Ты веришь в Кошкофею?

Эльдар Сафин

Ты веришь в Кошкофею?

– Ты веришь в Кошкофею? – задав вопрос, Аленка по давней своей привычке попробовала заглянуть мне в глаза – для чего ей пришлось выгнуться долларовой американской буквой, но даже это не помогло, потому что я смотрел в монитор.

– Не верю, – ответил я, двигая по экрану три разноцветных квадрата и полтора десятка серых прямоугольников.

– А она есть! – убежденно заявила доча, протискиваясь ко мне на колени и кладя голову на клавиатуру между моих рук.

– Если я не сдам макет вечером, – вежливо пояснил я, – то подарка на день рождения у тебя не будет.

И все же посмотрел вниз, уткнувшись взглядом в циановые глаза дочки. Что самое забавное – Аленка совсем не похожа на Иришку, свою мать. Зато почти одно лицо с давно умершей бабушкой по линии папы, и, объясняя доче, что правильно, а что нет, я постоянно ловлю себя на странном ощущении.

А еще иногда я невпопад отвечаю ей: «Да, мама» и никогда – «Да, Ирина». Может быть, так получилось потому, что жена скорее промолчит в нужной ситуации, чем скажет хоть слово, просто чтобы поговорить.

Где Аленка взяла свою Кошкофею, так и осталось для нас загадкой. Мультфильмов про нее мы не покупали, книжек таких дочке не читали. В детский сад тогда Аленка неделю как не ходила – у нее почти вся группа слегла с гриппом, и заведующая от греха подальше объявила карантин.

Мы пережили неделю, когда доча объявила Кошкофеей себя. Особенно сложно пришлось Иришке, потому что это странное волшебное животное лечило только девочек и только несчастных – и каждый раз, когда уставшая жена приползала с работы, наше малолетнее «кошкочудо» начинало ее «спасать».

Потом мы пережили неделю, когда Кошкофеей был объявлен Барс Котофеич. Бедный кошак спасался на шифоньере, и каждый спуск в сторону туалета или миски был чреват поимкой и облачением в крылья, сделанные из проеденной молью занавески и резинки от старых Аленкиных трусиков.

Потом была неделя, когда Кошкофея якобы все время была с нами: я наливал ей чай в пластиковую мисочку, извинялся, если хотел сесть в свое громадное пушистое кресло – якобы именно его облюбовало это создание. А если, позвав домочадцев кушать, я не упоминал Кошкофею, Аленка устраивала истерику, опасаясь, что эта экстравагантная особа обидится и уйдет навсегда.

– Алло, Серегин, как у вас там? – Ирина почему-то всегда называет меня по фамилии и по не менее объективным причинам обижается, если я отвечаю ей тем же.

– Полет нормальный, как у тебя?

– Хорошо. Уже вышла. Буду часа через два, по дороге домой зайду на рынок. Кроме мяса и овощей что-нибудь надо?

– Да вроде есть все.

Даже по голосу чувствуется, что устала. И вчера устала, и позавчера, и месяц назад. Да что там – она даже в день нашего знакомства была уставшей. Тогда Ирина работала секретарем в прокуратуре и одновременно училась на юрфаке. Потом помощник следователя. За два месяца до свадьбы сама стала следователем, в декрет уходить отказалась.

Так я и остался с Аленкой вдвоем. Пришлось перейти на фриланс, но денег я при этом не потерял – просто они стали приходить менее регулярно.

Пожалуй, это единственное, что греет мое мужское самолюбие, – зарабатываю я все еще больше жены. Это, да еще Аленка.

А все остальное – в жесткий минус. Когда ваша жена расслабляется не в магазинах одежды, а в тире, на кухне чувствует себя гостем и утомленно улыбается, выслушивая про то, «как мы сегодня покакали», вы не можете не осознавать несправедливости бытия.

Ну я ее и осознавал. Иногда. В последнее время – все реже и реже. Да, у нас не так, как у всех. Зато другие скандалят чуть не до развода, а то и расходятся, кое-как сводят концы с концами. А у нас все нормально. Денег хватает, Аленка уже читать начала, хотя и капризничает, Ирине по итогам года вынесли благодарность, а полгода назад я продал старый «Фолькс» и купил почти новый «Форд», на котором, правда, чаще ездит жена…

И еще у меня заказов чуть больше, чем я успеваю.

