Страница 98 из 122
— Брось, тебе говорят! — Фернли для пущей ясности выставил вперед карабин.
Мексиканец вдруг улыбнулся, будто только сейчас понял, что от него хотят, и выронил на одеяло у себя за спиной длинноствольный никелированный револьвер. Человек бывалый, он, по-видимому, лихорадочно обдумывал, как себя вести.
— А теперь руки вверх, — скомандовал Фернли. Улыбка сошла с лица мексиканца; он посмотрел на Фернли и пожал плечами. — Руки вверх, сволочь ты этакая!
Мексиканец снова пожал плечами:
— Не понимай.
Теперь ухмыльнулся Фернли:
— Нет? Я сказал, руки вверх, — и раза три ткнул карабином в небо. Это мексиканец понял и не спеша поднял руки. — Так-то оно лучше… Хотя по некоторым соображениям я, пожалуй, предпочел бы, чтобы ты не понял, сукин ты сын. — Он говорил тихо, подражая Тетли, только чувствовался в нем недостаток школы. Ему, видимо, нравилось обозвать человека нехорошим словом, которое тому непонятно, не повышая голоса, как будто говорил обычные слова.
— Не понимай, — снова сказал мексиканец.
— Ничего, брат, еще поймешь…
Двое других тоже проснулись. Я держал под прицелом того, что лежал ближе к хижине. Второго взял на себя Мэйпс. Тот, что достался Мэйпсу, так и сидел завернутый в одеяло и никак не мог прийти в себя после сна, тучный такой, широколицый, пожилой человек с длинными седыми нечесаными волосами и длинными седыми висячими усами. Брови у него были такие косматые, что отбрасывали на лоб остроконечные тени. По тому, как он таращил на нас глаза, можно было подумать, что у него не все дома.
Мой поднялся достаточно расторопно, хотя немного запутался в одеяле. Сделал было шаг в нашу сторону, и я обратил внимание, что спал он при оружии, но без сапог.
— Спокойно, друг, — сказал я ему. — Стой на месте и подними руки вверх.
Он не понял и стоял, переводя взгляд с меня на Тетли. Он не выхватил револьвера, даже не потянулся за ним, и лицо у него было испуганное.
— Подними руки, — повторил я. Он поднял с таким видом, что вот-вот заплачет. — И не опускай.
Старик наконец тоже выпутался из одеяла и стоял с поднятыми руками.
— Джералд, собери их пистолеты, — сказал Тетли.
— В чем дело? Что вам надо? У нас ничего нет, — лепетал чуть не задыхаясь мой, высокий, смуглый молодой парень, черноволосый, но не индеец и не мексиканец.
— Молчать, — приказал ему Мэйпс, — пока тебя не спрашивают.
— Мы не грабители, — объяснил я, — а уполномоченный отряд, если тебе это что-нибудь говорит.
— Но мы же ничего не сделали. Что такого мы сделали?
— Молчать, — повторил Мэйпс еще выразительнее. Молодой Тетли сидел в седле, не отводя глаз от этих троих.
— Джери! — окликнул его Тетли, как из ружья выстрелил: таким голосом он, наверное, прежде будил солдат.
Джералд беззвучно слез с лошади и поднял лежавший на одеяле револьвер мексиканца. Затем, как лунатик, пошел к моему парню.
— Сзади него! — рявкнул Тетли.
Сын остановился и огляделся по сторонам.
— Что?
— Да проснись ты! Тебе сказано, обойди его сзади! Не становись между ним и Крофтом!
— Ладно, — сказал Джералд и сделал то, что от него требовали. Он долго копался, прежде чем найти револьвер старика, отыскавшийся под седлом.
— Сдай револьверы Майку, — велел Тетли, кивнув головой в сторону двух незнакомых мне ковбоев. Джералд это сделал, передав охапкой револьверы вместе с ремнями и кобурами.
Мне было неловко смотреть, как Тетли туркает парня, вроде мамаши, заставляющей трехлетнего малыша переделывать заново то, что ему не удалось с первого раза.
— Теперь обыщи всех, только со спины заходи! А потом перетряхни одеяла!
Джералд сделал все, что ему было сказано, но теперь он, кажется, начал просыпаться. Челюсти у него были стиснуты. Он нашел еще пистолет на мексиканце — маленький такой пистолетик, какие обычно носят при себе завсегдатаи игорных домов. Пистолет висел у того на шнурке под жилетом. Под одеялом у молодого парня оказался карабин. Джералду претило обхлопывать их, как велено, и когда он прошел мимо меня, чтобы передать Марку карабин и пистолет, я услышал, как он тяжело дышит.
