизонтом. Семьдесят девятый день их ссылки закончился. Со вздохом Оиси понял, что, если бы у него возникло такое желание, завтра в это же время он мог бы покинуть Дыру.

И уже завтра Элдин будет мертв.

Оиси взял в руки порванное во многих местах кимоно, в котором он когда-то присягал на верность Асано. Рукава были испачканы запекшейся кровью, пятна уже въелись в шелк. Он внимательно осмотрел одежду. Где-то среди пятен должна была быть и кровь Киры. И все же, как далеко его забросила судьба от родного мира? Оиси посмотрел на небо. Он помнил ночь, когда Элдин вывел его на крышу таверны и показал на звездную спираль, мерцающую в полуночном небе, а затем сказал, что там находится покинутый им дом.

Вздохнув, Оиси попытался снова разыскать на небосводе эту искорку света. Где сейчас Асано, его прежний господин? Теперь Оиси понимал, что то место, куда он попал, не являлось миром духов. Это был мир живых людей и других разумных созданий. Как и в его собственном мире, здесь тоже существовали обман, предательство и другие пороки, которые все люди носят у себя в сердцах. Все, за исключением Элдина, который и многими другими чертами напоминал ему Асано, вплоть до мягкого смеха и желания во всех своих поступках сохранять честь. Как это несовременно, с грустью подумал Оиси, несовременно даже для его мира. Что, кроме предательства, унижения и смерти, принес Асано продиктованный честью отказ подкупить Киру?