Жертвенник

Ну, раз уж я упомянул о Ней, то, наверно, созрел для того, чтобы попробовать перейти, наконец, к делу.

Значит, так. Наконец-то это произошло – я влюбился. Думаю, вряд ли то, что я испытываю, называется как-то иначе.

До сих пор было так: девушки, девчонки и даже большинство взрослых женщин (за исключением разве что древних старух и то далеко не всех) безумно раздражали меня. Своими визгливыми голосами, своими повадками, неискренностью, капризами и прочими бросающимися в глаза «достоинствами». Ну, в крайнем случае, если набор этих «достоинств» был не слишком велик и разнообразен, они были мне совершенно безразличны.

Я даже и представить себе не мог, что когда-нибудь буду трепетать при звуках Ее голоса, прислушиваться, не раздадутся ли Ее шаги, и блеять, точно тупоумный баран, если Она заговорит со мной. Я даже дошел до того, что подобрал маленький такой вышитый платок, который Она обронила. Вместо того, чтобы вернуть его хозяйке или даже просто выбросить, я ношу этот платок в нагрудном кармане, поближе к сердцу, время от времени достаю и прижимаю к лицу. Мне кажется, он хранит Ее запах – легкий, нежный, немного похожий на запах голубых цветов, которые растут по берегам ручьев. В общем, я то и дело совершаю такие поступки и испытываю такие эмоции, которым нет никакого разумного объяснения.

Клянусь, я пытался сбросить с себя это наваждение. Все равно ведь без толку – что я для Нее? Хотя по возрасту мы ровесники, на самом деле Она старше. Добрее, мудрее, отважнее. Какая Она смелая, а? Одна, без какой-либо защиты, безо всякой надежды уцелеть, если дело обернется плохо, отправилась Каменный Город, в самое логово пауков, в тот момент, когда они клокотали от ненависти к нам. Мне кажется, я бы так не смог. Да что там кажется – я просто уверен в этом. А Она смогла. В общем, Она во всех отношениях гораздо лучше меня. Это не говоря уж о внешности. Она – красавица, хотя кое-кто, я знаю, думает иначе. Ну, дураков, как известно, всегда хватает.

Да, Она красавица, а я… Я даже дошел до того, что сегодня долго разглядывал себя в зеркало, намочил и пытался разгладить свои дурацкие кудри, мелкие и жесткие, как у дикарей, и всерьез обдумывал, не постричься ли мне у робота-парикмахера. И чем больше я на себя пялился, тем больше меня тоска брала. Нет. На такого урода Она, конечно, и не взглянет. То есть, взглядывать-то Она каждый день взглядывает, потому что добрая, а я не могу удержаться и верчусь у Нее под ногами, но это совсем не тот взгляд, который я имею в виду. Точно таким же взглядом Она смотрит на какую-нибудь птичку или бегущие по небу облака. Вот на Скалли Она смотрит иначе – с любовью и нежностью. Я даже дошел до того, что завидую ему. Но, завидуй не завидуй, а мне до Скалли далеко.

Клянусь, я пытался убедить себя, что все это глупости. Я же человек разумный, так? Рациональный, как говорит Цекомп. А раз так, значит, должен понимать. Да, в мире есть вещи, на которые приятно смотреть, есть звуки, которые приятно слышать, но это вовсе не повод, чтобы сходить с ума.

Сегодня ты видишь или слышишь их, а завтра нет, но все равно спишь спокойно и не мечешься в ожидании, когда это произойдет снова. В мире ведь столько интересного. Нет одного, займешься другим. Какой смысл в том, что днем и ночью мечтать непременно хотя бы раз в день встретиться именно с этим человеком, а не с каким-нибудь другим? Просто постоять рядом, послушать голос или, если повезет, сделать что-то для него. Да, соглашался я сам с собой. Смысла – ни малейшего, но… До чего же волнующе и приятно.

Все это и многое другое я говорил себе снова и снова, а потом оказывалось, что я стою там, куда вовсе и не собирался идти, и высматриваю, не покажется ли Она.

В общем, я влип. Но зато, по крайней мере, теперь мне известно, что это такое. Сладкая отрава. Незримая цепь. Горе и радость вперемежку.

