Поющие пески

— Мне казалось, что это тебя уже не интересует? — отозвался голос.

— Иди к черту.

Механик. Что бы это могло значить? Механик. За этим словом скрывались неограниченные возможности.

Чем бы он ни занимался, успех способствовал ему, у него были средства на первый класс британского экспресса, что в настоящее время практически доступно только миллионеру. И вдобавок, судя по содержимому саквояжа, он потратил такие деньги на короткий визит.

— Может, девушка? Девушка, которая обещала ждать? Но она была француженкой.

Женщина? Ради женщины ни один англичанин не решится на пятисотмильную поездку, другое дело француз, который бросился с ножом на девушку за то, что она стреляла по сторонам глазами.

И зверь говорит.

У стоящих ручьев.

О Боже! Снова то же самое. Нужно удержать воображение, если человека охватывает желание перенести на бумагу плоды своей фантазии. Человек, наделенный живым воображением, может довести себя до такого состояния, что попадает в плен идеи, которая потом перерождается в идею фикс. Он может так полюбить очаровательные очертания святыни, что будет трудиться годы, чтобы заработать деньги и отправиться в путешествие к ней. В крайних случаях идея становится насилием, и тогда человек бросает все ради этой единственной вещи: горной вершины, головы из зеленого камня в каком-нибудь музее, неисследованной реки, кусочка парусного полотна.

В какой степени «Би-семь» был одержим этим видением? Настолько ли, чтобы отправиться на его поиски? Или только в той степени, чтобы выразить его словами?

Ведь он НАПИСАЛ эти слова.

Конечно, он их написал.

Они были его, как и его брови. Как этот его детский почерк.

— Это АНГЛИЙСКИЙ почерк? — задал провокационный вопрос голос.

— Да, это АНГЛИЙСКИЙ почерк.

— Но он из Марселя.

— Он мог ходить в школу в Англии.

— Скоро ты скажешь, что он вообще не был французом.

— Возможно, что я так и скажу.

Но это уже угрожало завести в дебри фантазии. А ведь «Би-семь» вовсе не был загадкой. Были установлены его личность, дом и семья, девушка, которая его ждала. Доказано, что он был французом, а факт записи английских рифм по-английски был совершенно несущественным.

— Скорее всего, он ходил в школу в Клэфэме, — ответил он голосу и заснул.

Глава V

Утром Грант проснулся с ревматической болью в правом плече. Он лежал, обдумывая это со спокойной улыбкой. Чего только не устроит подсознание в союзе с человеческим организмом! Понадобится — предоставит необходимое алиби. Он знал мужчин, у которых поднималась температура и появлялись признаки гриппа, когда жена готовилась навестить родителей. Он знал женщин, мужественных настолько, что они, не моргнув глазом, наблюдали драку на ножах, но падали в обморок, когда им задавали трудный вопрос. (Правда ли, что обвиняемая была так измучена следствием, что упала в обморок, длившийся пятнадцать минут? — Она действительно потеряла сознание. — Не было подозрения в симуляции, не правда ли? — Врач дал показания, что ему с трудом удалось привести ее в сознание. Обморок был непосредственным результатом перекрестного огня вопросов, которые задавала ей полиция… — и т. д.) Да. Совместная деятельность подсознания и организма не имела границ. Сегодня они подготовили ему предлог, позволяющий отказаться от поездки на рыбалку. Подсознательно Грант хотел сегодня же пойти в Скоон и поговорить с библиотекарем в публичной библиотеке. Его подсознание, кроме того, помнило, что сегодня базарный день, а значит, Томми поедет в Скоон на машине. Поэтому подсознание взялось за дело вместе с неизменно услужливым организмом и совместными усилиями превратили уставшую мышцу в совершенно неспособное к труду плечо.

Чистая работа.

Грант встал, оделся, ощущая боль при каждом движении плечом, и попросил Томми подвезти его в Скоон. Томми был искренне огорчен из-за боли, которую чувствовал Грант, но обрадовался, что они поедут вместе. У них обоих поднялось настроение, а Грант так эмоционально переживал удовольствие, которое ему всегда приносил поиск информации, что они оказались на улицах Скоона прежде, чем он осознал, что сидит в машине.

Это принесло ему огромное удовлетворение.

Он договорился с Томми встретиться на обеде в «Каледониен» и пошел искать публичную библиотеку. Уже через несколько шагов ему пришла в голову другая мысль: «Летучий шотландец», постукивая по рельсам, прибыл в Скоон несколько часов тому назад. Он каждые двадцать четыре часа проделывал этот ночной маршрут. Обычно одни и те же люди обслуживали трассу в оба конца, поэтому существовала вероятность, что в бригаде сегодняшнего экспресса окажется Мурдо Галахер.

