Страница 9 из 45
Возможно также, что он был французом, учившимся в английской школе, и отсюда этот почерк округлой каллиграфии.
Тем не менее это было удивительно.
А в случае внезапной смерти каждая мелочь имеет, значение. В тот момент, когда Грант в первый раз столкнулся с «Би-семь», он был так далек от профессиональных дел, так оторван от мира вообще, что среагировал как обычный, отуманенный сном человек. «Би-семь» был для него просто молодым мужчиной, который в насыщенном алкогольными парами купе внезапно умер и которого тормошил разозленный и нетерпеливый проводник. Однако теперь ситуация изменилась: «Би-семь» стал Предметом Следствия. А это уже дело, заключенное в определенные рамки, дело, которое рассматривается серьезно и с соблюдением всех требуемых норм и согласно предписаниям. И ему пришло в голову, что с формальной точки зрения тот факт, что он забрал газету, следует признать нарушением правил. Он сделал это совершенно случайно, тем не менее, если серьезно подойти к делу, это выглядело как устранение вещественного доказательства.
Лаура вернулась в комнату, и Гранту пришлось прервать свои размышления.
— Алан, у меня к тебе просьба, — сказала Лаура.
Она взяла корзинку с рукоделием и села в кресло около него.
— Я к твоим услугам.
— Пат бунтует в одном деле, и я хотела бы, чтобы ты его отговорил. Ты для него идеал, поэтому он наверняка тебя послушает.
— Речь идет о вручении цветов?
— Откуда ты знаешь? Он уже говорил тебе?
— Он вспоминал об этом сегодня утром на озере.
— Ты, надеюсь, не признал, что он прав.
— Чтобы быть против тебя? О нет. Я сказал, что это большая честь.
— Ты убедил его?
— Нет. Он считает, что это все липа.
— Это правда. Неофициально дом культуры работает уже несколько недель. Но люди вложили в это мероприятие столько труда и денег, что следует устроить торжественное открытие.
— Но разве эти цветы должен вручать именно Пат?
— Да, иначе это сделает Вилли Мак-Фаунав.
— Лаура, я возмущен.
— Если бы ты увидел Вилли, то не возмущался бы. Щенок, выглядит как жаба. Кроме того, у него постоянно спадают носки. В принципе это роль для девочки, но во всей окрестности нет девочки подходящего возраста. Поэтому приходится выбирать Пата или Вилли. Кроме того, лучше, если это сделает кто-то из Клюна. И не спрашивай почему, и не говори, что ты возмущен. Постарайся только как-нибудь убедить Пата.
— Я попробую, — ответил с улыбкой Грант. — А что это за виконтесса, о которой говорил Пат?
— Леди Кенталлен.
— Та, старшая?
— Вдова, ты хочешь сказать. До сих пор существует только одна леди Кенталлен. Ее сын еще слишком молод, чтобы иметь жену.
— Откуда ты ее выкопала?
— Мы вместе ходили в школу Святой Людвики.
— Ага, шантаж, тирания.
— Никакой тирании, — ответила Лаура. — Она охотно взялась за эту черную работу. Она очень мила.
— Лучший способ убедить Пата, это каким-нибудь образом сделать ее привлекательной в его глазах.
— Она чертовски привлекательна.
— Я не это имею в виду. Надо, чтобы она чем-нибудь ему понравилась.
— Она замечательная рыбачка, — сказала Лаура с сомнением в голосе. — Но я не знаю, сочтет ли Пат это большой привлекательностью. В его понимании кто-то, кто не умеет пользоваться удочкой, просто ненормальный.
— Я думаю, что трудно было бы приписать ей какие-нибудь революционные склонности?
— Революционные? — рассмеялась Лаура. — Это мысль! Революционерка! У нее всегда были слегка левые склонности, она говорила, что это назло Майлсу и Джорджиане, это ее родители. Она никогда не относилась к политике серьезно, была слишком красива, чтобы заниматься этим. Это хорошо, постараемся сделать из нее революционерку!
К каким штучкам прибегают женщины! — подумал Грант, глядя, как снует игла в руке Лауры, штопающей носок, и вернулся к собственной проблеме, о которой не переставал думать даже потом, когда уже оказался в постели. Прежде чем уснуть, он решил, что утром напишет Брику. Это будет письмо, вроде бы информирующее о прибытии в эти оздоровительные места и выражающее надежду, что пребывание в этой местности вернет ему равновесие раньше, чем предвидел врач, а при случае передаст известие о газете, если бы этим кто-то заинтересовался.