Кстати, о цепях. Я даже дошел до того, что не знаю, радоваться мне или огорчаться, что завтра утром мы отправляемся в свое первое путешествие. Я так мечтал об этом – и вот, пожалуйста. Ну, не безумие ли?

Нет, определенно, нужно как-то немного… успокоиться, что ли? Жизнь-то продолжается. И какая! Все, все, все, хватит ныть. Попробую поговорить о чем-нибудь другом.

Мы летим на остров Керна, так он называется на старых географических картах. Антар уже летал в те края на разведку и говорит, что вроде бы на самом этом острове никого нет, хотя он видел какие-то древние развалины. Он рассчитывает устроить на острове Керна нашу временную базу. Дело в том, что оттуда рукой подать до атолла Пальмира, а именно он – главная цель этого нашего похода. Им мы и займемся после того, как обследуем остров Керна.

Мы – это, конечно, отряд Антара. Теперь нас осталось всего семь человек. С Бруно Антар решился, наконец, распрощаться. И правильно, я считаю. Ну, как можно отправляться в рискованный поход с человеком, которому не доверяешь? Антар поступил с Бруно очень даже благородно. Не стал поднимать шума, никому ничего не рассказал. Просто предложил Бруно самому уйти. Хотя ребята, конечно, догадываются, что тут дело не чисто. Лала не раз пыталась у меня выпытать, что произошло, но я, понятно, молчу как рыба. Слово Антару дал, да и сам понимаю, что о таких вещах не болтают.

Бедняга Ален тоже не летит с нами. Он превратился в несмышленого ребенка, который заново учится самым простым вещам – ходить, есть и говорить. Зато теперь он ничего не помнит о случившемся, и это хорошо, иначе не представляю себе, что бы с ним стало. Легко ли осознавать, что ты погубил двенадцать ни в чем не повинных человек? Пусть даже и не по собственной воле, не отдавая

себе в этом отчета? Легко ли смотреть в глаза их родным и друзьям? А в таком состоянии, как сейчас, он может смотреть в глаза кому угодно, ничуть не смущаясь и не чувствуя за собой никакой вины. И взгляд у него такой открытый, такой детский.

После того, как господин Аликорн заключил с Королевой Моок договор о мире, она приказала Эрритену найти и «освободить» Алена. Так она выразилась. Если кого мир между людьми и пауками совсем не обрадовал, так это Молчуна. Узнав о том, что произошло, он весь прямо перекосился от злости. Однако не решился осмелиться ослушаться свою Королеву. Когда закончился тот достопамятный разговор между Нею и Королевой Моок, а потом между той же Королевой и господином Аликорном, Молчун полетел в город вместе с ними. Едва спидер опустился на землю, он уверенным шагом направился к скале Веревка. Как будто каким-то непонятным образом был связан с Аленом и знал совершенно точно, где тот находится.

Самое интересное, что я хорошо помнил то место, где, как выяснилось, спрятался Ален. Я сам там был, когда мы его искали, но ни я, ни кто-нибудь другой из нас не обратили внимания на узкую щель, через которую, казалось, человеку-то и пролезть невозможно. А вот Ален сумел. Эта щель вела в крошечную пещеру, где он и уснул. Молчун остановился перед щелью и сделал знак – дескать, полезайте. До разговоров с людьми он так ни разу и не снизошел. Ну, наши вытащили Алена из пещеры – даже это не заставило его проснуться – и положили на пол у ног Молчуна. Тот достал из сумки небольшой шарик, положил его на прижатые друг к другу ладони, уставился на Алена и вдруг…

Я сам там не был, другие рассказывали. Причем, что интересно, все по-разному. Как будто вспыхнул нестерпимо яркий свет, совершенно беззвучно (или ударила молния и грохнуло так, что скала затряслась), и на какое-то время все ослепли. А когда снова смогли видеть, шарик на ладонях Молчуна стал гораздо больше и теперь излучал серебристое сияние (красноватое, голубоватое).

Видно, он жег Молчуну руки, потому что тот кривился, точно от боли, и перекатывал его с одной ладони на другую. Сияние постепенно слабело, но когда Молчун достал из сумки кувшин и бросил туда шарик, от кувшина тоже стало исходить похожее сияние, хотя и едва заметное. Молчун заткнул кувшин костяной пробкой, убрал его в сумку и направился к выходу, даже не взглянув на Алена.