Тетли следил за Джералдом, а сам, пока тот занимался своим делом, разговаривал с моим пленником.
— Есть тут еще кто из ваших?
Молодой парень немного успокоился. Теперь он смотрел сердито и начал было опускать руки.
— Могу я поинтересоваться, какое право…
— Молчать, — сказал Мэйпс, — и держи руки вверх!
— Теперь уже не обязательно, Мэйпс, — сказал Тетли. — Можешь опустить руки, — обернулся он к молодому человеку. — Я тебя спросил, есть с вами кто-нибудь еще?
— Нет.
По-моему, парень не врал. Тетли посмотрел на него пристально и, кажется, тоже решил, что тут все чисто. Он повернулся к Марку и второму незнакомому мне ковбою:
— Свяжите им руки, — приказал он. Молодой парень опять двинулся вперед.
— Ни с места, — сказал ему Тетли спокойно, и тот остановился. У него был большой рот с полными губами, и тем не менее столь же выразительный, как и тонкогубый рот молодого Тетли; сейчас он был плотно поджат, но даже и так был бы хорош на каком-нибудь женском лице — Роуз Мэпин, например, — пикантном и соблазнительном. И глаза большие и темные на худом лице, тоже под стать красивой девушке. Кисти рук длинные и костлявые, беспокойные, а запястья широкие и крепкие.
Он сказал хрипловатым голосом:
— Надеюсь, вы снизойдете сообщить нам, за какие провинности нас задержали.
Мэйпс все еще усердно разыгрывал из себя власть:
— А ты помалкивай, пока тебя не спрашивают!
Тетли все всматривался в молодого человека, пока те двое вязали пленных одним лассо и теснили к костру, подальше от хижины. Он продолжал смотреть на них, когда они остановились там, стоя плечом к плечу — мексиканец посередине — лицом к костру, спиной к лесу и снегу, все еще понемногу падающему. Будто думал, что может решить вопрос, виновны они или невиновны, просто так посмотрев на них и пораскинув мозгами; занятие это явно доставляло ему удовольствие. Мексиканец стоял сгорбившись, старик по-прежнему ничего не соображал, но молодой парень был возмущен и оскорблен тем, что его связали. Он повторил вопрос тоном, который плохо соответствовал его теперешнему положению. Затем Тетли сказал:
— Я бы предпочел, чтоб вы сами сознались, — и улыбнулся многозначительно.
После этого он сделал знак отделениям, притаившимся в темноте в лесу, слез с лошади, сунул уздечку сыну и подошел к костру; там остановился, расставил ноги и, протянув к огню руки, стал потирать их одну о другую с таким видом, будто греется у себя дома перед камином. Не оглядываясь, он приказал подбросить сучьев в костер. А сам, все с той же улыбочкой, продолжал смотреть поверх огня на троих выстроенных в ряд людей.
Мы все спешились и теперь с трудом передвигали ноги, одеревеневшие от долгого сидения на холоде в седле. Я выбрал себе местечко у костра и присел, приглядываясь к мексиканцу. Он стоял, повесив голову, будто знал, что виноват и что деваться некуда, однако зорко следил за всеми исподлобья. Мне он показался человеком бывалым и себе на уме. Я дал бы ему лет тридцать, хотя наверняка сказать было трудно, как всегда с индейцами. Морщины вокруг рта, в уголках глаз и на лбу глубокие и четкие, будто прорезанные острым ножом по темному дереву. Кожа лоснилась в свете костра. Лицо непроницаемо, но я догадывался, он еще обдумывает, нельзя ли как-нибудь вывернуться. И вдруг оно резко изменилось, хотя невозможно было сказать, что именно переменилось и как. По-видимому, при всей своей настороженности, он не заметил сигнала Тетли и для него было неожиданностью появление у нас за спиной Мамаши и ее отделения. Он быстро огляделся по сторонам и, когда увидел еще два приближающихся отделения, то отвел глаза и потупился. Теперь передо мной был другой человек, он как-то потух и совершенно сник.
Старик стоял, тупо глядя перед собой. Он не менял позы, с тех пор как проснулся. У него, по-видимому, никаких догадок не было, даже смутного предчувствия, только безотчетный страх. Он переводил с одного на другого бессмысленно выпученные глаза; рот все время оставался приоткрытым, щеки и подбородок заросли седой щетиной.