Страница 49 из 122
Дверь в комнату отворилась, вошел Скалли. При виде трагической позы шведа он в недоумении остановился на пороге. Потом спросил:
Что такое? Что случилось?
Швед не задержался с ответом.
Они хотят убить меня, — быстро проговорил он.
— Убить? — воскликнул Скалли. — Вас? Да что это вы?
Швед раскинул руки жестом мученика. Скалли резко повернулся к сыну:
— Что случилось, Джонни?
Джонни сидел насупившись.
— А я почем знаю? — буркнул он. — Сам ничего понять не могу, — и стал тасовать колоду, с остервенением щелкая картами. — Говорит, будто в этой комнате много кого поубивали. И будто его тоже убьют. Я не знаю, что ему вдруг померещилось. Сумасшедший, наверно.
Скалли перевел вопросительный взгляд на ковбоя, но тот только пожал плечами.
— Вы говорите, вас убьют? — снова спросил Скалли, обращаясь к шведу. — Да вы совсем спятили!
— Нет, я знаю! — закричал швед. — Я знаю, как все будет! Я сумасшедший, ну и пусть! Пусть сумасшедший! Но что я знаю, то знаю… — Лицо у него взмокло от пота. — Живым мне отсюда не выбраться, вот что я знаю!
Ковбой тяжело перевел дух, точно прощаясь с остатками разума.
— О господи! — чуть слышно пробормотал он. Скалли круто повернулся к сыну:
— Это ты его довел?
Джонни взорвался, не стерпев обиды:
— Господи боже, да я ему ничего не сделал!
Швед перебил его:
— Успокойтесь, джентльмены. Я сейчас уйду. Я уйду из этого дома, потому что… — Сколько драматизма было в этом обвиняющем взгляде! — …потому что я не хочу, чтобы меня здесь убили!
Скалли яростно накинулся на сына:
Ты скажешь, чертенок, что здесь случилось? Ну, что? Признавайся!
Да отвяжись ты! — в отчаянии крикнул Джонни. — Говорю, не знаю! Он… он сказал, что мы хотим его убить, вот и все. А что с ним такое, я знать не знаю.
Швед твердил свое:
— Успокойтесь, мистер Скалли, успокойтесь. Я уйду. Я уйду из вашего дома, потому что я не хочу, чтобы меня здесь убили. Сумасшедший? И пусть сумасшедший! Но что я знаю, то знаю. Я уйду. Я уйду из вашего дома. Успокойтесь, мистер Скалли, успокойтесь. Я сейчас уйду.
Нет, вы не уйдете! — крикнул Скалли. — Вы не уйдете до тех пор, пока я не разберусь, в чем тут дело. Если вас кто обидел, я с этим человеком сам расправлюсь. Это мой дом. Вы нашли приют под моей кровлей, и я не позволю, чтобы в моем доме людей обижали ни за что ни про что. — Он бросил свирепый взгляд на Джонни, на ковбоя и приезжего с востока.
Успокойтесь, мистер Скалли, успокойтесь. Я сейчас уйду. Я не хочу, чтобы меня здесь убили.
Швед шагнул к двери, выходившей на внутреннюю лестницу. Он, видимо, решил, ни минуты не медля, взять свой багаж.
Нет, нет! — крикнул Скалли тоном, не допускающим возражений, но швед, белый как полотно, шмыгнул мимо него и исчез за дверью.
Ну, — сурово проговорил Скалли. — Как прикажете это понимать?
Джонни и ковбой крикнули в один голос:
Мы его не трогали!
Взгляд у Скалли был холодный.
Значит, не трогали? — повторил он.
Джонни крепко вырагался.
— Да я таких полоумных в жизни не видал. Мы ничего ему не сделали. Сидели играли в карты, а он…
Не дав сыну докончить, отец повернулся к приезжему с востока.
— Мистер. Блэнк, — спросил он, — что они с ним сотворили?
Приезжий с востока подумал, прежде чем ответить:
— Я ничего плохого не заметил, — медленно проговорил он наконец.
Скалли прямо-таки взвыл:
— Так как же прикажете это понимать? — Он свирепо уставился на сына. — Ты у меня получишь, голубчик.
Джонни вскипел.
— Да что я такое сделал? — заорал он на отца.
— Языки проглотили? — сказал под конец старик Скалли, обращаясь ко всем троим — к сыну, ковбою и к приезжему с востока, и с этим язвительным замечанием вышел из комнаты.
