Страница 29 из 83
Все работы были приостановлены под предлогом «полного истощения казны». Лопались НИИ, которые не знали серьёзных конкурентов ни в США, ни во Франции, ни в ФРГ. Сбитым с толку разработчикам позволяли участвовать в приватизации предприятий, им предписывалось «срочно разрабатывать бизнес-планы в целях реструктурирования и конверсии». Распространялись (лживые, разумеется) слухи о том, что «американцы будут гарантами всеобщего мира и вложат миллиарды долларов в производство самой ходовой потребительской продукции и все заживут «как надо», кто тогда слушал немногих пророков, утверждавших, что нищая Россия станет финансировать Запад украденным у народа капиталом, а США, распоясавшись, приступят к четвертованию не угодивших им стран?..
Прохоров в первые же дни собрал костяк коллектива, с которым работал многие годы. Эти люди были по сути единой семьёй, все они трудились для одной цели и в одном режиме. Они понимали суть событий — их не нужно было просвещать. И всё же он проявил осторожность и сдержанность — это было первым законом жизни закрытой группы, в которую он сам подбирал людей, хорошо представляя себе все коварство всепроникающего «интернационализма»:
— Ребята, мы попали под колпак, не исключено, что завтра здесь появятся цээрушники. Проект наш прикроют — и основной, и параллельные — как пить дать. Возможно, мы уже не встретимся без посторонних. А потому хочу точно наметить линию поведения на весь смутный период. Я верю каждому, как себе, и если кто-либо на любом этапе пожелает отойти в сторону, я пойму, что жизнь взяла за горло так, что иначе невозможно. Я открываю на днях два малых предприятия на базе вспомогательного цеха. Все вы будете получать какую-то долю, соблюдая условия, об этом позднее, потому что и эти предприятия могут быть разрушены. Мы теперь на главном острие противоборства. Пока у меня будут хоть какие-то средства, никто не впадёт в нищету и не деградирует. Родина не погибнет, пока мы будем вместе.
Всё то, что он говорил, казалось ему убедительным и реальным.
— Как поступим с ячейкой партии?
— Спасать КПСС — не наша задача, — хмуро ответил Прохоров, упираясь взглядом в стол. — Чтобы стряхнуть сатану, придётся сжечь небо. Мы можем расходиться в деталях, но в принципе все мы знаем: если бы КПСС от основания до вершины служила интересам советского народа, она бы никогда не подверглась разрушению. Поэтому предоставим этот вопрос истории, для нас он не актуален. Мы спасаем нацию, мы спасаем народы, мы спасаем Отечество.
— Организации жалко, — сказал тот, кто задавал вопрос. — Начальство — одно, народ — другое.
— Это была во многом не наша организация, особенно в последние годы…
Второй вопрос касался судьбы сверхсекретного подземного цеха, где должен был производиться окончательный монтаж главного Изделия. Цех назывался конспиративно — «третий». Существовал и другой «третий цех», но посвященные знали, о чём идёт речь.
— Кроме нас, никто не знает о существовании третьего цеха. Я предлагаю демонтировать все экспериментальные установки, сложить узлы и агрегаты и забетонировать главный вход. Западникам потребуется ещё лет сорок, чтобы дойти до нашего уровня.
— Предложение разумно, — согласился Прохоров.
— Тогда вопрос, — с места поднялся доктор технических наук Лобов, обладавший гениальной интуицией по организации раздельной работы над любым проектом. — Какое наказание ожидает того, кто выдаст противнику наши секреты?..
Прохоров растерялся — «глупый вопрос».
— Любая цена нашей личной слабости — интересы Отечества, — он пожал плечами. — Что может ждать предателя, кроме презрения сотоварищей?
— Для «демократов» такого понятия не существует, — наступал Лобов.
— Это только подтверждает, что созидательная цивилизация несовместима с разрушительными планами вооружённого жулья.
— Вопросы философии сегодня уже никого не интересуют…
Как в воду глядел Прохоров: уже на следующий день к нему явились уполномоченные министерского главка с бригадой «инспекторов», полных невежд, что касается существа дела, но с определёнными целями, которые проталкивали нахраписто и нагло.
