Время крови

– Главное, чтобы не застудиться, весна выдалась поздняя, долгая, холодная. Одно слово – Чукотка, – отозвался Павел Касьянович, присаживаясь над углями. – Вот доберёмся до Раскольной, там уж поуютнее вам будет, а тут мы на открытой тундре.

Маша села и пожала плечами:

– Я не жалуюсь. Теперь уж почти всё позади, скоро два месяца, как мы с Алексеем в дороге. И ведь поначалу-то погода просто зимняя стояла, не то что теперь. Осталось какие-то пару дней потерпеть… Алёша, ты не польёшь мне воды, чтобы я ополоснула лицо?

Она носила мягкое коричневое дорожное платье до земли, и теперь, когда она поднялась, край подола опустился с саней в лужицу.

– Ой! – Девушка приподняла юбку, показались босые ноги, – а хорошо, господа, что уже почти настоящее лето. Земля студёна, но приятна.

– Обуйся, Машенька, немедленно, – всполошился Алексей, – застудишься!

– А мне хочется босиком землю потрогать.

– Не та ещё погода, чтобы голыми ногами ступать, обувайся! – подчёркнуто строгим голосом сказал офицер. – И шубку-то накинь…

Чукча-проводник приблизился и сел у костра на землю.

– Однако, – заговорил он, – моя плохой сон имей.

– Плохой сон? – переспросил Павел Касьянович, слегка нахмурившись. – Что за сон? Почему плохой, Михей? Растолкуй.

– Нельзя, – отрицательно покрутил головой Чукча, названный русским именем Михей, – плохой сон рассказывай, потом плохой сон становись правда. Нельзя говори плохой сон.

– Что ж ты делать хочешь? – полюбопытствовал Алексей, устанавливая над костром треногу с котелком.

– Олень бить надо, – ответил спокойно Михей, – жертва делай.

– Оленя в жертву приносить? – уточнил молодой человек. – Зачем? Кому?

Чукча мотнул головой влево:

– Хозяин холма.

– Что за хозяин холма такой? – спросила Маша. – Эта земля, поди, никому не принадлежит.

– Не в том дело, Марья Андреевна. Чукчи считают, что всякая вещь имеет своего хозяина. Даже самая крохотная вещица, – объяснил Павел Касьянович, – потому как у каждой штуковины, живой и неживой, есть своя страна, свой мир. А в каждой стране должен быть свой хозяин.

– Не понимаю, – пожала плечами Маша, одёргивая смявшуюся шерстяную юбку и набрасывая на плечи полушубок.

– Видите, Марья Андреевна, каменные глыбы вокруг нас? В каждой из этих глыб живёт свой хозяин.

– Духи?

– Вроде того. Одежда, которую мы носим, тоже имеет своего хозяина. Мы пользуемся одеждой, но мы не хозяева. – Павел Касьянович опустился на колени и принялся раздувать угли, не переставая говорить. – Настоящий хозяин превращает ночью нашу одежду в живых существ, и эти существа гуляют, толкуют меж собой, танцуют. Но мы этого не видим. Этого нельзя увидеть глазами. Даже если мы проснёмся ночью, то будем видеть только нашу одежду. Между тем Чукчи уверены, что одежда оживает, сумки наши оживают, ножи, ружья, поваленные деревья, камни. И всё это происходит из-за силы их хозяев.

– Касьяныч говори очень верно, – поддакнул Михей, – очень верно, всяка вещь имей хозяин-дух.

– Странно это всё, – пожала плечами девушка. – Много вы, Пал Касьяныч, про диких знаете?

– Я купец, сталкиваюсь с ними лишь по торговым делам. Но повидать и услышать довелось всякого… Сейчас он забьёт оленя, чтобы умилостивить хозяина этого холма.

– Зачем? Разве он просил об этом?

– Про это Михей нам нипочём не скажет. – Павел Касьянович отодвинулся, раздув пламя костра и подбросив веток под котелок с водой. – Михей со мной давненько знаком, но никогда не откроет того, что запрещает суеверие. Порой на моих глазах он совершал что-то совершенно необъяснимое, но, сколько я ни упрашивал, ничего он растолковать не хотел…

– Оленя бить надо, – хмуро повторил Михей.

– Бей, – согласился Касьяныч, – но возьми своего. Моих не тронь, я лишних не брал…

Олени стояли чуть в стороне, стреноженные и связанные между собой длинными ремнями. Их было двадцать. Чукча обошёл животных, осматривая и что-то бормоча себе под нос на своём языке; в правой руке он держал длинное копьё с большим наконечником.

