Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 7 из 75



– Какая прелесть! – вырвалось у Маши, и она всплеснула руками.

– Да, здесь понимаешь, что такое истинная красота, – согласился купец. – Но со временем к ней привыкаешь и перестаёшь замечать.

– Неужели?

– Да, замечать перестаёшь. Однако покой испытываешь всегда. Наверное, покой – это вошедшая и прижившаяся в нас красота.

– Быть может, – сказала Маша и звонко рассмеялась.

Иван и Григорий оглянулись на неё и улыбнулись. Улыбнулся и всегда мрачный Ворон.

– Гляньте! – Григорий указал чуть влево. Там стояла на рыхлом снежном ковре в окружении деревьев одинокая яранга – большая приземистая конусовидная палатка, покрытая шкурами. Вокруг неё бродило несколько оленей, в снегу темнели щепки, кости, сидели две небольшие собаки с взъерошенной шерстью.

– Остановимся? – спросил Григорий. Иван молча кивнул. Навстречу им из яранги вышел молодой Чукча и внимательно осмотрел всех прибывших. Увидев Машу, он оживился и быстро заговорил.

– Его отец умер два дня тому назад, – перевёл Иван. – Чукчи хоронят покойников на следующий день после смерти, но его отец велел ждать приезда молодой русской женщины. Этот парень считает, что вы, Марья Андреевна, и есть та женщина.

– При чём тут я? – испугалась девушка.

– При чём тут она? – насторожился Алексей Сафонов.

– Этого я не знаю, – сказал Копыто и посмотрел на Чукчу, – он тоже не знает. Он лишь передаёт слова отца. Говорит, что все родственники уехали, испугались, что покойник будет долго лежать без погребения. Этот парень остался здесь один. Его зовут Кытылкот, это переводится на русский язык как Вставший Внезапно. Он просит вас войти в дом.

– Меня? – Маша неуверенно закачала головой.

– Не бойтесь, я буду сопровождать вас, – заверил Иван.

Внутри было сумрачно и смрадно. Позади остывшего кострища лежал на земле старик, одетый в белые шкуры. Посмотрев на него, Маша едва не вскрикнула и вцепилась в руку Ивана.

– Это он, – прошептала она.

– Кто?

– Дед, приходивший сегодня ночью ко мне… к нам на стоянку…

Иван задумался, медленно перевёл взгляд на Кытылкота и спросил у него что-то. Выслушав ответ, он сказал Маше:

– Кытылкот говорит, что его отец не мог никуда ходить этой ночью, так как был мёртв. Значит, к вам приходил его дух.

– Я не верю, – Маша испуганно бросилась к выходу, – я не верю! Это был просто сон!

– Марья Андреевна, – Иван, внимательно поглядев на покойника, пошёл следом за девушкой, – почему вы так взволновались?

– Что там случилось? – подступил к нему Алексей Сафонов. – Что испугало Марью Андреевну?

– Мертвец испугал. Она видела его нынче ночью. Во сне видела… Я был знаком с этим дедом. Его зовут Хвост Росомахи.

– Хвост Росомахи?

– Да, так его называли. В последние годы он был одним из самых непримиримых Чукчей. Он был сильным шаманом.

– У них тут все шаманы или как? – с ноткой язвительности спросил поручик.

– Не все называют себя шаманами, но многие имеют шаманский дар.



– Что же он хотел от Маши?

– Не знаю. Мы не сможем угадать. Это покажет время. Он сказал ей какие-то слова, когда приходил. Она поймёт их, когда наступит нужная минута. – Иван повернулся к Кытылкоту и переговорил с ним. – Он просит нас задержаться здесь для погребения старика. Его надо сжечь.

– Сжечь? Какое мы имеем к этому отношение? – возмутился Алексей. – Мы, чёрт возьми, не дикари какие-нибудь, чтобы участвовать в этом. Мы… Я просто не понимаю… В конце концов, это решительно невозможно…

Григорий обменялся с Иваном тихими фразами, тот кивнул и сказал:

– Я не знаю, чего хочет Хвост Росомахи, но раз он приходил к Марье Андреевне…

– Приходил? Да это всё глупости! – крикнул Алексей и рубанул ладонью по воздуху. – Глупости!

– Ваша сестра утверждает, что дед разговаривал с ней по-русски, а он не понимал при жизни ни единого русского слова. Марья Андреевна узнала его, войдя в эту палатку. Узнала, Алексей Андреич!