– Па, Кошкофея говорит, что у мамы все плохо.

– Хорошо, мама, – среагировал я на интонацию. Мне осталось только вместить текст и картинку туда, куда можно уложить либо то, либо другое.

– Папа, папа, ну посмотри сюда. – Аленка потянула меня за рукав, мышка дернулась, и картинка на треть залезла под «шапку». А ничего так! Сделать полупрозрачным, поиграть со шрифтами – номер праздничный, ко Дню защитника Отечества, прокатит. Я быстро перетасовал имеющееся и, хотя еще не выставил точно, понял – всё. Сейчас доделаю.

И в тот момент, когда я нажал «Сохранить», раздался звонок.

– Александр Серегин? – Голос незнакомый. Холодный, официальный, черный голос – таким вам расскажут, почему вы не приняты на работу, которая просто идеально вам подходит.

Таким объясняют, что вы пересекли двойную сплошную, а поскольку сейчас конец месяца, то объясняться придется не на месте, а через суд.

Таким голосом сообщают только плохое, безликое, склизкое и безнадежное.

– Сегодня, пытаясь пресечь драку возле метро, ваша жена… – Я судорожно дергал мышкой, открывая почтовый клиент, выбирая адресата, прикрепляя файл. – …больнице. Шансов у нее немного.

– Повторите название больницы, – попросил я и до боли закусил нижнюю губу.

– Александровская.

Аленка любит сама зашнуровывать обувь. Она делает это долго, скрупулезно, вымеряя величину бантиков, следя за тем, чтобы кончики шнурков были засунуты в обувь четко друг напротив друга и точно так же, как на втором ботинке.

Но сегодня я не дал ей такого шанса. Мы оделись в две минуты – вначале я запихнул ее в комбинезон и ботинки, затем накинул на себя куртку и влез в теплые кроссовки, шнурки которых не развязывал со дня покупки.

– Папа, почему ты не веришь в Кошкофею?

– Алена, мы торопимся.

Уже на лестничной площадке понял, что не смогу ехать через весь город общественным транспортом. И на такси не смогу. Постучал Лехе, соседу, – он, глядя мне в глаза, только удивился:

– А где твой «Форд»?

– Ирина на прошлой неделе крыло помяла, в ремонте он.

А потом был сырой февральский город. Я гнал «шестерку» сквозь падающий мокрый снег, рядом что-то бубнила Аленка, и все было плохо.

– Что ты говоришь? – переспросил я, пытаясь отогнать мысль, что в любой момент мы с Аленкой можем остаться одни. Что Ирина может уйти.

– Я говорю, что если бы ты верил в Кошкофею, то она могла бы нам помочь!

– Никаких кошкофей не существует, – отрезал я и вдруг подумал, что мне же ничего не стоит признать детскую фантазию. Ну придется, может, потом обсуждать шубку Кошкофеи или ее привычки. Ну и что? Мне же не сложно! – Алена, я пошутил, я верю в Кошкофею.

Мост, наглый джип, покосившийся фонарь, унылый регулировщик, засыпанный полуморосью-полуснегом.

– А что ты замолчала? – бегло взглянул я на дочку, когда мы замерли у очередного светофора.

– Я обиделась. – Аленка смотрела в свое окно, даже не пытаясь заглянуть мне в глаза. – Кошкофея говорит, что ты сказал неправду, ты в нее не веришь.

И у меня не нашлось сил снова обманывать дочку, переубеждать ее.

– Если бы ты поверил в нее по-настоящему, она бы помогла!

На стоянке около больницы все было забито. Я чуть отъехал и припарковал машину под пиратско-андреевским знаком с косым крестом в красном круге.

Взял дочу на руки – она это, если честно, жутко не любит – и побежал. Ткнулся в один вход, потом во второй, в третьем мне махнули рукой, я прошел несколько запутанных уровней. Здание больше напоминало лабиринт из дешевого шутера, чем нормальную больницу.

И намертво встал перед дверью «Реанимация». Суровая девушка в зеленовато-синем халате вначале выговорила мне за то, что я без бахил и в верхней одежде, а затем категорически запретила мне входить, отправив в приемный покой с указанием ждать новостей там.

– Папа, ну просто поверь в нее, – канючила Аленка, дергая меня за штанину.