Страница 3 из 4
Сублейтенант Миленнис придвинул к краю стола початую пачку "Эль гато негро" и машинально откинулся на спинку стула. Уже два года, едва ли не каждый день, он угощал сидящих напротив сигаретами, но сам так и не смог привыкнуть к омерзительно-сладкому дыму. Старые пеони на табачной фабрике, обучавшие его рубке листьев, были все поголовно некурящими. Кто гнул спину над этими зелёными листиками, никогда не возьмет в рот сигарету. Слишком хорошо, с детства, помнит сублейтенант цену той зелени, чтобы пускать её на дым даже в сушеном виде. Но, впрочем, из всех прошедших этот кабинет, почти никто не отказывался от угощения. И уголовники из портовых притонов, и напуганные обыватели, спьяну ругавшие Движение, и холеные ариотократа-армейцы хватались за "Эль гато негро", как за соломинку.
Работая в паре с Черным Вилли, сублейтенант неплохо освоил амплуа «Доброго следователя» — после Вилли нетрудно было казатьсч добрым. Да и внешность весьма и весьма располагала: откытый простак, что называется, свой в доску, легко находящий общий язык. Ты уголовник? Тогда перед тем, как допрашивать, помянем пару раз маму Господа Бога нашего Иисуса Христа в слезу непорочную через Санто-Доминго восемь раз и покажем наколку. Обыватель? Очень хорошо, и я человек маленький, все под начальством ходим, и вообще, папу моего очень напоминаешь, тот тоже по пьяной лавочке невесть что нес… а, кстати, кто с тобои пил, не помнишь? Подумай, подумай. Горилла мятежная? Честь имею, ваше высокоблагородие, позвольте представиться! Поверьте, искренне сожалею: смею заверить, что эта дубина Вилли будет сурово наказан. Курите, курите, Бога ради, и давайте поговорим как военные люди. Честь прежде всего!.
Таких же, как сегодняшний клиент, сублейтенант Миленнис не переносил на дух, потому с нипи работать было тяжко. Тем более, что этот слизняк с беленькими ручками попал непосредственно к нему, избежав — редчайший случай! — собеседования с Черным Вилли. И вместе с тем, сегодня сублейтенанту предстояла самая ответственная работа из всех, какими ему доводилось заниматься.
Миленнис не удержался и уже в третий раз скосил глаза на записочку шефа. М-да. Как только этого ублюдка взяли при попытке купить оружие в заведении Лысого Гальтиери и идентифицировали, сам командор Рауль соблаговолил спуститься в камеру и побеседовать с заключенным наедине. Как же, как же — сынок дона Серxио. Старичьё! Все они одним миром мазаны, рука руку моет. Как зашла речь, что мальчугану сделоют бо-бо, так сразу — "никаких интенсивных методов". А то, что эта тварь стреляла в наших у казармы, уже не в счет? Деткам основоположников, выходит, всё можно?! А сами-то старички хороши! Превратили Движение в бесплатную кормушку. Где идеалы, где вера, где честь?
Никто из посвященных особенно не удивился, когда на собеседовании с Вилли давешний кретин из морской пехоты, взятый за дебош в бардаке, развязал язык и насчет делишек шефа с офицерьем. Что и говорить, дожили, Рауль теперь не торпеда, а пень трухлявый, Колибрия по нему плачет, а не хочется. Просить, ясное дело, бессмысленно, не он первый. Вот и решил поиграть в солдатики на старости лет. А солдатики и рады: дождались. Крысятник! Дон Рауль горилл тоже боится, но, надо думать, на нас надеется. А зря! Хватит из народа коврик делать.
Если кто-то и любил народ в огромном доме на площади Обновления, то это сублейтенант Миленнис, потому что он вышел из народа, потому, что в руки его навеки въелся табачный сок, а принципы Восьмого Сентября стали его жизнью. Итак, дано: дон Леопольдо — заслуженный маразматик с манией величия, шеф — продал честь революционера за радость так и подохнуть в своем кресле; "стальные лбы" — им бы только танки на перекрестки и второго Добуниса во дворец. И что против всего этого? Черная Гвардия и только она. Не из мраморных особняков вышли ребята в форменках; что ни анкета — то из крестьян, из рабочих, из тех очкастых, что гнили вместе с пеонами на окраинах, учили и лечили. Что ж, не так уж и мало. И, значит, вывод: Движение пора почистить, крепко и на совесть. Тем паче, что сама логика борьбы дарит "Обновлению Восьмого Сентября" редкий случай.
