Страница 7 из 37
Сушкин потерпел удачу, но вскопнул глубокую борозду. Его раздумья о внедревесной эволюции ноги и руки человека озарили путь поиска на всю жизнь для его молодого сотрудника Г.А.Бонч-Осмоловского, ставшего большим антропологом.
Один учитель Хахлова, академик М.А.Мензбир, увидев, что его сведения противоречат антропологии, отверг сведения. Другой, академик П.П.Сушкин, попробовал преобразовать антропологию. С тех пор антропология остается "под следствием". Открытие Хахлова родилось как дерзание на гребне русской безоглядной упоенности дарвинизмом. Он не учел, что его представление о "допотопном человеке" было кричащим, скандализирующим перед лицом сложенного на Западе археологами и антропологами отесанного дарвинизма. С одной стороны, он оперт на отточенное знание анатомии и каменных изделий ископаемых предков человека. Но ученые аббаты, заботливые гувернеры молодой науки, охранили рождение человека от причинности. Сушкин нашел чем уязвить академические теории происхождения человека: они никогда не выводили появления человека из изменений среды. Он же стал искать прямую причину - то в изменении фауны, то в вымирании флоры, которым в свою очередь указывал геологические причины.
Так держать! Но вот чего Сушкин еще не мог знать. В конце третичного периода пышно и сложно жила природа. Тысяча видов древесных обезьян. Значит, имелся огромный избыток биомассы плодов, листьев, побегов, гусениц. Ведь стадо обезьян в сухумском заповеднике в краткий срок намертво очищает рощи великанов-деревьев. Но какова же была биологическая конкуренция между этой тысячей видов, особенно когда возраставшая численность обязьяньего царства стала уменьшать биомассу древесного царства! А в то же время внизу, на земле, произошел другой сдвиг: численность хищников-убийц стала лавинообразно отставать от численности травоядных, крупных копытных, в том числе толстокожих слонов, гиппотамов, носорогов, могучих рогатых быков, быстроногих древних оленей. Взять такую жертву не многим было под силу. Кто мог убивать как саблезубый тигр, - застрял в слишком узкой специализации, вырождался. В начале четвертичного периода так называемая виллафранкская фауна являет картину глубокого и надолго непоправимого нарушения равновесия в пользу травоядных. Но они были смертны. На эру вперед их биомасса представляла потенциальную кормовую базу для тех, кто сумеет ею воспользоваться. Претендовали на нее, конечно, и мелкие наземные хищники, и птицы, и черви, и насекомые. Но мог претендовать и кто-нибудь покрупнее. Из мира высших приматов конкуренция вытолкнула на эту сцену приспособившихся к прямохождения, следовательно, ношению и перетаскиванию в передних конечностях если не туш, то частей туш, либо перенесению к тушам острых камней, либо заострению камней ударами друг о друга.
Это семейство высших прямоходящих плотоядных приматов состояло из разных видов. Но дальше, в течение четвертичного периода, породившая их фаунистическая обстановка делалась для них суровеее. Ледниковья и межледниковья сотрясали животные комплексы. Снова множились хищники. Среда предъявляля мозгу плотоядных приматов все труднее разрешимые задачи по добыванию мяса в ставшем тесным зверином царстве. Разрастание и усложнение мозга сменявших друг друга видов было не причиной их места в среде, а бурным следствием.
Почему же все-таки в работах П.П.Сушкина не упомянуты сигналы В.А.Хахлова и других? Связывало руки, конечно, отсутствие обязательных для анатома черепов, скелетов, шкур. Но главное глубже: Сушкин отчетливо увидел, что в этом случае порядок открытия должен быть обратным обычному - сначала нужно преобразовать теорию, которую, как эксперимент, подтвердят факты. Иначе, как сказал за двадцать лет до него С.Ф.Ольденбург, подобному факту "все равно никто не поверит", получится лишь "конфуз". Еще тридцать лет спустя мы тоже убедились, что с пути фактов надо сначала убрать "не может быть".
