Волшебные очки

— Кроме тебя, — подковырнул Роман.

— Меня она, Ромаша, отшила потому, что не знала, с кем я дружу. Самый популярный человек мира прислал мне свой привет. — Небрежным движением руки Аркадий вынул из кармана тужурки уже знакомый мне портрет с надписью: «Другу Аркадию от Петра».

— Да-а, — протянул Роман, — это тебе, Дмитрий, не твоя двоюродная сестра, что замужем за внуком швейцарского посла. В чем другом, а в таких делах Аркадии хоть кого переплюнет.

«Друг сербского короля» спрятал портрет в карман.

— Сегодня гимназический хор будет, конечно, петь гимны и песни наших союзных держав. Как запоют «Боже правый, ты спасал нас от напастей и врагов»,[3] я и пущу портрет по рукам. Завтра буду самым популярным человеком в Градобельске.

— Куда еще популярней! Вот даже сама классная дама к тебе шествует.

Действительно, еще издали благосклонно улыбаясь Аркадию, к нам подплывала дама в строгом темном платье. Аркадий встал и изогнулся в почтительном поклоне.

— Господин Диссель, все говорят, что вы отличный танцор, — сказала дама, кокетливо щурясь. — После концерта извольте принять на себя распорядительство танцами.

— С величайшим удовольствием! — еще ниже склонился Аркадий. — Заранее прошу разрешения пригласить вас на первый вальс.

Дама мило кивнула, приколола к его плечу синюю ленточку и отплыла.

Аркадий и до этого не мог пожаловаться на недостаток внимания к себе со стороны гимназисток (из нагрудного кармана его тужурки выглядывала уже целая пачка разноцветных секреток), а тут маленький гимназистик, бегавший по вестибюлю с фанерным почтовым ящиком, стал подносить ему конвертики всех цветов радуги чуть не через каждые две-три минуты.

Таня Люлюкова и Женя Ахило, гуляя по кругу, опять прошли мимо нас. И, странное дело, при их приближении Роман опять повернулся ко мне и заговорил о каких-то песнях, которые поют рабочие на здешнем свечном заводе. «Да он избегает ее взгляда, — мелькнула у меня догадка, — или сам боится на нее смотреть». Я попытался связать непонятное для меня поведение Романа с тем, что по пути сюда он колебался, идти на вечер или вернуться, но ни до чего определенного так и не додумался.

Получал секретки и Роман. Его смуглое мужественное лицо и светящиеся умом черные насмешливые глаза заметила, конечно, не одна девушка.

Ко мне же гимназистик подбежал только раз. Оборвав края розовой секретки по пунктиру и развернув ее, я прочитал:

«Милый цыпленочек! Тебе не холодно? Ты такой щупленький. Хочешь кашки?»

Роман заметил мое смущение, потянул к себе секретку и тоже прочитал. Прочитал и Аркадий.

— Жалко, что не проставила свой номер, а то бы ты ей ответил, — сказал он.

Я махнул рукой. Что уж тут отвечать!

— Ты, кажется, огорчился? — засмеялся Аркадий. — Вот уж зря! Придется объяснить тебе, где собака зарыта. Для старшеклассниц ты не очень интересная фигура. Их интересуют наши старшекурсники. В следующем году старшеклассницы кончают гимназию, а старшекурсники — институт. Неофициальная статистика показывает, что большинство неженатых институтцев увозят из Градобельска не только диплом, но и невесту. Вот если бы ты был не на первом курсе, а на последнем, или если б сегодняшний вечер устраивали не восьмиклассницы, а шестиклассницы, тебе б совсем другое писали. Правильно я говорю, Роман?

— Зерно правды есть, но, как всегда, преувеличиваешь. Ты почему-то не видишь тех девушек, которые мечтают о высших курсах, об общественной деятельности. Не у всех женихи на уме. Сколько из них пойдет в сельскую школу учительствовать, ты знаешь? Дмитрий, по-моему, не огорчился, он только… гм… смутился. Кого глупость не смутит? Подожди, глупенькая девушка, Дмитрий еще покажет себя.

