Жертвенник

Сдерживаясь изо всех сил и стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее, он спросил:

– Что ты… видела?

– Вот так, – Инес махнула рукой вправо, – одна постель, на ней спит Сонар. А вот так, – последовал еще один взмах, теперь уже в левую сторону, – постель Бруно, но на ней… лежит… крыс…

– Ерунда. Крысы часто… спят на кроватях… хозяев, – сказал Эрритен. – Стой здесь.

Он подошел к окну, ухватился за подоконник, подтянулся и заглянул в комнату. Ну, по крайней мере, с головой у девчонки пока все было в порядке. На правой постели, разметавшись, безмятежно спал парнишка лет семи, а на левой и впрямь очень удобно устроился толстый, облезлый и, значит, уже немолодой крыс. Ишь, пригрелся в отсутствие хозяина. Придется разбудить, подумал Эрритен. Пусть покажет, куда подевался этот чертов Бруно.

Он с силой потянул крыса за хвост – самое чувствительное место, даже простое прикосновение к которому, мягко говоря, не доставляло этим животным удовольствия – и как только тот с обиженным сопением поднял голову, мысленно приказал ему подойти к окну. Крыс оказался очень податливым к воздействию и немедленно послушался, хотя чувствовалось, что передвигается он с заметным трудом. Вблизи стало ясно, что он даже старше, чем казалось вначале. Почти вся шерсть на спине у него вылезла, на оголившейся розовато-серой коже проступали темные пигментные пятна, а редкие уцелевшие волоски на голове и боках утратили серую окраску и стали желтовато-белыми.

Как только крыс оказался в пределах досягаемости, Эрритен взял его на руки. Тот, похоже, ничего против не имел, даже попытался лизнуть Эрритена в щеку. Впрочем, животные вообще молниеносно распознавали в нем господина и, как правило, не только подчинялись, но делали это с удовольствием и очень ценили любую, даже мимолетную ласку. Ищи своего хозяина, мысленно приказал крысу Эрритен, почесал его по загривку и опустил на землю. Крыс вперевалку отошел на пару шагов и оглянулся с таким видом, словно хотел спросить: «Может, не стоит? Постель такая мягкая…» Эрритен усилил ментальный нажим и крыс покорно поплелся… к сараю.

Все ясно, подумал Эрритен. Наверняка Бруно развлекается там с какой-нибудь девицей, иначе с чего бы ему не спалось дома, на своей постели? Очень скоро эта догадка подтвердилась. Правда, любовные игры, судя по всему, уже закончились, и теперь молодые люди крепко спали. Совершенно обнаженные, они лежали в обнимку на одеяле, постеленном на большой груде привядших пальмовых листьев, которые, видимо, собрали, чтобы плести циновки. Вокруг валялась разбросанная в беспорядке одежда. Видно, уж очень было невтерпеж.

Разбудить Бруно оказалось делом не простым. Сначала его так и эдак пыталась растолкать Инес, но безрезультатно. В конце концов Эрритен разозлился и хорошенько дернул парня за волосы, рассудив, что спросонья тот вряд ли сообразит, что к чему. И тут же спрятался за грудой наваленных друг на друга пустых корзин.

Бруно ойкнул, но, наконец, приподнял голову и вытаращил глаза при виде Инес. Надо отдать ему должное – он мгновенно, еще до того, как она произнесла хотя бы слово, понял, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Прикрывая руками срам, скатился с «ложа любви», схватил штаны и натянул их, повернувшись спиной к Инес. Обеспокоенная его перемещениями девица заворочалась и перевернулась на спину, бесстыдно раскинув ноги; пружинисто заколыхались налитые груди с большими темными сосками. Вид обнаженного женского тела, молодого и ядреного, исходящий от него запах, просто бьющий в нос, запрокинутое спящее лицо с полуоткрытым ртом – все это так сильно взволновало Эрритена, что мелькнула мысль после ухода Бруно самому занять его место. Может быть, с внутренней усмешкой подумал он, спросонья она даже не разберет, что к чему – до тех пор, пока в конце концов его пальцы не сомкнутся у нее на шее.

Однако этим мечтам не суждено было сбыться.

Натянув штаны, Бруно сделал Инес знак выйти из сарая. Это был высокий худой парень, которого красавцем никто бы не назвал – лопоухий, с маленькими глазками, сильно вздернутым носом, похожим на свиной пятачок, большим ртом и прямыми светлыми волосами – но очень смышленый и бойкий на язык. Возможно, поэтому он пользовался большим успехом у женщин, до которых и сам был большой охотник.

