Страница 14 из 31
И он стал читать о собаке Каштанке, которая обрадовалась, что хозяин, столяр Лука Александрыч, взял ее с собой гулять, и от радости гонялась за собаками, бросалась на вагоны конножелезки и, в конце концов, потерялась.
Пока Петр читал, губы его все время морщились, будто он вот-вот рассмеется. Но он не рассмеялся, а когда дочитал первую главу, то положил на книгу руку, покачал головой и сказал:
— Хорошо.
— Читай дальше, читай! — попросил я.
— Нет, уже поздно. Иди спать, а то папаша заругает. Завтра будем читать. «Таинственный незнакомец»— называется следующая глава. Наверно, дальше еще интересней.
Уходить мне не хотелось, но не хотелось и Петру противиться. Я вздохнул и пошел.
Заснул я не скоро, все ворочался и ворочался, так что мама даже спросила меня, не заболел ли я. А когда заснул, то мне приснилось, будто собака, похожая на лису, застряла в снежном сугробе, поднимает к мордочке то одну, то другую лапку и дует, чтобы согреть их а Дэзи стоит перед ней на серебряных коньках и хохочет звонко-звонко.
За ночь я успокоился, и, хотя вспомнил о Дэзи сейчас же, как только проснулся, книжка с картинками оттеснила мою обиду: умирать мне уже не хотелось, а хотелось узнать, что будет дальше с Каштанкой.
По мере приближения вечера нетерпение мое возрастало. И вот мы с Петром опять за столом с ночником.
— Теперь ты читай, а я буду слушать, — сказал Петр.
Читал я по слогам, запинаясь и от волнения путая слова.
Петр взял у меня книгу и стал читать сам. И, как вчера, морщил губы, чтоб не рассмеяться. Читал он о том, как Каштанку взял к себе толстенький бритый человек в шубе нараспашку. Каштанка поела, разлеглась посредине комнаты и стала решать, у кого лучше — у прежнего хозяина или у нового. У нового обстановка бедная: диван, кресло, ковры, а у старого — богатая: верстак, куча стружек, лохань. Тут Петр не выдержал и засмеялся.
— А что ты думаешь, — сказал он, весело поемов рев на меня своими синими глазами. — Может, собака и правильно решила задачу. — Но вдруг он потемнел в лице и с натугой выговорил: — Богатство… Кареты, бриллианты, манто… Будь оно проклято все!..
Некоторое время он сидел молча и смотрел куда-то вбок, хотя там было темно и пусто. Потом потянул к себе книжку и стал читать дальше. Но губы у него больше не морщились, а на лбу так и осталась складка.
Книжку мы читали целую неделю — каждый вечер по одной главе. А когда кончили, то мне было и радостно, что Каштанка нашла своих хозяев, и грустно, что толстенький бритый человек потерял сначала гуся Ивана Ивановича, а потом и Каштанку. Как он, наверно горевал!..
— Понравилась тебе книжка? — спросил Петр.
— Ох, так понравилась, так понравилась!.. — Я не знал, как высказать то, что чувствовал.
— Ну, так возьми ее себе.
От восторга у меня перехватило дыхание.
А если… А если лоточник придет за ней? Петр засмеялся:
— Не придет. Я тебя обманул. Книжку эту я купил. Вижу, что ты смутный ходишь, взял и купил.
Я схватил руку Петра и прижался к ней губами. Петр руку отдернул и сердито сказал:
— Вот это зря! Ты никому — слышишь? — никому руку не целуй! Только матери можно.
ОПЯТЬ У ЗОЙКИ
Хотя в оба зала народу набивалось полно, все-таки редко кто из босяков пил чай. Дамы-патронессы, от которых с появлением Петра не стало отбою, затеяли новое дело. Чтобы босяки и нищие пили на подаяния чай, а не водку, попечители придумали чековые книжки. В каждой книжке пятьдесят листиков, и на каждом листике напечатано:
в чайной-читальне общества трезвости
вместо одной копейки монетой.
Дамы-патронессы разослали во все дома письма. Они писали, что подавать милостыню деньгами не надо, а надо подавать чеками, и тогда пьянство в городе будет выведено начисто. Но босяки и нищие были тоже не дураки: набрав чеков побольше, они по дешевке продавали их базарным торговкам, а сами шли в монопольку. В чайную же являлись уже пьяненькие.