Или вы не верите ей? Для чего ей сочинять? Пусть это был лишь сон, сударь, но согласитесь, что сон очень уж необычный, раз он так лихо привязан к жизни.

– Я ровным счётом ничего не понимаю. – Поручик снял треуголку и нервно постучал по ней пальцами, будто стряхивая пыль.

– Хвост Росомахи – шаман, – сказал Иван, – он знает и умеет то, чего мы с вами предположить не смеем.

– Умеет? Он же умер.

– Тело умерло, сударь, но не он.

– Я отказываюсь понимать такую чертовщину! Все эти варварские фокусы, демоны какие-то, чушь всякая… Надо как-то разобраться…

– Воля ваша, но позвольте вашей сестре присутствовать при сожжении трупа. Бояться нам тут нечего. До фортеции осталось не более десяти минут езды. Вон она, Раскольная, видна как на ладони отсюда… Я вышлю Григория вперёд. Если будет нужда, к нам направят казаков.

– Не могу взять в толк, в чём вы меня хотите убедить. – Алексей нахлобучил шляпу обратно на голову.

– Алёша, – Маша уже оправилась от потрясения и подошла к брату, – я остаюсь на эту… церемонию. В конце концов, это даже любопытно. Когда ещё доведётся увидеть, как происходит погребение дикого язычника, тем более сожжение.

– Это очень мудро с вашей стороны, сударыня, – улыбнулся Иван Копыто и вернулся к сыну умершего шамана.

Кытылкот, уже изрядно заждавшийся, немедленно привёл двух оленей, предназначенных для убоя. Павел Касьянович с Григорием, оставив нарты для Маши и Алексея, поехали к Раскольной, бастионы которой ясно прорисовывались в мягких солнечных лучах, а Ворон остался помочь с погребением. Он развёл небольшой костёр перед входом в ярангу и подтащил к нему принадлежавшую Хвосту Росомахи нарту. Через пару минут Кытылкот свалил обоих оленей ударом ножа в сердце и сломал им ноги топором, Ворон помог ему отпилить им рога. Маша и Алексей следили за их действиями, будто заворожённые беспощадностью происходившего и яркостью пролившейся на снег крови. Жуткие нравы туземцев пробуждали в них отвращение, но ритм, в котором двигались Ворон и Кытылкот, погрузил молодых людей в некий транс. Вид побежавшей крови не вызвал у Маши тошноты. Иван, Ворон и Кытылкот вошли в ярангу и долго находились там, совершая ритуальное очищение покойника пучком травы, однако ни Марья Андреевна, ни её брат этого не могли видеть. До их слуха донеслись только звуки заклинаний, затем послышался громкий шорох шкур. Неожиданно для них Кытылкот и Ворон появились с обратной стороны жилища, неся покойника на меховой подстилке. Иван же вышел спереди и направился к одной из собак, привязанных к дереву.

– Кытылкот! Я бью? – спросил он по-русски, указывая на псину.

Чукча кивнул. Пока он и Юкагир укладывали покойника на нарту и привязывали его к ней, Иван Копыто увёл собаку за ярангу. Через несколько секунд собака взвизгнула, и вскоре Иван вернулся, держа в руке испачканный кровью топор.

– Вы убили её? – вяло спросил Алексей.

– Да, её дух будет охранять заднюю сторону жилища, где вынесли мертвеца. Так полагается делать.

– Неужели надо ещё кого-то убить? – Маша осмотрелась, будто ища чего-то.

– Больше никого.

Нарту с привязанным к ней покойником перенесли на костёр. Глядя на мертвеца, Маша подумала, что этот старый Чукча вовсе не умер, а просто отдыхал, нарядившись в красивую одежду из белой кожи. Но вот к нему подошёл его сын, помедлил пару секунд и быстрым движением перерезал ему горло длинным ножом.

Маша вскрикнула, выведенная ужасным зрелищем из задумчивости. Зажмурив глаза, она долго стояла, обнимая брата и пытаясь справиться с накатившей на неё слабостью. Ноги её дрожали. Когда она вновь посмотрела на сани с мертвецом, то увидела, что поверх покойника были наложены поленья, уже медленно занимавшиеся огнём. Она вытянула шею, желая разглядеть лицо шамана и в то же время страшась этого зрелища. Лицо мертвеца не поменяло выражения. Крови на разрезанном горле не было. Хвост Росомахи продолжал притворяться спящим.

Кытылкот обошёл погребальный костёр и остановился перед девушкой.