Наверху швед второпях затягивал ремни на своем большом чемодане. Очутившись ненароком вполоборота к двери, он вдруг услышал за ней какой-то шорох и, громко вскрикнув, вскочил с пола.
Скалли вошел в комнату с маленькой лампой, и в ее свете его морщинистое лицо имело вид довольно страшный. Желтый огонек, тянувшийся вверх, освещал ему скулы и нос, а глаза прятались в таинственной тени. Убийца! Как есть убийца!
Мил человек! — воскликнул Скалли. — Что вы, совсем рехнулись?
Э-э, нет! э-э, нет! Не вы одни тут умные, другие тоже кое-что смыслят, понятно? — ответил швед.
Минуту они молча смотрели друг на друга. На мертвенно-бледных щеках шведа горели, будто нарисованные, два четких ярко-красных пятна. Скалли поставил лампу на стол и опустился на край кровати. Он заговорил медленно, будто думая вслух:
— Вот честное слово, первый раз в жизни этакое вижу. Чепуха какая-то. Разрази меня господь, не понимаю, откуда вам это в голову пришло. — Потом он поднял глаза на шведа и спросил: — Вы и вправду подумали, что они хотели убить вас?
Швед пристально вглядывался в лицо старика, стараясь прочесть его мысли.
— И вправду подумал, — сказал он, наконец.
Он, видимо, решил, что после такого ответа ему несдобровать. Рука его, затягивающая ремень на чемодане, задрожала, локоть затрепыхался, точно это был лист бумаги.
Скалли ударил кулаком по спинке кровати, чтобы придать больше веса своим словам:
— Слушайте, мил человек! К весне у нас в городе будут ходить электрические трамваи.
— Электрические трамваи… — оторопело повторил швед.
— А из «Брокен-Арма» сюда проведут железнодорожную ветку. Я уж не говорю о четырех церквах и о большой школе — не какой-нибудь там, а кирпичной. И фабрика у нас тоже не маленькая. Да года через два, глядишь, наш Ромпер будет столицей штата.
Справившись со своим багажом, швед выпрямился.
Мистер Скалли, — спросил он, вдруг осмелев, — сколько я вам должен?
Ничего вы мне не должны, — сердито ответил старик.
Нет, должен, — отрезал швед. Он вынул из кармана семдесят пять центов и протянул их Скалли, но тот лишь презрително щелкнул пальцами в знак отказа. Три серебряные монеты остались лежать на ладони у шведа, и они оба почему-то не сводили с них глаз.
Не надо мне ваших денег, — буркнул, наконец, Скалли. — Особенно после того, что случилось. — И вдруг его осенила какая-то новая мысль. — Стойте! —
крикнул он и, взяв лампу со стола, шагнул с ней к дес-рям. — Стойте! Пойдемте-ка со мной.
Не пойду, — сказал швед, охваченный страхом.
Нет, пойдем! — не отступал старик. — Ну, пошл-пошли! Я хочу показать бэм одну картину… через коридор… у меня в комнате.
Швед, видно, решил, что жить ему осталось считанные минуты. Челюсть у него отвисла, оскал зубов стал как у мертвеца. И все же он вышел в коридор следом 2 a Скалли, но такой походкой, будто на ногах у него были кандалы.
Высоко подняв лампу, Скалли осветил ею правую стену своей комнаты. Из темноты выступила нелепая фотография девочки. Она стояла, облокотившись о балюстраду на фоне пышных декораций; в глаза прежде всего бросалась ее низко подстриженная челка. Эта фигура могла поспорить грациозностью с поставленным стоймя санным полозом, к тому же и цвет у фотографии был какой-то свинцовый.
— Вот, — с нежностью проговорил Скалли. — Это портрет моей покойной дочки. Ее звали Керри. А какие у нее были волосы! Я души в ней не чаял, она у меня…
Оглянувшись, он увидел, что швед и не смотрит на фотографию, а пристально вглядывается в темные углы комнаты.
— Мил человек! — вырвалось у Скалли. — Это портрет моей покойной дочки. Ее звали Керри. А вот мой старший сын, Майкл. Он у меня очень видный адвокат, живет в Линкольне. Я дал ему самое лучшее образование и не жалею об этом. Полюбуйтесь на него! Вот какой молодец! Живет в Линкольне — настоящий джентльмен, всеми уважаемый и почитаемый. Всеми уважаемый и почитаемый джентльмен! — повторил Скалли для большего форсу. И с этими словами весело хлопнул шведа по спине.
Швед вяло улыбнулся.