Стальное зеркало

— Рыбак рыбака видит издалека, как сказала некогда рыба-удильщик святому Андрею. — Де Рубо смотрел на свою миску, видимо, пытаясь понять, куда именно из нее исчезла вся эта еда, которая только что здесь была.

Делабарта очень долго соображал, что именно ему сказали. Даже ложку отложил. Сообразив, блеснул глазами — карими, в отличие от пленителя, да и вообще вблизи они были не слишком похожи, только масть одна. Поджал губы, опустил голову.

— Кто-то из нас двоих не рыбак, — выдохнул марселец.

— А что вам так не понравилось? — спросил Дени. В конце концов, ты ловишь, тебя ловят…

— Со мной было шестеро солдат. Четверо были убиты в схватке. Двое только ранены, он велел их добить. Даже того, кто только вывихнул руки.

Да. То-то наш капитан ждал всего. Это даже по меркам северной границы немного слишком жестко. Впрочем…

— Полковник де Рэ — вильгельмианин. С севера. Он прибыл сюда позавчера. И узнал наши новости.

Делабарта долго разглядывал сотрапезников, переводя взгляд с одного на другого. Да, ему должно быть, непонятно, как католик с вильгельмианином служат в одном штабе и превосходно уживаются между собой.

— Мой отец командует полком городской стра… — капитан прикусил язык, потом понял, что — поздно, проговорился. — Вы не понимаете. Это выглядело… плохо. Но было бы в десять раз хуже. Про Арль все слышали. Через день после того уже было назначено… вышла бы резня, в магистрате вовремя узнали — и ничего другого не успели.

— Вашему магистрату следовало выяснить, кто толкал горожан на погром, и взяться за них. Впрочем, вы правы, могло быть хуже — и кто-то у вас хотел, чтобы было хуже.

— Это все знают, кто.

— Ваш новый епископ… Кстати, вы знаете, почему в свое время мавры поначалу едва не взяли у вестготов половину Испаний?

— Нет, господин генерал. — Капитан с удовольствием выслушает очередное рассуждение де Рубо, только бы подальше от неприятной темы… а чем дальше от де Рэ, тем лучше. Лучше бы он своих солдат в глупую ловушку не тащил, чем теперь лязгать зубами на северянина.

— Каракалла дал жителям провинций римское гражданство. И так оно потом и шло — свободные, что находились внутри границ, были гражданами. И в Испаниях тоже. Потом туда пришли вестготы и поначалу оставили все, как есть. Но они довольно скоро начали ссориться из-за веры — ортодоксы против ариан. И обе стороны в какой-то момент решили, что неправильный христианин не может дать правильную клятву… а значит не способен быть подданным. А там же еще и иудеи жили, и язычники, много язычников… — улыбнулся де Рубо. — Эти уж просто под горячий закон подвернулись. Так что когда мавры перепрыгнули пролив, поначалу очень многие были готовы встретить их как дорогих гостей, даже среди христиан. Лучше платить налог и жить свободно, чем лишиться воды и огня, если победит противная партия. К счастью, угроза была настолько серьезной, что в Толедо быстро забыли о глупостях… и вспомнили только сейчас.

— Кстати, — добавляет Дени. — В Марселе не знают, кто открыл нашей армии ворота в Арле, или не говорят?

Если он сын полковника городской стражи, может и знать.

— Говорят, — кивнул Делабарта. — И большей частью неправду. Когда объясняешь, что это были католики, не верят. Но и вправду трудно поверить.

— Арль был вашим только восемь лет, — напоминает Дени. — Ничего удивительного.

— Но мы для них — единоверцы… — лицо у парня почти треугольное: скулы широкие, подбородок узкий. Когда вот так вот приоткрывает рот в обиженном недоумении — совсем треугольник, равносторонний, хоть сейчас в учебник фортификации.

— Аурелия хочет делить подданство по вере. Мы не хотим.

Мы не хотим, но, возможно, придется. Но не сейчас. Не завтра. И не через десять лет.

— И вы будете, — качает головой Делабарта. — С такими как граф де Рэ.

— С такими как он… нет, — серьезно отвечает де Рубо. — Вы просто пока не видите разницы. Вам обидно, что вы играли в карты, а с вами сыграли в шахматы, обыграли, да еще и сорвали на вас злость за поражение в предыдущей партии, к которой вы не имели отношения. И вам неприятно, что равные могут считать вас… предателем, тогда как вы всего лишь вместе с другими выбрали меньшее зло.

