Исчезновение

Грант заснул, размышляя о том, может ли женитьба на такой милой, умной и привлекательной девушке, как Лиз Гарроуби, компенсировать мужчине потерю свободы.

Где-то в глубине сознания погружавшегося в сон Гранта продефилировала процессия его любовей. Большая часть их — чисто романтические привязанности.

Однако утром он думал только об одной женщине. Об этой женщине в Хэмпстеде.

Никогда, даже будучи еще неоперившимся юнцом, не шел Грант на свидание с женщиной, горя таким нетерпением, как то, что влекло его в то утро на Холли-Пэйвмент. Он даже был слегка шокирован, когда, сойдя с автобуса и направляясь к повороту на Холли-Пэйвмент, обнаружил, что у него колотится сердце. Очень давно сердце Гранта не колотилось, разве только по чисто физическим причинам.

Черт бы побрал эту женщину, подумал Грант, черт бы ее побрал.

Холли-Пэйвмент был тупичок, залитый солнечным светом. Такое тихое место, что надменно вышагивающие голуби казались почти буйными нарушителями спокойствия. Номер девять представлял собой двухэтажный дом, верхний этаж которого был превращен в студию. На пластинке для звонка сияли одна под другой две кнопки и рядом с ними были укреплены деревянные таблички. Верхняя гласила: «Мисс Ли Сирл». Нижняя: «Нэт Ганзэйдж. Вспомогательные принадлежности».

Интересно, что это такое — «вспомогательные принадлежности»? — думал Грант, нажимая верхнюю кнопку. Он тут же услышал, как хозяйка квартиры спускается к двери по деревянной лестнице. Дверь открылась, и вот она стоит перед ним.

— Мисс Сирл? — услышал Грант собственный голос.

— Да, — ответила она и продолжала стоять, освещенная солнцем, невозмутимая, но удивленная.

— Я — инспектор уголовного розыска Грант. — При этих словах, заметил он, ее удивление возросло. — Мой коллега сержант Вильямс приходил к вам вместо меня неделю назад, так как я был занят другими делами. Но мне бы очень хотелось поговорить с вами самому, если это удобно.

— Да, конечно, — произнесла она спокойно. — Проходите, пожалуйста. Я живу на втором этаже.

Она закрыла за Грантом дверь и повела его по деревянной лестнице наверх, в свою студию. Крепкий запах кофе, хорошего кофе, разносился по дому. Войдя в студию, она проговорила:

— Я как раз завтракаю. Договорилась с мальчишкой-газетчиком, и он каждое утро оставляет мне вместе с газетами булочку — это мой завтрак. Но кофе много. Хотите чашку, инспектор?

В Ярде говорили, что у Гранта две слабости: кофе и кофе. И запах был изумительный. Но он не собирался ничего пить у Ли Сирл.

— Благодарю вас, но я уже пил кофе.

Она налила себе еще чашку, и Грант заметил, что рука у нее вовсе не дрожит. Черт бы побрал эту женщину, он начал даже восхищаться ею. Она была бы прекрасным коллегой.

Ли Сирл была высокого роста и худощавой. Очень красивой и еще очень молодой. Волосы ее были заплетены в косу и уложены короной на голове. На ней было длинное домашнее платье глухого зеленого цвета, похожее на то, что было у Марты. И ноги у нее были такие же длинные, как у Марты, и так же придавали ей элегантность.

— Вы очень похожи с Лесли Сирлом, — произнес Грант.

— Нам говорили об этом, — коротко отозвалась она.

Грант обошел комнату, разглядывая все еще выставленные на обозрение шотландские этюды. Это были банальные изображения банальных мест, но они были написаны с какой-то дикой самоуверенностью, яростью — так, что холсты почти кричали. Они не просто представали перед глазами зрителя, они набрасывались на него. «Смотрите, я Салливен!» — кричала гора Салливен, казавшаяся более непривычной и неповторимой, чем когда-либо. Кулин, серо-голубая неприступная крепость на фоне бледного утреннего неба, являла собой пик высокомерия. Даже тихие воды Кишорна выглядели надменно.

— Вам понравилось там? — спросил Грант, а потом, чувствуя, что это прозвучало слишком дерзко, добавил: — В Западной Шотландии очень сыро.

— В это время года не очень. Это лучший сезон.

— Как вам показались отели — удобные? Я слышал, все они ужасно примитивны.

— А я не беспокоилась об отелях. Я жила в машине.

Ловко, подумал Грант. Очень ловко.

— О чем вы хотели говорить со мной?