В этой бригаде, возглавлявшейся «правозащитником», сотрудником литературного журнала Семёном Антоновичем Курчаткиным, известным также как Самуил Аронович Шехтель, находился некто Нерсесян, представившийся докторантом Института мировой экономики, но на армянина нисколько не похожий.
Всех их интересовал численный состав объединения и его институтов, их структура, объёмы фактического финансирования, основное и вспомогательное оборудование и разрабатываемая тематика.
Кое о чём «инспекторы» уже были осведомлены. Так, они сразу же пожелали поговорить со «специалистами по средствам контрпропаганды и техническим проблемам психологического противостояния».
Прохоров мысленно поздравил себя за дальновидность. Его люди владели разработками, позволявшими предсказывать стратегию и тактику действий противника, могли в течение недели, используя канал союзного телевидения, нейтрализовать состояние зомбированности и духовного паралича миллионов людей. Соответствующие материалы (впрочем, не раскрывавшие деталей) неоднократно направлялись в ЦК КПСС лично Горбачёву и Лигачёву, но никакой реакции оттуда не последовало. Наоборот, один из кураторов объединения имел очень неприятный разговор с помощником «хозяина» Шахназаровым, сославшегося при этом на члена Политбюро Л.Яковлева, связи которого с мировой закулисой были уже в ту пору Прохорову хорошо известны. Получив сигнал, Прохоров немедленно подписал давно заготовленный приказ о расформировании «Группы по специальным проблемам социальной психологии», как она именовалась. Все четыре бесценных специалиста были переведены в цех № 12 Экспериментального института, который выполнял технические работы. В цехе № 12 сотрудники работали под вымышленными фамилиями. Миновав общий пост, они, пользуясь специальным ключом, переходили по подземному переходу в главное здание института, так что даже пост ничего не знал об этом.
— Каким образом нам встретиться и потолковать с контрпропагандистами? — широко, но искусственно улыбаясь, спросил Курчаткин. — Им в вашем институте сейчас делать уже нечего, «холодная война» окончилась, а я бы мог предложить интересную работу. Между прочим, оплачиваемую в долларах. И вас лично могли бы пристегнуть.
— Сожалею, — Алексей Михайлович развёл руками, — все эти люди давно уволены.
— Как «уволены»?
— Да так. По инициативе лиц, обслуживавших Политбюро. Ещё в июле 1991 года.
На физиономии Курчаткина отобразилось глубокая досада и даже растерянность.
Прохоров торжествовал: «Выкуси! Привыкли повсюду брать без боя!»
— Кажется, к нашему визиту здесь основательно подготовились, — зло бросил Нерсесян.
Алексей Михайлович изобразил полную наивность:
— Только сегодня утром нас предупредили. Но заказан обед. Примем вас по-старосоветски.
— По-совковски, — машинально прокомментировал Курчаткин, но тут же спохватился и поправился: — Сейчас это уже не модно — застолья…
НИИ лишили финансирования, он подлежал расформированию. Наложили лапу и на планы создания малых предприятий.
— Конечно, конечно, мы людей не обидим, — тараторил настороженный Курчаткин. — Но это государственная собственность, и подготовлено уже решение посадить на эти площади российско-канадский конверсионный консорциум…
Вес попытки сохранить уникальные кадры неминуемо терпели провал: давили банки и официальные учреждения. «Победители» хотели полного разгрома и использования военнопленных для своих целей.
Этот тщательно спланированный разбой ещё нигде и никем не описан. Драмы, которые сопровождали его, требуют великого пера — таких перьев нет и сегодня.
В КГБ и армии провели чистки, сменили несколько раз начальствующий состав, внедряя продажное дерьмо, людей бездарных, но амбициозных, порочных и разложившихся. Они называют себя «рыночниками».
Быстро расчехвостили и большинство наиболее важных исследовательских центров: никто не был готов обороняться от «своих» предателей. Всё рушилось практически без сопротивления. И это поражало больше всего.