Маше, Вите и мне прибавилось работы; мы ходили по домам и продавали чековые книжки. Подойдем к двери, постучим или надавим кнопку — и ждем. Выходит хозяин или хозяйка и спрашивает, чего нам надо. Отвечала обычно Маша:
— Нас прислали дамы-патронессы из общества трезвости. Мы принесли вам чековую книжку для пьяниц. Пожалуйте полтинничек.
Получив полтинник, мы прятали его Витьке в карман, а карман, чтобы не залезли чики-рики, зашпиливали английской булавкой. Но чаще нам говорили:
— Идите вы с вашими дамами-патронессами знаете куда!..
И захлопывали перед носом дверь.
Все-таки ходить по домам было интересно, а то ведь ясе в чайной да в чайной. Только если мы долго ходили, V меня начинали болеть ноги, и я весь раскисал. Тогда Витька говорил: «И чего он с нами увязался! Сидел бы дома». Но Маша всегда меня защищала и оставляла где-нибудь посидеть — или в лавочке, или в парикмахерской. Потом они за мной заходили, и мы возвращались домой вместе.
Однажды мы шли около железнодорожного переезда. Я сказал:
— У меня ноги болят. Я посижу около будочки.
Маша и Витя пошли дальше, а я открыл дверь и вошел в будку. Рыжая лежала на топчане, укрытая старым ватным одеялом. Лицо у нее было желтое. Увидя меня, она зашевелила бескровными губами и слабым голосом сказала:
— Бабуленька, посмотри, кто к нам пришел. Заморышек пришел.
Бабка, нагнувшись над тазом, что-то стирала. Ее сррые космы свисали к самой воде.
— Вот и хорошо, что пришел, а то ты одна совсем тут затомилась.
— Ты больна? — спросил я. Рыжая упрямо качнула головой:
— Была больна, а теперь уже здоровая.
— Ну-ну, здоровая! — заворчала бабка. — Одна тень от тебя осталась. Фелшар сказал, цыпленком кормить надо, а где его, того цыпленка, взять! Цыпленок, гляди, двугривенный стоит. Кусаются они нынче, цыпленки эти.
Я подсел к рыжей на топчан и сказал;
— Хочешь, я тебе сказку расскажу? Она слабо улыбнулась:
— Про гуся? Про гуся я и сама знаю.
— Нет, эту ты не знаешь. Я про другого гуся, про Ивана Ивановича.
Она повеселела:
— Ой, умора! Да разве ж гусей зовут по-человечьи?
— Зовут. Вот слушай.
Я хотел ей рассказать все, что мы с Петром прочли книжке, но с самого начала сбился, запутался и умолк.
— Нет, — сказал я, — лучше я тебе все это прочту, вот приду еще раз и принесу книжку.
— А ты разве умеешь читать? — недоверчиво спросила она.
— Умею.
— Ну, прочти. Тебя Гришей зовут?
— Что ты! Меня Митей зовут. А ты — Зойка, я знаю.
— Кто тебе сказал? — удивилась она.
— Тебя так на базаре называли, когда ты барыню отбрила, помнишь?
— А, ту, мордастую! Ты тоже видел? Я ее еще и не так! — Она посмотрела на меня смеющимися глазами и задорно сказала: — Меня все знают, вот я какая!
— Ну и дурочка, — проворчала бабка. — Живи потихонечку — и тебе хорошо будет.
Зойка свистнула. Я никогда не слышал, чтобы девочки свистели.
Теперь, когда мы отправлялись продавать чеки, я всякий раз засовывал под рубашку книгу. Но ходили мы на другие улицы и только дня через три попали опять к переезду. Зойка еще лежала.
— Принес? — спросила она сердито. — Небось скажешь, что забыл?
— Нет, что ты! — ответил я. — Принес.
— Долго ж ты нес.
Я вынул книгу и опять примостился на топчане. Зойка взяла ее у меня из рук и недоверчиво полистала.
— Ладно, читай. Посмотрю, какой ты чтец. Может, ты и по покойникам читаешь?
— Вот и опять дурочка, — ласково пожурила бабка. — Кто он, псаломщик? Читай, Митя, не обижайся: она недужная.
Оттого, что книжку эту мне читал Петр, а потом я сам ее перечитывал два раза, я больше уже не запинался и читал так, точно знал каждую строчку наизусть. Сначала Зойка смотрели на меня сердито и недоверчиво, потом совсем забыла обо мне и слушала, расширив свои зеленые глаза и полуоткрыв рот. А под конец стала хватать меня за руки и выкрикивать: