Человек-подушка

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Комната для дознания в полицейском участке. Катурян поспешно сочиняет свое длинное признание. Протягивает первый лист сидящему за столом Тупольски. Ариэль стоит, курит.

Тупольски. «Я, нижеподписавшийся, частично признаю себя виновным в убийстве шести человек. Троих я прикончил сам, остальных трех убил я и мой брат, который реализовывал на деле ужасные и извращенные рассказы, которые я сочинял». Скобка, «прилагаются», скобка закрывается. (пауза) «Самое последнее мое убийство – это убийство моего брата Михала…» Да, благодарю вас, Катурян, мы сами об этом никогда бы не догадались. «Задушил его подушкой…» Так, так, так… Дальше… «спас его от пыток и мучительной смерти и убил его руками его же…» Да, да… Дальше тут пошла всякая фигня про то, как вы любили своего брата. Я вижу, как вы его любили. «Перед этим преступлением я убил немую девочку, примерно три дня назад. Я не знаю, как ее зовут. Она… была…»

Ариэль. (пауза) Она была что?

Тупольски. Все, страница кончилась.

Ариэль. Пиши быстрее.

Тупольски. Пиши быстрее. (пауза) Ты это называешь «быстрее»? Пиши быстрее. Еще быстрее.

Ариэль. Еще быстрее.

Тупольски. Еще быстрее.

Ариэль буквально сворачивает себе шею, пытаясь прочесть, что пишет в данный момент Катурян. Катурян инстинктивно закрывает листок бумаги рукой. Ариэль дает ему затрещину.

Ариэль. Ты тут не в школе на экзаменах.

Катурян. Простите…

Ариэль читает через плечо Катуряна.

Ариэль. «Убил, как написано в рассказе… «Маленький Иисус». Это какой «Маленький Иисус»? Я такого не помню…

Тупольски. Что?

Ариэль просматривает коробку с документами, находит рассказ «Маленький Иисус».

Ариэль. Он говорит, что они убили ее, как написано в рассказе «Маленький Иисус». Ты читал это?

Тупольски. (ослабевая, печально) Да. Я читал.

Ариэль читает рассказ про себя. Катурян бросает взор на Тупольски и замечает, как тот пристально наблюдает за ним. Смущается и протягивает ему второй лист признания, продолжает писать.

И где вы оставили ее тело?

Катурян. Я тут карту нарисовал. Сразу за нашим домом в лесу в Каменце есть колодец. В нем тело девочки, а под ним еще два трупа. Двое взрослых.

Тупольски. Что это еще за взрослые?

Катурян. Я как раз к этому подбираюсь.

Тупольски проверяет свой пистолет. Катурян замечает это движение, но продолжает писать.

Тупольски. (Ариэлю) Ну и что ты там начитал?

Ариэль. «Она носила бороду и ходила в сандалиях».

Тупольски. Ариэль, если мы читаем этот рассказ, чтобы выяснить, как ребенок погиб, то можно опустить подробности и сразу перейти к финалу, как тебе кажется?

Ариэль. Да, давай.

Тупольски. Так что… к черту про терновый венец. К черту про плетку. К черту про «она носила распятие по комнате, пока ее ноги не перестали ее слушаться». К черту все подробности. (пауза) Я пойду прикажу судебным приставам достать тело.

Тупольски выходит с картой, нарисованной Катуряном. Ариэль дочитывает рассказ и начинает тихонько плакать. Катурян смотрит на него, затем возвращается к бумаге. Ариэль в изнеможении садится на стул.

Ариэль. Откуда берутся такие люди, как ты?

Катурян завершает писать на одном листе, протягивает Ариэлю, начинает другой. Ариэль читает законченный лист.

«Я держал мальчика, когда мой брат отрезал ему пальцы, как это написано в «Сказке о городе у реки». Прилагается. (пауза) «Я держал девочку, когда мой брат запихивал в нее яблочных человечков, внутри которых мы спрятали лезвия, как это было написано в рассказе «Яблочные человечки». Прилагается. (пауза) Неужели ты веришь, что мы не сожжем твои рассказы в ту же минуту, как уничтожим тебя?

Катурян. Я во всем чистосердечно признался, как и обещал вам. И я хотел бы верить в то, что вы положите мои рассказы в отдельную коробку и обнародуете их спустя пятьдесят лет со дня моей смерти. Вы обещали мне это.

Ариэль. Что заставляет тебя верить в то, что мы сдержим наше слово?

Катурян. Потому что я, в глубине души, верю, что вы честные люди.

Ариэль. (встает, вскипая) В глубине души? Какой, твою мать, души?!

Катурян. Неужели вы снова станете бить меня после того, как я закончу? Я как раз подошел к той части, где я рассказываю об убийстве матери и отца.

Катурян продолжает писать. Ариэль закуривает сигарету.

Спасибо.

Ариэль. (пауза) Ты убил отца и мать?

Катурян кивает головой.

Хотя это глупый вопрос, конечно. За что хоть?

Катурян. Ну… У меня есть рассказ, он называется «Писатель и брат писателя». Не знаю, заметили ли вы его…

Ариэль. Читал.

Катурян. Тогда хорошо… Я ненавижу писать автобиографичные рассказы. Мне кажется, что люди, пишущие о том, что им известно, пишут о том, что им известно, потом что они чертовски глупы для того, чтобы что-то сочинить. Но «Писатель и брат писателя» – это, я уверяю вас, единственная моя история, где нет ни слова вымысла.

Ариэль. Ого. (пауза) Сколько ему было лет? Когда они начали это делать.

Катурян. Ему было восемь. Мне семь.

Ариэль. И как долго это продолжалось?

Катурян. Семь лет.

Ариэль. И ты слышал звуки все эти годы?

Катурян. Я до самого конца не понимал, что они означают. Но я слышал их, да.

Ариэль. И потом ты убил их?

Катурян качает головой, протягивая Ариэлю последний завершенный лист.

Катурян. Я задушил их подушкой, потом схоронил тела в колодце за нашим домом. Колодец – это самое подходящее место. Неслучайно там же лежит тело немой девочки.

Ариэль идет в подсобную комнату, что-то там проверяет.

Ариэль. А ты знаешь, твой рассказ о детстве может быть засчитан в суде как неплохой аргумент в твою пользу. Разумеется, это случится при единственном условии: если мы захотим освободить тебя до суда и не застрелим через час.

Катурян. А я не хочу ни от чего освобождаться. Я только прошу вас сдержать ваше слово. Пожалуйста, убейте меня, но не трогайте мои рассказы.

Ариэль. Ну хорошо, на пятьдесят процентов ты нам можешь верить.

Катурян. Я верю вам.

Ариэль. Откуда ты знаешь, что мне можно верить?

Катурян. Не знаю. Что-то мне подсказывает. Не знаю, правда, что.

Ариэль. Правда? Что касается меня, тут я, пожалуй, могу тебе помочь. Что-то тебе подсказывает, что меня переполняет всепроникающая ненависть… ненависть… к таким, как ты. Которые не стоят даже мизинца… ребенка. Я проснулся сегодня с ней. Она заставила меня встать с кровати. Она ехала со мной в автобусе на работу. Она шептала мне: «Он не улизнет». Я пришел на работу очень рано. Я проверил, зачищены ли контакты и готовы ли электроды к работе… чтобы мы не теряли… ни… секунды. Да, увы, иногда мы вынуждены применять излишние меры воздействия. Даже бывает так, что мы применяем излишние меры воздействия на абсолютно не виновных людей. Но я скажу тебе другое. Когда эти абсолютно не виновные люди выходят из этой комнаты на волю, они даже помышлять не могут о том, чтобы просто даже повысить голос на маленького ребенка. В противном случае, они знают, что мы, черт возьми, услышим это и снова притащим их сюда для еще одной порции излишних мер воздействия. И наверное, тебе может показаться теперь, что подобное поведение полицейских сомнительно с точки зрения морали. Да, это черт тебя побери, именно так! Но знаешь что?! Мне насрать на это! Потому что, когда я стану стариком, знаешь что будет? Детишки будут бегать вокруг меня, они будут знать, кто я и что я для них сделал, они подарят мне конфеты – самое ценное, что у них есть, – в знак благодарности, и я возьму у них эти конфеты и теперь уже я стану благодарить их, и потом скажу им ласково, чтобы они поспешили домой к маме, и вот тогда я буду счастлив. Не потому, что мне дали конфет, на самом деле я их не люблю, но потому что я буду знать… я буду знать в моем сердце, что когда меня уже не будет здесь, они останутся, многие из них останутся. Поэтому я хороший полицейский. Не потому, что я могу расследовать все дела на свете – я на самом деле не всесилен, а потому, что я чего-то стою. Я стую чего-то. Я стою на верной стороне. Я, может быть, не прав, но я стою на правильной стороне. На стороне детей. То есть на противоположном от тебя берегу. И поэтому, когда я слышу, что ребенка убили в стиле… в стиле твоего «Маленького Иисуса»… Знаешь что? Я готов замучить тебя до смерти только за одно то, что ты пишешь такие истории, как эта. Я даже не буду разбираться, кто их инсценирует! А, впрочем, знаешь что?