Делабарта вскидывает голову, смотрит на генерала, хлопает глазами. Пытается почесать нос лубком. Прислушивается к одному ему слышному голосу, думает. Потом слегка краснеет.

— Вы правы, господин генерал. Благодарю вас за урок.

Я бы, думает Дени, с удовольствием обменял его на двоих де Рэ.

— Что вы предпочитаете, — спрашивает генерал, — переночевать здесь — или сразу ехать обратно?

— Прос-стите?..

— Я же не могу судить, что у вас с рукой. А если вы упадете с лошади, лучше вам не станет.

Теперь до марсельца действительно дошло. Дошло, что ему сказали… но гораздо медленнее доходит, что это не шутка. Вопросительный взгляд устремлен на де Вожуа.

— Вас проводят до нашей заставы, — отвечает Дени. — Хотите — сейчас, хотите — утром. Вас отпускают, — на всякий случай добавляет он. — Оружие я вам верну.

Тем более, что шпагу де Рэ не забрал, значит, прав на пленника не предъявляет. А молодой человек не дурак, при северянине ни словом не обмолвился о том, кто его отец. Дважды правильное решение — и батюшке раскошеливаться не придется, и выместить на Арнальде ненависть к его отцу и магистрату Марселя де Рэ не сможет.

— Но почему?

— А что с вами делать? — говорит Дени. — Можете считать это возмещением за грубое обращение.

— Благодарю, господин генерал, господин советник… — капитан поднимается, раскланивается. — Я предпочту уехать сейчас. Не хочу, чтобы мои люди сделали какую-нибудь глупость.

Молодой человек хотя бы поговорит с отцом. А тот, пожалуй, поймет, что ему сделали предложение. Можно воевать так, как хочет епископ. А можно иначе. И второй способ много приятнее для всех. Арль был аурелианским восемь лет — и восстал при первой возможности, хотя мы кузены и по крови, и по языку. Зачем нам такой Марсель? И зачем Марселю война на уничтожение?

Генерал встал, опять подошел к окну, уперся лбом в крестовину.

— Он не только пыль солдатам в глаза пускал, — сказал он. — Он еще хотел посмотреть, что я сделаю с подаренной мне возможностью. Затем и убил этих людей. В кои-то веки, Дени… в кои-то веки попался человек, способный слушаться — и он не знает, кого.

— Слушаться? — Де Вожуа казалось, что он-то привык понимать де Рубо. Хотя бы в четырех случаях из пяти. Сейчас, видимо, и был тот пятый. — Устроить без позволения вылазку на ничейную полосу… да какую там вылазку, заранее подготовленную засаду. Это ж честолюбец, каких свет не видывал. Спит и видит своего предка, который Афинами управлял! В плане послушания ему бы поучиться у де Жилли!

— Сейчас полковник де Рэ отдает себе распоряжения сам. Ему, видно, раньше никто не приказывал ничего хорошего. А слушаться Бога он не научился, что для севера не удивительно.

— Его, — с трудом припоминает советник, — кажется, сразу на полк и поставили. Заботой Ее Величества. Даже герцогу Ангулемскому с его королем-Живоглотом и то больше повезло — все-таки не прямиком в генералы…

Говорят, что маршал Валуа-Ангулем начинал с ординарцев. Скорее всего, аурелианская сказочка — он все-таки герцог, и титул унаследовал чуть ли не в семь лет. Но на Арль и впрямь спикировал генерал, едва отпраздновавший двадцать первый день рождения, а воевать он уже умел по-настоящему. Значит, все шишки набил раньше.

Восемь лет назад Валуа-Ангулем взял город Арль, а капитан де Рубо город сдал. Сдал — и в марше на Авиньон ухитрился вывести не только всех раненых солдат — там других уже не было, и командиров над ним не было. Еще вывел горожан, испугавшихся генерала: Валуа-Ангулем еще на севере отличался жестокостью по отношению к вильгельмианам. Тогда де Рубо и сам был католиком. Говорят, из Арля вышел католик, а в Авиньон пришел вильгельмианин. Врут. Это они потом уже с госпожой Переттой все обсудили и решили, что так будет правильно.