Наживка

– Идея с отелем плоха только тем, что она хороша для тебя, Мартин. Ты задумал остаться здесь. Хочешь знать, почему я так думаю?

– Нет.

– Потому что опять пьешь нормально. Может, на ночь глоточек, и все.

– Не могу пить и одновременно думать.

– О чем же ты думаешь?

– Хочу выяснить, кто убил Мори. – Он твердо посмотрел на нее. – А ты?

Лили так плотно стиснула губы, что они почти исчезли.

– Знаешь, что странно? После убийства члены семьи почти всегда бросаются к копам, звонят, бегают в участок, расспрашивают, как продвигается следствие, есть ли подозреваемые… – сказал Марти.

– Как вы с Мори после убийства Ханны, – напомнила Лили непонятно холодным тоном.

Марти на секунду закрыл глаза.

– Ты с нами никогда не бегала. Никогда не расспрашивала. Будто это касалось только меня и Мори. И теперь то же самое. Мори три дня уже мертв, а ты ни разу не удосужилась поинтересоваться, кто мог его убить. Просто не понимаю.

Лили полной грудью вдохнула душный воздух, глядя не на него, а на сирень.

– Мартин, позволь тебе кое-что объяснить. Для меня смерть есть смерть, от рака ли, на войне, от ножа или пули. Смерть – это конец. Прошло семь месяцев после смерти убийцы Ханны. Ответь, тебе лучше живется, когда он лег в могилу? Мне не лучше. Он никто и ничто. Закопай десять тысяч таких же, как он, здесь, – она постучала себя по груди, – все равно пустота.

Марти уткнулся локтями в колени, обхватил руками голову и прошептал:

– Все равно хорошо, что он мертв.

Лили покачала головой:

– Ох, мужчины… Вечно желают знать, кто совершил ужасное дело, найти, заставить расплатиться. Всегда требуют око за око, будто от этого что-то изменится.

Когда Марти и Лили добрались до дома, утомленные портившейся погодой и тяжким разговором, Джек был уже сильно навеселе. Сидел за кухонным столом с бутылкой в одной руке, со стаканом в другой, давая Беккеру непрошеные юридические советы.

Молоденький коп стоял в стороне, неукоснительно исполняя обязанности, глядя в окна, присматривая за дверьми. Наверняка заметил их задолго то того, как они подошли.

– Марти, старик, хорошо, что ты тут. Знаешь, Тони чертовски славный малый, но немножечко замкнутый. И на нервы мне действует, без конца подскакивая к окнам, и прочее.

– Он свое дело делает. Спасает твою жалкую жизнь.

Джек хихикнул:

– По-моему, поздновато.

– Мы все едем в отель. Сразу же после ужина.

Джек взмахнул стаканом:

– Как скажешь, Марти. Возьми себе черепушку, и я перенесу тебя в лучший мир.

Тоже поздновато, подумал Марти, видя, как Лили бросила на сына пронзительный взгляд, под которым тот шмыгнул в гостиную. Беккер бросился следом за ним.

Заботливые друзья и соседи притащили несметное множество холодных салатов и мяса.

– Поминальный ужин, – объявила Лили, насильно сунув Беккеру полную тарелку, пока Марти накладывал другую для Джека.

После ужина Марти поднялся наверх, принял душ, переоделся, начал укладывать в сумку кое-какие вещи. В отеле с полицейским у двери Лили с Джеком будут в безопасности. Нет никаких разумных оснований отправляться с ними, кроме внезапного и неожиданного ощущения, что он член семьи. Они ему родные, пусть даже семьи больше нет. У него тоже ничего больше нет.

Когда он полез в шкаф за любимой рубашкой, белой льняной с короткими рукавами, подаренной в прошлом году Ханной на день рождения, она свалилась с плечиков на пол. Наклонившись за ней, Марти увидел в дальнем углу старый медный ящик с рыболовными принадлежностями.