Но он не торопился. Она причинила ему много неприятностей, эта женщина. Теперь регламент устанавливает он.

От этюдов на стенах Грант перешел к книгам на полках и стал читать заглавия.

— Я вижу, вам нравятся странности.

— Странности?

— Полтергейст. Рыбные дожди. Стигматы. Такого рода вещи.

— Мне кажется, художников всегда привлекало все необычное, чем бы оно ни было, не правда ли?

— Похоже, у вас ничего нет о трансвестизме.

— А что заставило вас подумать об этом?

— Значит, вам знаком этот термин?

— Конечно.

— Вас это не интересует?

— Мне кажется, литература на эту тему очень ограничена. Либо ученые статьи, либо — «Ньюс оф уорлд», а посредине — ничего.

— Вам следовало бы написать трактат на эту тему.

— Мне?

— Вам же нравятся всякие странности, — спокойно проговорил Грант.

— Я художница, инспектор, а не писательница. Кроме того, сейчас никого не интересуют женщины-пираты.

— Пираты?

— Ведь правда же, все они были пиратами, солдатами или матросами?

— Вы полагаете, мода кончилась на Феб Хессель? О, ни в коем случае. Эта штука все время всплывает. На днях в Глостершире умерла женщина, которая более двадцати лет трелевала лес и грузила уголь, и даже врач, который ходил к ней во время ее последней болезни, не знал, что она не мужчина. И мне известно еще об одном случае, происшедшем совсем недавно. В пригороде Лондона молодого человека обвинили в воровстве. Совершенно обычный молодой человек. Хорошо играл в бильярд, был членом мужского клуба, ухаживал за одной из местных красавиц. А когда он прошел медицинское освидетельствование, оказалось, что это нормальная молодая женщина. Раз в год или два это обязательно случается. Глазго. Чикаго. Данди. В Данди молодая женщина жила в ночлежке в одной комнате с десятью мужчинами, и ее ни в чем не заподозрили. Я вам не наскучил?

— Вовсе нет. Я только удивляюсь, почему вы считаете это странностью в таком же смысле, как стигматы или полтергейст.

— Отнюдь не считаю. Некоторые искренне чувствуют себя счастливее в мужской одежде. Однако большинство занимается этим из страсти к приключениям, а некоторые — и по экономической необходимости. Впрочем, есть и такие, для кого это единственный способ осуществить задуманное.

Она маленькими глотками пила кофе, сохраняя на лице выражение вежливого интереса, как человек, вынужденный терпеть и ждать, когда непрошеный гость скажет наконец, зачем пожаловал.

Да, подумал Грант, она была бы замечательным союзником.

Сердце его понемногу стало биться в нормальном ритме. Все это были ходы в игре, которую он вел уже давно, — в игре интеллекта против интеллекта. И теперь Гранту было интересно, как она реагирует на его ходы. Перед тайным подкопом она устояла. Посмотрим, как она выдержит прямую атаку. Он отошел от полок с книгами и проговорил:

— Вы были очень привязаны к родному вам человеку, мисс Сирл.

— К Лесли? Но я уже…

— Нет. К Маргерит Мэрриам.

— Map… Я не понимаю, о чем вы говорите.

Это было ошибкой. Задумайся она хоть на секунду, она бы сообразила, что не было никакой причины отрицать свою связь с Маргерит. Однако то, как неожиданно Грант произнес это имя, напугало ее, и она бросилась головой в омут.

— Так привязаны, что не могли объективно оценивать ее.

— Говорю вам…

— Не надо ничего говорить мне. Я сам кое-что вам расскажу. То, что поможет нам проникнуться доверием друг к другу, мисс Сирл. Я столкнулся с Лесли Сирлом на вечеринке в Блумсбери. На одном из литературных сборищ. Он хотел познакомиться с Лавинией Фитч, и я вызвался представить его. Когда мы пробирались сквозь толпу, нас притиснули друг к другу так тесно, что мы едва могли дышать. Полисмену свойственна наблюдательность, но, думаю, независимо от этого в подобных условиях я все равно заметил бы кое-какие детали. У него были очень красивые серые глаза, у Лесли Сирла, и на радужной оболочке левого я заметил маленькое коричневое пятнышко. Позже я довольно много времени провел в размышлениях и затратил много трудов, пытаясь объяснить исчезновение Лесли Сирла. Благодаря природной сообразительности и в значительной мере удаче я сложил картину, для которой не хватало лишь одной мелкой детали. Маленького коричневого пятнышка. Я его увидел здесь, на пороге вашего дома.