– Ну, что такое? – с обеспокоенным видом спросил Бруно, когда они с Инес вышли во двор.

Эрритен не двинулся с места – ему и оттуда, где он притаился, было хорошо слышно каждое слово.

Девчонка почти все сделала, как надо. Вид у нее был испуганный, и это, наверно, только усилило впечатление.

– На город собираются напасть пауки? – недоуменно повторил Бруно, выслушав ее рассказ. – Может, нужно сообщить Аликорну? Антар про это ничего не говорил?

– Ах да! Он сам пошел к Аликорну, вот! – почти выкрикнула Инес, скосив глаза в сторону сарая, где прятался Эрритен; видно, перепугалась до смерти, когда поняла, что допустила промашку, забыв упомянуть об этом. – И сказал, мол, если немного задержится, чтобы вы не поднимали шума и ждали…

– Хорошо, хорошо, пока что шумишь только ты, – проворчал Бруно, почесывая грудь. – Я понял.

– Ты предупредишь всех? Сделаешь, как он велел? – спросила девчонка.

То, как она выделила слово «он», могло бы насторожить или, по крайней мере, удивить Бруно – если бы его уже не насторожило и не удивило то, что он услышал раньше. И если бы у него возникла хотя бы тень сомнения в том, что Инес и в самом деле послал ее брат. Однако что-то, видимо, все-таки Бруно зацепило, потому что он сказал:

– Конечно. А почему, интересно, он послал тебя, а не Трейси? Ты что, тоже едешь с нами?

– Кто? Я? Куда? Нет… Не знаю… – залепетала Инес, испуганно оглядываясь.

Вот дура! – с досадой подумал Эрритен.

Но Бруно, по счастью, тут же забыл о своем вопросе; его волновали куда более важные вещи. Не дослушав, он вернулся в сарай и растолкал свою подружку. Эрритену не удалось прежде как следует разглядеть ее утонувшее в тени лицо; по правде говоря, оно его интересовало меньше всего. Сейчас же выяснилось, что девушку звали Лала, и она тоже входила в этот их так называемый «отряд». Бруно коротко объяснил ей, что происходит. Они договорились, что Лала отправится будить Атуана и Герка, а сам Бруно всех остальных.

Как ей и было приказано, Инес после разговора с Бруно вышла со двора, как будто собираясь возвращаться домой, и незаметно спряталась за живой изгородью. Увидев Эрритена, она выскочила из своего укрытия.

– Не отставай, – бросил он ей на ходу.

Они подошли к дому сзади, со стороны скалы Голова Болит. Все было тихо, спокойно, но на всякий случай Эрритен, спрятавшись в конюшне, послал Инес заглянуть в комнату Антара. Вернувшись, она сообщила, что брат спит. Теперь следовало проследить за тем, чтобы вся шайка собралась, потому что дальше будет дорого каждое мгновенье. Еще дома, обдумывая свои дальнейшие действия, Эрритен пришел к выводу, что пожар – это слишком хлопотно и не очень надежно. Другое дело, если бы юнцы спали; тогда, запылай дом сразу с нескольких концов, они, скорее всего, задохнулись бы в дыму или слишком поздно сообразили бы, что к чему.

Но они спать не будут. Более того, они будут настороже. Поэтому Эрритен выбрал для них другой вид смерти; она придет к ним с той стороны, откуда они ее никак не ждут, и в совершенно неожиданном обличье.

Еще раньше, внимательно изучая окрестности, он обратил особое внимание на дом, который стоял через улицу от дома Антара. У входа в окружающий его двор росли два больших пандануса – высокие деревья с широкой кроной и пышной метелкой воздушных корней, торчащих из тонкого ствола на высоте двух-трех метров и спускающихся до самой земли. Эрритен приказал Инес спрятаться за одним из панданусов и следить за тем, как будет собираться «отряд».

Всего, не считая Антара и Трейси, в дом должно было войти восемь человек.

Как только последний из них скроется за дверью, Инес следовало немедленно выбраться из укрытия и со всех ног мчаться в конюшню, чтобы сообщить об этом Эрритену. Только тогда он сможет выпустить на свободу их «погибель» и указать ей цель. Однако еще до того, как смерть сделает свое дело, нужно было успеть вывести из-под удара Антара. Ему, как известно, отводилась в плане Эрритена особая роль, а ведь еще требовалось время, чтобы связать его, взвалить на лошадь и покинуть город.