Я, конечно, понимал, что он сказал так из чувства деликатности. Но неожиданно для себя и, вероятно, для Романа, я вдруг, действительно, оказался у всех на виду и не далее, как в тот же вечер.

Вот как это случилось.

По приглашению девушек-распорядительниц все перешли из вестибюля в зрительный зал. Начался концерт. На сцене, украшенной флагами России и союзных с ней держав, хор гимназисток спел «Боже, царя храни». Все поднялись, но только уселись, как хор запел английский гимн. Опять пришлось встать. Затем последовала «Марсельеза», затем «Боже правый, ты спасал нас…». Мы то вставали, то садились. Но вот хор запел черногорскую плясовую. Приняв ее за гимн еще какого-то союзника, все поспешили встать и так, с торжественно вытянутыми лицами, стояли, пока на сцену не выскочили две гимназистки, одетые в черногорские национальные костюмы, и не принялись крутиться и притопывать сафьяновыми сапожками. Торжественность сменилась хохртом. Смеялись над своей оплошностью.

Хор сменила костлявая гимназистка в очках, очень недурно исполнившая «Музыкальный момент». Две девушки спели из «Пиковой дамы». Была, конечно, и декламация, и игра на гитаре. Но вот в зале словно ветерок прошелестел: на сцену вышла Таня Люлюкова. За ней с книгой нот шла ее подруга. Все так же легко, свободно и просто, по-домашнему, Таня подошла к самой рампе и чуть наклонила голову, прислушиваясь, что делается за спиной. Послышались первые звуки рояля. Таня выждала, медленно подняла голову, и в абсолютной тишине я услышал необычайной сочности голос, в котором слилась целая гамма желаний, тоски и безнадежности.

Шумен праздник; не счесть приглашенных гостей;

Таня не пела, она декламировала под музыку, но никакое пение, казалось мне, не могло так глубоко и проникновенно выразить затаенные чувства надсоновской одинокой королевы, мечтающей о том, чтобы убежать с бала от докучливых, льстивых гостей в сад, под покров ночи.

И я до сих пор не знаю, показалось мне или действительно Таня на самый короткий миг перевела взгляд своих синих глаз на Романа перед тем, как прочитать последние строчки стихотворения:

Во всяком случае этого взгляда ни Роман, ни Аркадий заметить не могли: Роман сидел с опущенными глазами, Аркадий же смотрел не на Таню, а на классную даму, которая пробиралась между рядами стульев в нашу сторону.

— Послушайте, господин Диссель, — проговорила она в то время, когда зал восторженно аплодировал Тане, — выручите нас еще в одном. Мы не могли подготовить за такой короткий срок достаточно номеров. Может, кто-нибудь из институтцев выступит? А то уж очень куцый концерт получается.

— Пожалуйста! — с готовностью услужить сказал Аркадий. — Вот вам, чтоб долго не искать, Дмитрий Мимоходенко, — ткнул он пальцем в меня. — Прекрасно читает стихи о зайцах!

— О зайца-ах? — протянула дама в легком замешательстве. — Это что же за стихи?

— Прекрасные стихи!.. Чудные зайцы! Тащите его. И я не успел опомниться, как дама схватила меня за руку и повлекла за кулисы.

— Послушайте, дело в том, что… — попытался я освободиться.

— Выходите, выходите!.. Скорей!.. — подтолкнула меня дама в спину.

Боже мой, всего минуту назад я мирно сидел в зрительном зале — и вот на тебе! Стою на ярко освещенной сцене и таращу глаза на гимназисток. Проклятый Аркадкй! Надо ж мне было, рассказывая ему о елке в своей школе, прочитать эти стихи. Вид у меня был настолько растерянный и ошеломленный, что какой-то патлатый семинарист, будущий поп, гигикнул и на весь зал сказал басом:

3

Первые строчки сербского гимна тех времен.