– Будь я проклят, – пробормотал он, вытаскивая его и вспоминая, с каким недоверием слушал рассказ Лили о поездках Мори с Беном Шулером на рыбалку. Отстегнул защелку, поднял крышку, уставился на разнообразные блесны, крючки, поплавки в нераспечатанных пластиковых упаковках, аккуратно лежащие в соответствующих отделениях на нижнем лотке. Не особенно разбираясь в рыбалке, все-таки сообразил, что блесны перед использованием вынимают из пластика. Этот ящичек не принадлежал настоящему рыбаку.

Марти невольно улыбнулся, глубоко уверенный, что Мори, почитая все живое, не мог насаживать живого червя на зазубренный острый крючок, но недвусмысленное утверждение Лили заронило неприятное семя сомнений. То, что он сейчас видит, похоже, доказывает, что Мори был таким, каким был. Возможно, сидел с Беном Шулером в лодке или на пристани, но Марти поклялся бы всей своей жизнью, что никогда не забрасывал в воду леску. Наверняка незаметно для Бена выбрасывал мальков обратно.

Он приподнял за ручку нижний лоток, с изумлением видя под ним прозрачный пластиковый пакет из-под сандвича, а в нем паспорт.

С фотографии под обложкой улыбается Мори. Не молодой человек, приехавший в Америку в конце сороковых годов, а тот, каким его знал Марти. Он взглянул на дату выдачи документа – восемь лет назад, – перелистал странички, все сильней хмурясь на каждый штамп въездной визы. Потом сунул паспорт в карман.

На дне ящика что-то лежало, завернутое в грязную тряпицу. Марти потянул узелок и отшатнулся от выпавшего содержимого. С заколотившимся сердцем мысленно снова увидел Мори, стоявшего у него в парадном, протягивая бумажный бакалейный пакет. Это было ровно через месяц после убийства Ханны.

Держи, Мартин.

Что это?

Я завещал его Джеку, когда он еще был моим сыном. Он отказался, теперь это твое.

Господи боже мой, Мори… я не могу принять наследство Джека. Откуда он у тебя?

Правда, красивый? Первоклассный армейский кольт сорок пятого калибра. С перламутровой рукояткой. Ему шестьдесят с лишним лет. Я его забрал у мертвого нациста, который, возможно, убил за него американского офицера. Дороже у меня ничего нет, Мартин. Я его тебе завещаю.

Марти сел на пол спальни, затаив дыхание, глядя на перламутровую рукоятку пистолета, предусмотрительно спрятанного на дно ящика с рыбацкими снастями. Никогда не думал его снова увидеть.

Он даже не сознавал, что тянется к пистолету, пока не ощутил в руке гладкий перламутр. Та же самая фактура, тяжесть, слегка шероховатый спусковой крючок… Точно так же, как в прошлый раз.

В комнате стояла вонь – моча, дым, безошибочный кислый запах наркомана. Под ногами пробежала крыса, остановилась, взглянула на него, лениво пошла дальше. Он видел собственную тень, продвигавшуюся по стене, упавшую на длинные лохматые волосы недочеловека, обмякшего у стенки, вводя иглу в вену.

Потом увидел глаза, которых никогда не забудет, бледные исколотые руки, распоровшие горло Ханны, потом увидел поднимавшийся в своей руке кольт, нацелившийся в лоб Эдди Старра обвиняющим перстом. Дуло подпрыгнуло, когда был спущен курок, но его это не испугало. Он еще долго стоял, глядя пустыми глазами на кровь, стекавшую по стене.

На следующее утро пошел в питомник, вернул Мори пистолет. Сказал, вещь слишком дорогая, семейная реликвия, он не может оставить его у себя. В тот же день «магнум-357» начал готовиться к самоубийству.

Теперь он был спокоен, пожалуй, спокойнее, чем за долгие месяцы. Старательно завернул пистолет, уложил на дно ящика, затолкнул его в тот же дальний угол, где нашел. За последние три дня в какой-то момент он пришел к выводу, что у него еще есть семья, определенные обязательства и что он, как ни странно, еще хочет жить.

Поэтому отказался от пистолета, отказался от самого себя, решил полностью заплатить за содеянное, чтобы оно обрело смысл.

Но пока рано.