Казахи твердили В.А.Хахлову, что главное местообитание дикого человека много южнее, и туда собирались ехать за ним на целый год. Однажды в 1937 г., в огромной камышовой низменности, примыкающей к озеру Лобнор, как раз к югу от хахловского Зайсана, следовал отряд. С ним был П.С.Рыбалко - ныне покойный советский маршал. Рассказ его генерал-майор П.Ф.Ратов сообщил в Академию наук. Когда проходили севернее хребта Алтын-Таг, китайский офицер известил, что кавалеристы поймали "дикого человека" и везут в обозе. П.С.Рыбалко очень подробно описал этого человекообразного зверя. Без всякой одежды, очень грязный, желтой окраски. На голове - волосы, спускавшиеся ниже плеч. Он был сутуловат, имел длинные руки. Человеческой речи не имел, звуки его были похожи то на писк, то на мяуканье. "Вроде бы и похож на человека, но на какого-то ископаемого обезьяночеловека". По словам населения, на воле эти существа в том краю питаются рыбой в протоках среди камышей. П.С.Рыбалко решил довезти "дикого человеиа" до Урумчи, а дальше отправирь для изучения в Москву. Везли его еще дней восемь. Не выдержав пути на привязи, "дикий человек" умер возле города Курля. Транспортировать труп сквозь пески и горы было невозможно.
По сведениям П.Ф.Ратова, который прожил в тех краях долго и наносил подробную информацию на карту, из нескольких стрелок главная указывала еще южнее, в Кашгарию, за Ташкурган.
4. ВНЕ ИДЕЙ
В 1959 году западная пресса пошумела о семидесятилетнем юбилее открытия европейской наукой снежного человека. Имеется ввиду, что в 1889 году английский путешественник Уэддел опубликовал наблюдение: на Гималайском перевале на границе Тибета и Сиккима он обнаружил цепочку следов босых ног, пересекавших тропу и уходивших к пикам. Тибетцы объяснили, что следы принадлежат волосатому дикому человеку, каковые здесь живут. Уэддел решил, что туземцы, сильно отставшие от него в умственном развитии, просто не умеют отличать медведя. Трудно назвать эту дату открытием: тибетцы его сделали много раньше, а Уэддел ничего в нем не уразумел.
В 1891 году другой английский путешественник по Тибету, на этот раз по Северному, а также по Монголии, Рокхил, в опубликованном отчете сообщил сведения, услышанные от жителей: пожилой лама предупреждал, что караван, с которым он следовал, встречал в пути через пустыню диких людей, неодетых, покрытых волосами, бессловесных, бросавших в караван камни; монголы рассказывали, что водящиеся у них и оставляющие как бы человеческие следы гересун-бамбершэ ходят на двух ногах, покрыты шерстью, разговаривать не могут. Рокхил тоже рассудил, что туземцы по глупости принимали стоящих на задних ногах медведей за волосатых дикарей, увы, сославшись при этом на авторитет Пржевальского. Английский путешественик не обременил свой мозг анализом новых данных. Как могли бы медведи стоя швырять в караван камни?
В 1890 году армейский рапорт английских колониальных войск сообщал о странном обезьяноподобном, диком, обросшем волосами существе, которое было убито английскими солдатами в районе строительства телеграфной линии в Гималаях. Они бросили тело в горах, среди них не было достаточно образованного человека, чтобы толково осмотреть и описать его.
Нет, восьмидесятилетие всего этого справлять не будем, не стоит.
Несколько лучше напечатанный в одной английской газете за 1905 год расказ путешественика Найта: возвращаясь из Тибета, он отстал от каравана. "Внезапно я услыщал легкий шум. Обернувшись, я заметил в двадцати шагах от себя страшное существо, нечто вроде человека, почти голое, хотя сжтоял ноябрь и было очень холодно. У него была желтая кожа, покрытая шерстью, на голове - густые спутанные волосы; он имел длинные руки и громадные ступни". Но и этот наблюдатель немногим любознательнее предыдущих: когда он рассказал о встрече английским офицерам на границе, у него создалось впечатление, что те нашли ее вполне обыкновеной, и его интерес поблек.
Выше упомянуто, что первым научным наблюдением в Гималаях мы обязаны английскому натуралисту Генри Элуису в 1906 году. Он не встретил понимания в академической среде, но бился с нею еще в 1915 году, когда докладывал на заседании Зоологического общества в Лондоне сообщение лесничего из Сиккима об обитании в высоких горах неизвестной науке крупной человекообразной обезьяны. Вот, кстати, появляется и второй из берегов, между которыми надолго укладываются все нехитрые догадки западных толкователей загадки: либо медведь, либо крупная обезьяна.