Остановившись перед выбранным оленем, Михей ухватил его за рога, и тот слегка попятился, предчувствуя недоброе. Михей отвёл его в сторону, не переставая бормотать, и остановился. Погладив оленя по морде, он отступил на пару шагов и ловко, не теряя ни секунды, ударил его копьём под сердце. Животное дёрнулось, присело, качнулось, ударило копытами. Михей не позволил ему рухнуть произвольно и сильно толкнул таким образом, чтобы олень завалился пробитым боком вверх.

– Вишь, как кладёт его, – шепнул Касьяныч, – постарался, чтобы раной наверх…

– Почему?

– Говорят, если олень свалится на раненый бок, то это плохое предзнаменование.

Чукча повернул тушу убитого животного головой к холму, прыткими движениями вырезал в боку оленя квадратное отверстие и окунул в него, как в колодец, руку.

Маша зажмурилась и поспешила отвернуться.

– Разве это так уж нужно? – всхлипнула она.

– Враги кругом, – заговорил Михей и брызнул кровью сначала по направлению к холму, затем зачерпнул ещё крови и окропил землю вокруг себя. – Духи всё время рыскай рядом, свои пасть разевай. Много опасный духи вокруг. Моя давай им дары во все стороны. Моя проси защиты один дух, давай выкуп другой дух. Очень трудно живи, ничего не получай даром…

Затем Михей сходил к нартам и вернулся с топором. Ухватившись за раскидистые рога, он нанёс удар у самого основания рогов, срубив одним движением верхушку черепа вместе с рогами.

– Ловко управляется, – невольно восхитился Алексей, не отрывая взора от кровавой сцены.

– Ну что? – окликнул туземца Касьяныч. – Хозяин доволен?

Чукча молча закивал.

– Ехай можно, – сказал Михей, вымазывая оленьей кровью свои щёки.

– Давай выпьем чаю, Машенька, – Алексей подал сестре кружку.

– Пожалуй, мне сейчас не хочется ни пить, ни есть, Алёша. Будемте собираться в путь, Пал Касьяныч…

Шёл 1765 год. Чукотка продолжала оставаться территорией, не покорившейся Российской империи. Никакие карательные походы против местных племён, продолжавшиеся почти тридцать лет, не смогли поставить Чукчей на колени. Время от времени регулярные войска нападали на оседлые деревни туземцев и вырезали всех жителей, но с кочевниками справиться не удавалось. Нередко казачьи отряды захватывали огромные стада оленей, натыкаясь на передвижную группу Чукчей, но дикари без труда уводили своих оленей обратно в тундру. В конце концов Россия – огромная, заполненная пушками и порохом, усыпанная войсками, ощетинившаяся штыками, облачённая в красочные мундиры, победно прошагавшая в 1760 году по улицам Берлина – уступила диким людям, одетым в прокопчённые шкуры. Из столицы поступил приказ свернуть военные действия против Чукчей, ибо казна тратила на них слишком большие средства, не получая взамен никакой прибыли…

– Хороша сегодня погодка, – проговорил Касьяныч, глянув на Машу. – Легко дышать, вольготно ехать. Скоро совсем уж по-летнему станет.

Ехали санным поездом, который на Севере называется аргиш: первой нартой правил Михей, остальные были привязаны последовательно друг за другом и не нуждались в том, чтобы ими правили. Касьяныч ехал на вторых санях, Маша – на третьих. Далее следовали четыре нарты с грузом. Алексей замыкал караван, приглядывая за грузовыми санями, где громоздились мешки и коробы с товаром. На поводу у каждых саней бежал так называемый заводной олень, то есть предназначенный для перемены усталых. Нарты, на которых сидели люди, были запряжены парой оленей, грузовые же тянулись одним животным. Ездоки сидели на своих санях, свесив ноги по сторонам или поставив их на полозья; при неровностях земли ногами можно было подправить ход нарты и не дать ей опрокинуться.

Иногда перед караваном возникали массы спрессованного снега, нависающие на склонах холмов. Снег успел подтаять снизу и грозил обрушиться внезапно, сминая всё на своём пути. Михей благоразумно объезжал зловещие снежные козырьки стороной. Маша любовалась красотами весны и чувствовала себя легко. Иногда из-за монотонности движения она впадала в дремоту, благо на ездовых нартах можно было откинуться назад, так как они имели нечто подобное сиденью со спинкой из тонких гладких палочек, связанных между собой ремнями. Шубка её была наглухо застёгнута, чтобы уберечь от ветра, колени прикрыты волчьей шкурой. И всё же Маша никак не могла назвать нарты удобным транспортом.