В канун Рождества

— Какая у вас счастливая семья!

— Да, — с улыбкой согласилась Серена. — Я это знаю. Нам повезло. Я действительно это понимаю, Элфрида. Честное слово! И каждый день благодарю тебя.

Время от времени Элфрида покидала Эмбло, уезжала в своей маленькой «фиесте» одна, оставляя Горацио в обществе овчарок Джеффри. Она не переставала удивляться: в этой глухомани жизнь представала во всем своем разнообразии. Туристический сезон давно закончился, узкие извилистые дороги были пусты, и навстречу ей попадался разве что случайный автобус, фургончик мясника или трактор. Иногда за обширной пустошью дорога неожиданно спускалась в маленькую поросшую рододендронами долину, где в садах все еще зеленела трава и рдели цветки фуксии, похожие на маленьких балерин.

Однажды Элфрида совершила поездку в соседний городок. Оставив машину на парковке, она углубилась в лабиринт переулков и переходов, которые вывели ее к порту. По дороге к нему расположились рестораны, сувенирные ларьки и много маленьких галерей, где были выставлены картины, скульптуры и другие предметы искусства. Элфрида обнаружила книжную лавку, зашла в нее и выбрала по книжке для Бена и Эми. Это было такое приятное занятие, что она продолжила его, имея в виду Франческу, и в результате купила для нее книжку в букинистическом отделе. Это был «Овечий остров» Джона Бьюкэна, Элфрида вспомнила, как зачитывалась им в детстве. Оскар и Франческа наверняка будут читать эту книжку вместе, уютно устроившись в широком кресле у догорающего камина.

Покупки завернули, Элфрида заплатила и пошла дальше по улице. В лавке художественных изделий она выбрала два свитера ручной вязки с красивым орнаментом — один для Джеффри, другой для Серены. Купила открытки, бутылку вина и отправилась в обратный путь по лабиринту мощенных булыжником переулков, где сушилось на веревках белье, а в ящиках на подоконниках ярко пестрели настурции и розовые петунии. Но вот еще одна галерея. Элфрида не могла не остановиться у витрины. Взгляд ее задержался на небольшой абстрактной картине в блеклой раме. Все цвета древней земли запечатлелись на этом полотне именно такими, какими их увидела она.

Элфриде ужасно захотелось купить картину — не для себя, а в подарок. Будь Джимбо жив, ему бы такая точно понравилась. Она представила себе, как приносит эту картину в его дом в Барнсе, где они были так счастливы, как он разворачивает бумагу, как на его лице отражается восторг…

Картина вдруг дрогнула и затуманилась. Элфрида поняла, что глаза наполнились слезами. Она не плакала, когда Джимбо умер, прятала скорбь и старалась научиться жить в холодном одиночестве. И считала, что научилась, но, оказывается, ошиблась. Наверное, она из тех женщин, которые не могут жить без мужчины, и тут уж ничего не поделаешь.

Слезы высохли. Смешно! Ей шестьдесят два года, а она распускает нюни, как какая-нибудь молоденькая девушка, потерявшая возлюбленного! И все же Элфрида не отходила от витрины, она все стояла и смотрела на картину. Ей хотелось разделить с кем-нибудь удовольствие. Кому-нибудь подарить ее.

Может, купить ее для Оскара Бланделла? Но ведь у Оскара есть Глория, и та будет озадачена таким подарком. Элфрида словно наяву услышала ее голос: «Элфрида! Это несерьезно! Это же всего лишь какие-то мазки. Четырехлетний ребенок и то нарисует лучше. И куда же ее повесить? Ты чудачка. Что это на тебя нашло? Потратила столько денег на такую ерунду. Тебя обворовали».

Нет, неудачная мысль. Элфрида неохотно отошла от витрины и пошла дальше. Улицы остались позади, она вышла на дорожку, зигзагами поднимавшуюся на вершину поросшего травой мыса, который делил берег пополам. Ветер разгулялся не на шутку, и когда она добралась до плоской вершины, вокруг были только океан и небо, смыкавшиеся на горизонте изогнутой синей полоской. Как будто плывешь по морю. Она спустилась на берег, села, поплотнее запахнула куртку и разложила вокруг пакеты и свертки, как какая-нибудь старуха пенсионерка, уставшая от хождения по магазинам.

Но она не старуха. Она Элфрида. Она выжила и продолжала жить. Только вот ради чего?