Белорукий ублюдок не был похож на слизняка. Уж слишком бешеные глаза. Что-то личное? Или, может быть, убехденный? Ни к чему гадать. Следует использовать. Ну, что ж, если по пунктам — ситуация такова: сегодня, в 20.00. этого «сынка» выведут на процесс. Быстро у них, однако, и бсз следствия практически. А как же? Уже все готово. Дон Серхио попросил, дон Рауль позаботился, дон Леопольдо не отказал — гуляй, Лео. Моника свидетелем выступит, она девочка толковая, вот только не на тот толк ставит, в невинность со старичками играет. Может и впрямь, в невестки к советнику нацелилась? Ну-ну. А дон Леопольдо — лично! — поручителем выступит в трибунале; охрану уже предупредили, чтобы смотрела в оба. Вот тут и стоит подключиться. Кого надо предупредить и если все будет, как хотелось бы, дона Леопольдо разыграем, как по нотам. Рауля сразу же — под суд! О чем это ты с террористами в камере беседовал?! "Стальные лбы"? Эти без приказа не рыпнутся. А мы главных горилл изолируем. Народ нам не простит, если мы не используем этот шанс. Нет времени ждать. Успеть бы раньше "стальных лбов"…
Все своё обаяние профессионального либерала сублейтенант Миленнис вложил в короткий и искренний разговор. Подними глаза, парень. Мы ровесники. Мы хотим одного. Неужели ты думаешь, что нам здесь неясно: старики предали дело Движения. Мы не слепы и не идиоты. Парень, я не вправе рассказывать многое, но через пару часов тобя поведут на процесс. Не надейся, тебя не расстреляют — тебя выставят шутом, а потом отпустят. Ты ведь знаешь Монику из вашей группы? Так вот, она покажет, что ты — сексуальный маньяк. Не дергайся! Психов не судят, твой папаша это отлично знает.
Теперь сублейтенанту было ясно: этот Лео на верном пути, он сделает всё. Сухими точными фразами, словно самому себе, Миленнис объяснил: публики в зале не будет. Только судьи, Моника и дон Леопольдо. Президент хочет взять крестника на поруки. Я не стану скрывать, парень, ты погибнешь — но погибнешь, как герой. И мы позаботимся, чтобы имя твое чтили, как имя героя. Если сами останемся живы и победим. Обыскивать тебя не станут.
Вальпарадисо-папа, весёлый, ветреный, суматошный, как будто ждал паузы. Он бросил в открытое окно песню, под которую любили танцевать оба юноши, сидящие в кабинете. И они на миг оттаяли, прислушиваясь, даже улыбнулись — одновременно. "Ах, моя сеньорита, ты цветок горного жасмина; я ищу тебя на полянах сельвы, но ты далека!".
Человек, сидящий напротив, был совсем не похож на слизняка. И сублейтенант Миленнис поднялся, расстегнул кобуру. Это единственная гарантия, которую я могу датъ. Если мы проиграем, его опознают по номеру. Когда охранник выводил арестованного, следователь с удовлетворением отметил, что пистолет капитана Гомеса совсем не заметен под мешковатой робой. До суда оставалось недолго ждать. Движение Восьмого Сентчбря не должно умереть. Оно и не умрет. Революция живет, пока есть кому подхватить знамя…
Как, совсем не нравится? Понимаю, грязновато, интриги, маневры, альянсы… это не то. Хотя, знаете, как на чей вкус. Главное — идея. Но… хозяин барин. Я правильно выразился? Лучше всего первый образец? Извольте. В нем действительно наибольшая экспрессия: честь, доблесть, отвага — все высшего сорта, без усушки. Если хотите быть подпольщиком — будьте им, романтик вы мой. Желание клиента для фирмы закон, если фирма не в накладе…
Лео даже не оглянулся, когда с мерзким скрежетом захлопнулась дверь камеры. Коридор. Ослепительно белый свет. На полу почти нет теней. Лестница. Еще одна. И еще, и еще; Господи, не в рай ли ведут? А вот уже совсем другой коридор, стены выложены дубовыми плашками. Даже странно, замечать такой сейчас. Неважно, главное — впереди. Дверь. Охранник молод, безбород. На оголенной по локоть руке — татуировка: «Педро». Все равно, на апостола не поxож.