Он проспал всю ночь глубоким, непробудным сном после дня, проведенного на свежем воздухе, а также благодаря спокойной совести и проснулся в необычайной тишине. Тишина была не только за окном, весь дом был погружен в сон. В эту минуту Грант вспомнил, что сегодня воскресенье. А значит, никто не заберет сегодня почту из Клюна. Чтобы отправить письмо, ему придется проделать долгий путь в Скоон.
За завтраком он спросил Томми, можно ли взять машину для поездки в Скоон с важным письмом, и тогда Лаура предложила отвезти его. Поэтому сразу после завтрака Грант вернулся в свою комнату, чтобы написать письмо, и в результате оказался очень доволен своим произведением. Дело «Би-семь» он ввел в содержание письма так изящно, как в художественной мастерской вставляют невидимую латку, подобранную по рисунку ткани. Он написал, что не мог так сразу освободиться от профессиональных дел, потому что уже в самом начале наткнулся в поезде на покойника, которого разозленный проводник грубо дергал, думая, что имеет дело с пьяным. К счастью, это не было его, Гранта, дело. Его роль в этом инциденте ограничилась только тем, что он машинально забрал газету с места происшествия. Заметил это только во время завтрака и даже признал бы ее за свою собственную газету, если бы не то, что на полях были какие-то поспешно записанные стихи. Текст был на английском языке, и почерк английского типа, поэтому не исключено, что автором был не погибший. Как оказалось, расследование должно проходить в Лондоне. Если Брик признает, что дело имеет какое-нибудь значение, то он, Грант, может прислать это вещественное доказательство.
Когда он спустился вниз, воскресная атмосфера была нарушена. В доме разыгралась война. Пат узнал, что кто-то едет в Скоон, который в его глазах даже в воскресенье был прекрасным местом, и он хотел ехать тоже, а мать велела ему, как обычно в воскресенье, идти в воскресную школу.
— Вместо того чтобы роптать, надо радоваться, что мы тебя подвезем, — говорила она.
Грант признал, что «роптать» — это очень слабое определение для того страстного чувства протеста, которое распаляло мальчика, как факел. Он весь клокотал.
— Если бы мы не ехали в Скоон, то тебе пришлось бы как обычно идти в церковь пешком, — напоминала ему Лаура.
— Меня вовсе не нужно подвозить. Нам с Дуггом даже лучше разговаривать на ходу. — Дугги был сыном пастуха. — Я говорю о том, что вынужден терять время в церковной школе, когда мог бы поехать в Скоон. Это несправедливо.
— Пат, ты не должен называть уроки религии потерей времени.
— Я вообще ничего не буду, если так дальше пойдет. Зачахну насмерть.
— По какой это причине?
— От недостатка свежего воздуха.
Лаура разразилась смехом.
— Знаешь, Пат, ты великолепен! — Но не следовало смеяться над Патом. Он относился к своим делам с потрясающей серьезностью.
— Хорошо, смейся, — сказал он с горечью. — Будешь потом каждое воскресенье ходить в церковь, чтобы положить венок на мою могилу. Не будешь ездить в Скоон.
— Мне и в голову не придет подобная экстравагантность. Несколько маргариток время от времени, если буду там проходить, — это все, на что ты можешь рассчитывать. Иди, надень шарфик.
— Шарфик! В марте!
— Холодно. Надень шарфик. Чтобы ты не захирел.
— Очень тебя беспокоит, чтобы я не захирел! Гранты всегда были скрягами. «Несколько маргариток». Нищие скряги. Счастье, что я Ранкин, и очень рад, что не должен носить этот противный красный тартан.[2]
Истертый кильт Пата был зеленого цвета рода Мак-Интир, который больше подходил к его рыжим волосам, чем веселый тартан Грантов. Это был домотканый холст, сотканный матерью Томми, которой, как верному члену рода Мак-Интир, было приятно видеть внука одетым «во что-то порядочное», как она это определяла.
2
Тартан — домотканая материя в клетку в цветах, различных для каждого шотландского клана.