Страница 69 из 122
Фернли медленно завернул лошадь и оказался лицом к нам.
— Ладно! Собирайте свой полномочный отряд. — Он смотрел на нас с ненавистью. Лицо у него дергалось.
Кэнби по-прежнему стоял, прислонившись к двери, у нас за спиной. Все с тем же полотенцем в руке.
— Прежде всего кому-нибудь надо сгонять за шерифом. — Судя по голосу, ему было глубоко безразлично, поедем мы за шерифом или нет.
— И за судьей Тайлером, — вставил Осгуд. Совет ему понравился. Он подошел ближе и встал перед нами. — Обязательно надо известить судью Тайлера.
— К черту Тайлера, — сказал кто-то. Тут заговорили и остальные.
— Знаем мы, что из этого выйдет! — заорал другой. И еще один подхватил:
— Прекрасно знаем, что из этого выйдет! Обойдемся без судебных разбирательств! Достаточно мы наслышаны о Тайлере с его судебными проволочками!
Волнение усиливалось. Многие начали вскакивать на лошадей.
Мальчишка Грин слишком долго оставался в тени. Он пробрался к Осгуду, размахивая крепко сжатым кулаком. Но Осгуд не отшатнулся. Грин остановился у края мостков.
— Это же не просто угон! — орал он.
— И одного угона достаточно, — возразил ему Бартлет. Затем он снял шляпу и стал размахивать ею над головой. Без шляпы голова его показалась непомерно большой. Она была обведена красным мокрым венчиком от пропотевшего ободка шляпы. Когда он так злобно говорил, верхняя губа у него задиралась кверху, открывая желтые щербатые зубы и приводя в движение усы. — Не знаю, как вы все, — начал он. Стоило ему разозлиться и начать орать, и голос его становился громовым и гулким, как из бочки. — Не знаю, как все вы, но с меня довольно угонов! Имеем мы права, как граждане и скотоводы, или нет? Что мы, Тайлера не знаем? Если мы станем дожидаться Тайлера… или кого там еще вроде Тайлера, — прибавил он, метнув свирепый взгляд в сторону Осгуда. — Если мы будем дожидаться, так, помяните мое слово, в долинах не останется ни одной головы скота к тому времени, как мы дождемся правосудия! — «Правосудие» прозвучало в его устах издевательски. — Если уж на то пошло, — где они вообще, наши права? Разве правильно, что мы трудимся в поте лица, не зная праздников, до полного изнеможения, все для того, чтобы заработать себе честным путем немного деньжат, а затем теряем за одну ночь все накопленное по вине какого-нибудь чертова мексикашки, теряем потому, что судья Тайлер, чтоб ему ни дна ни покрышки, велит нам сидеть сложа ручки и ждать, пока на земле не воцарится закон и порядок! Если этого дожидаться, все мы через год по миру пойдем. Перво-наперво, отчего угонщики к нам в долину повадились? — ревел он. — Чего они тут не видали? А я вам скажу. Правосудие судьи Тайлера — вот что их надоумило! В Техасе, небось, такого правосудия не дожидаются. Будьте уверены! Там люди знают, что могут сгрести угонщика побыстрее, чем какой-нибудь загребала-законовед. Они пускаются в погоню, хватают его и вздергивают! Может, в Сан-Франциско дожидаются? Ничего подобного! Там люди знают, что могут схватить мошенника не хуже, чем какой-нибудь заевшийся судья, у которого карманы пухнут от взяток. Комитет бдительности — тот действует, и ему не нужно полгода, чтобы раскачаться, как правосудию в иных местах. Да что же это такое, ребята? — взвыл он. — Неужели мы на своих собственных пастбищах будем сидеть, поджав хвосты, вести себя как сопливые мальчишки, пока нас до нитки не оберут, и только тогда решимся на что-то? Нет, я так не согласен, — заверил он нас хриплым решительным голосом. — Может, если мы хоть раз возьмем правосудие в свои руки, закон вынужден будет пошевелиться. Может… А, может, и нет. Но в одном уверен, — если мы это дельце провернем разом и своими руками, в наших краях никогда не будет надобности на такое дело идти. Уж будьте уверены. Но помяните мое слово, — заклинал он, — если мы будем сидеть на месте и тявкать, и скулить, и хвостиком вилять, пока судья Тайлер не погладит нас по головке, любой вор в нашем районе, будь то мексиканец, индеец или беглый конфедерат — начнет все у нас из-под носа тащить! Вешать надо мерзавцев, понятно вам? Вешать! — Пот катился с него градом. Он оглядывал нас, вращая налитыми кровью глазами. Бартлет всех взбудоражил. Мы с Джилом помалкивали, потому что ребята нас сторонились, но я тоже порядком распалился. Мне хотелось сказать что-нибудь, что обелило бы меня, только никак не мог придумать нужных слов. Но Бартлет еще не кончил. Он утер лицо рукавом и так повысил голос, что даже пустил петуха. Но мы его понимали. Лица вокруг стали непреклонными и злыми, глаза сузились и заблестели. — И это еще не все, — взвизгнул Бартлет. — Мальчишка правду сказал: если бы это только угонщик, но он к тому же еще и убийца! Кинкэйд теперь с продырявленной головой лежит, а продырявила его пуля окаянного угонщика. Запомните это! Так и знайте: отныне мы ни за что не можем быть спокойны — ни за свой скот, ни за свои дома, ни за свою жизнь, даже за наших жен и дочерей мы не можем быть спокойны! Мы должны изловить их, понятно вам! У меня есть два сына, и мы все трое умеем стрелять, и петлю на веревке тоже умеем завязывать, так, чтоб не развязалась, уж будьте покойны… Я с тобой, Джеф, — заорал он Фернли, взмахнув шляпой. — Сейчас я схожу за револьвером и веревкой и вернусь. Если никто другой не хочет, мы с тобой да мои парни вчетвером управимся. Обойдемся без чужой помощи!