Грант изменил направление и пошел на вокзал.

— Вы были сегодня на перроне в то время, когда прибыл лондонский экспресс? — спросил он носильщика.

— Нет, но Лаши наверняка был, — ответил носильщик. Он растянул губы в узкую линию и издал такой свист, которого не устыдился бы локомотив, движением головы подозвал коллегу и вернулся к изучению спортивных новостей в газете.

Грант задал Лаши тот же самый вопрос.

Да, Лаши был во время прибытия экспресса.

— А вы можете сказать, был ли Мурдо Галахер сегодня на службе.

Лаши ответил, что видел Кислую Морду.

Может ли Лаши сказать, где теперь можно найти Кислую Морду?

Лаши посмотрел на вокзальные часы. Было начало двенадцатого.

— Да, Лаши может сказать, где его можно найти. Его можно найти в баре «Под орлом», ожидающим, что кто-то поставит ему выпивку.

Грант пошел в бар «Под орлом», находившийся около вокзала, и убедился, что Лаши сказал правду. Джогурт действительно был там и сидел, задумавшись над кружкой пива. Грант заказал себе виски и заметил, что проводник насторожился.

— Добрый день, — любезно обратился к нему Грант. — Я поймал несколько неплохих рыб со времени, когда мы виделись.

— Это меня радует, уважаемый господин, — ответил Джогурт, делая вид, что узнает Гранта. — На Тайе?

— Нет, на Турли. А кстати, от чего умер ваш молодой пассажир? Тот, которого вы пробовали разбудить?

Выражение услужливой любезности моментально исчезло с лица Джогурта.

— Может, выпьете со мной? — предложил Грант. — Стаканчик виски?

Джогурт снова повеселел.

Потом пошло уже легче. Джогурт был все еще расстроен хлопотами, которые возникли у него в связи с этим делом. Ему пришлось даже свое свободное время посвящать участию в следствии.

Потянуть Джогурта за язык было по-детски просто. Достаточно было его легонько подтолкнуть, а он уже шел в нужном направлении.

Джогурт злился не только из-за того, что ему пришлось принять участие в следствии. Он злился на само следствие, злился на каждого, кто имел хоть какую-то связь со следствием. Из-за этой злости, усиленной двумя стаканчиками виски, он дал подробный отчет обо всем и обо всех. Это было вообще самое лучшее дело, которое когда-нибудь удалось провернуть Гранту за такие деньги. Джогурт был участником событий от начала до самого конца, с минуты появления «Би-семь» на вокзале в Лондоне до судебного решения. Как источник информации он был абсолютно «первой рукой», а кроме того, он говорил охотно и много.

— Встречали ли вы его когда-нибудь раньше в своем поезде? — спросил Грант.

Нет, Джогурт никогда до этого его не видел и радуется, что никогда уже не увидит.

В этот момент чувство удовлетворения Гранта перешло в отвращение. Еще полминуты с Джогуртом, и ему станет плохо.

Он вышел из бара и направился на поиски публичной библиотеки.

Библиотека размещалась в неслыханно некрасивом здании, но после Джогурта оно казалось вершиной хорошего вкуса. Девушки, помощники библиотекаря, были очаровательны, а сам библиотекарь оказался маленьким человеком, одетым с еле уловимой элегантностью, в галстуке таком же узком, как и ленточка его пенсне, и представлял собой явный антипод Галахера.

Маленький господин Таллискер был шотландцем из Оркнея — это, как он сам подчеркнул, означало, что он вообще не был шотландцем, — а его интерес к Островам был равен знаниям о них. Он знал все о поющих песках на острове Кладда. Существовали также другие поющие пески (каждый остров хотел иметь то, что и соседи, шла ли речь о волнорезе или о легенде), но те на Кладда — настоящие. Они расположены, как и большинство пляжей на Островах, по атлантической стороне, открытые широкому океану и Тир-нан-Ог, что, как, возможно, господину Гранту известно, на кельтском языке означает небо. Край вечной молодости. Интересно, не правда ли, как это каждый народ создает себе собственное представление о небе. Одни видят его раем, полным самыми прекрасными девушками, другие — краем забвения, кто-то — как вечную музыку и полное безделье или как край, идеальный для охоты. По мнению господина Таллискера, для кельтов небо: край молодости.