Чайка спланировала сверху и опустилась у ее ног в поисках чего-нибудь съедобного. Глаза у птицы были холодные и жадные. Элфрида улыбнулась. Ей захотелось, чтобы кто-то был рядом с ней. Хорошо бы Оскар. Провел с ней здесь хотя бы один день, и по возвращении в Дибтон они смогли бы поговорить о ветре, море и чайке, вспомнить и подивиться волшебству вот таких мгновений.

Наверное, это хуже всего — когда не с кем разделить воспоминания.

Настал день отъезда. Элфрида поверить не могла, что провела в Эмбло целый месяц, так быстро пролетело время. Конечно же, все семейство уговаривало ее остаться.

— Живи сколько захочется, мы будем только рады, — говорила Серена, и Элфрида знала, что она искренна. — Ты замечательная. Мать, сестра и подруга в одном лице. Мы будем по тебе ужасно скучать.

— Серена, ты очень милая, но мне пора возвращаться к обычной жизни.

— Ты приедешь снова?

— Непременно!

Элфрида планировала выехать как можно раньше, чтобы добраться до дому еще засветло. В восемь утра она уже стояла у машины, а Джеффри грузил вещи. Все маленькое семейство собралось вокруг. Эми плакала.

— Не хочу, чтобы ты уезжала! Хочу, чтобы осталась! — твердила она.

— Гости не остаются навсегда, лапочка моя. Настало время уезжать.

Горацио так явно не считал. Каждый раз, когда его загоняли в машину, он выпрыгивал обратно. В конце концов его взяли за ошейник, посадили на заднее сиденье и захлопнули дверцу. Он смотрел в окошко: лохматая морда печально поникла, в черных глазах страдание.

— По-моему, он сейчас тоже заплачет, — заметил Бен.

Ни он, ни его сестричка не успели одеться и в резиновых сапогах и теплых куртках, надетых на пижамы, выглядели довольно забавно. Эми расплакалась еще пуще, когда ее братишка пожалел Горацио. Мать наклонилась, подхватила ее и прижала к себе.

— Не унывай, Эми. Как только машина отъедет, Горацио успокоится.

— Не хочу, чтобы они уезжали!

Расставание затягивалось. Элфрида повернулась к Джеффри.

— Дорогой, — сказала она, — я тебе очень, очень благодарна! — Он не успел побриться, щека была колючей. — Серена!.. — Быстро поцеловав ее, Элфрида провела ладонью по льняной головке Эми и, решительно усевшись за руль, включила зажигание.

Машина тронулась. Провожающие стояли и махали руками, пока машина не скрылась из вида. Элфрида была уверена, что они не ушли в дом, пока ее маленькая «фиеста» не свернула на шоссе.

Нечего чувствовать себя одинокой и осиротевшей. Она простилась не навсегда, захочет — и снова приедет в Эмбло. Через год, а может, и раньше. Джеффри и Серена всегда будут там, и Бен, и Эми тоже. Взрослые не изменятся, а вот Бен и Эми станут выше, тоньше или толще, озорнее, у них выпадут молочные зубы. Они никогда уже не будут малышами, которых она полюбила в этот период их жизни. Как и ее каникулы, он кончился.

Надо развеяться, развеселиться, а для этого следует смотреть вперед, причем с оптимизмом — это самый надежный способ избавиться от чувства утраты. Она едет домой, в свое гнездышко, к своим вещам. В маленькое скромное пристанище, которое делит с Горацио. Раскроет двери и окна, проверит, все ли благополучно в саду, разожжет камин.

А завтра, может быть, позвонит в Грейндж и поговорит с Глорией. Услышит радостные возгласы: «Элфрида вернулась!» и настойчивые приглашения немедленно явиться к ним. И она возьмет с собой «Овечий остров», который купила для Франчески, и скажет: «Я выбрала для тебя эту книгу, потому что очень любила ее, когда была такая, как ты. Уверена, ты тоже ее полюбишь».

Надо купить по дороге что-нибудь съестное: перед отъездом она вымыла холодильник. Надо остановиться у мини-маркета миссис Дженнингс. Элфрида начала составлять в уме список. Хлеб, молоко. Сосиски, яйца, масло. Кофе. Печенье и несколько банок еды для Горацио. Может, какие-нибудь консервы себе на ужин. Что-нибудь калорийное, вроде супа с моллюсками.