Фернли небрежно поднял руку, будто отдал честь, но лицо его было напряженным и ничего не выражающим, щека продолжала подергиваться. Только он поднял руку, все загалдели. Ребята наперебой кричали, что и они с ним. Бартлет расшевелил нас, но освещенный солнцем Фернли, молчал сидевший на лошади, привел в самый настоящий раж. Правда, Кинкэйду уже ничем нельзя было помочь, но Фернли мы могли помочь камень с сердца снять. Он вдруг на наших глазах сделался героем, человеком, направлявшим нашу волю. И для этого ему было достаточно вот так сидеть на лошади.
Размышляя обо всем этом впоследствии, я удивился, как легко добился своего Бартлет. Ни у кого из людей, к которым он взывал, не было ни скота, ни земли. Единственным их имуществом были кони и револьверы. Никто из них не был даже женат, а на женщинах, с которыми сводила их судьба, вряд ли сильно отразилось бы соприкосновение с угонщиками. Кое-кто из находившихся тут ковбоев при случае и сам грешил угоном чужого скота, а один-два, возможно, имели на совести и мокрые дела. Но обо всем этом они сейчас думали не больше, чем я сам. Глядя на Бартлета, можно было только удивляться. Казалось бы, подобный припадок ярости должен был прикончить его, таким слабым и хрупким он выглядел. Ничего подобного — он приободрился и окреп на глазах.
Он повернулся и стал поспешно проталкиваться через толпу, так и не надев шляпы. Когда он поравнялся со мной, я услышал его свистящее дыхание и увидел, что нижняя губа у него выдвинулась и тянется к усам.
Осгуд обратился к оставшимся.
— Слушайте меня, люди! — воззвал он. Почти все уже сидели в седлах. — Послушайте меня, люди! — выкрикнул он вторично. Бартлет остановился на дощатом настиле, как раз за нами. Казалось, он сейчас вернется и схватит проповедника за шиворот. — Послушайте меня, люди! Такое самоуправство…
Джил подошел вплотную к Осгуду.
— Послушай-ка, апостол! Кажется мне, я тебе уже раз советовал заткнуться. — Осгуд невольно отступил от него. Пятясь, он сошел с мостков и, оступившись, чуть не упал наземь. Это ему показалось столь унизительным, что он на мгновение обхватил голову руками, будто пытаясь как-то собраться с духом, а то, может, просто защищая башку. Когда все разом загоготали сухо и презрительно, Бартлет усмехнулся и быстро зашагал прочь.
Вдруг Осгуд открыл голову и побежал к Дэвису, вытянув перед собой руки, как ребенок, который бежит просить о чем-то; заговорив, он то прижимал их к груди, то простирал перед собой.
— Они не желают меня слушать, мистер Дэвис, — лепетал он. — Не желают слушать. И никогда не послушают. Может, конечно, я слаб. Каждый будет слаб, если всем наплевать на то, что для него имеет ценность. Но вас они послушают. Вы умеете разговаривать с ними. Скажите вы им… О люди, — завопил он, снова возвращаясь к нам, — подумайте же, подумайте! А что, если вы ошибаетесь, что, если… — Он осекся и стоял теперь, не сводя с нас глаз, а руки его все так же беспомощно подергивались.