Исчадие рая

Выбирая ресторан, соответствующий предстоящему торжеству, она некоторое время колебалась между модной, но простоватой по своей фольклорной сути «Царской охотой» и классическим, консервативным, овеянным, однако, легким флером галантного парижского шика «MAXIM'S». Ему в итоге и было отдано предпочтение.

Отпустив такси на углу Тверской и Манежной, молодая дама, одетая в строгий черный костюм, естественно и в то же время безупречно сидящий на хрупкой фигуре, что само по себе лучше всяких этикеток указывало на подлинное творение одного из домов высокой моды, не спеша последовала к стеклянным дверям ресторана «MAXIM'S», возле которых высилась монументальная фигура швейцара, сияющего золотом генеральской кокарды и серебром начищенных до блеска пуговиц на форменной тужурке.

Несмотря на аристократическое происхождение, костюм дамы был прост и смотрелся вполне деловым, если бы узкий черный лацкан жакета не украшала старинная платиновая брошь в виде крупного паука. Телом насекомому служил огромный овальный бриллиант, второй – круглый, чуть меньшего размера – был головой, а изогнутые паучьи ножки, по шести с обеих сторон тела, были усыпаны россыпью мелких алмазов. Несмотря на некоторые несовпадения с традиционным образом, паук казался живым, переливался сияющими алмазными чешуйками и, кажется, собирался прыгнуть или неожиданно бежать куда-то – так естественно изогнуты и динамичны были его тонкие конечности.

Дама была одна и шла пешком, почти сливаясь с пестрым потоком прохожих, но опытным глазом швейцар издалека распознал в толпе возможную клиентку и предупредительно распахнул тяжелую дверь, за что награжден был слабой улыбкой и царственным кивком красивой головки. Дама прошествовала через бар ресторана, в котором неспешно потягивали пиво с солеными орешками два немца, судя по внешнему виду – серьезные предприниматели или старшие офицеры солидных банков.

– Проститутка? – вяло поинтересовался один из них, проводив юную женщину долгим оценивающим взглядом.

– Не думаю, – отозвался его приятель. – Разве ты не видел брошь? Это же целое состояние.

– Не «бижу»?

– Нет, поверь мне, я знаю толк в камнях.

– Но это странно: сейчас – не вечер.

– Русские дамы надевают бриллианты, далее отправляясь в супермаркет.

– О?! – отреагировал на любопытную информацию первый и снова занялся своим пивом – у русских действительно много странностей.

В зале ресторана, в точности повторяющем интерьер парижского «MAXIM'S» темными деревянными панелями, обилием зеркал, пасторальной росписью стен, сочными цветными витражами и такими же светильниками, занят был один-единственный столик, за которым обедали двое русских, манерами, костюмами и мелкими аксессуарами практически не отличающихся от немцев в баре. Их стол был уставлен обильными закусками, пили эти господа красное французское вино и были настолько увлечены беседой, что на юную даму не обратили ни малейшего внимания.

Она выбрала для себя маленький круглый столик на двоих у окна, в дальнем конце зала, и, оказавшись за ним, с облегчением почувствовала себя в полном одиночестве.

Изучению меню и винной карты сегодня посвящено было особенно много времени, но человечество за долгие ходы своего гурманства изобрело (или сохранило?) не так уж много изысканных блюд-аристократов в огромной массе вкусной еды, так что выбор ее снова был остановлен на бретонских устрицах, гусиной печени «фуа гра», тушенной в красном вине с трюфелями, и клубничном десерте «Романофф», представляющем собой россыпь свежих сочных ягод на небольшой тарелке, прикрытой сверху полукруглой сетчатой шляпкой-шатром из поджаренной карамели. Карамельный шатер легко разбивался ложкой и, крошась на мелкие кусочки, засыпал ягоды своими сладкими хрустящими осколками. К сему заказана была бутылка «Вдовы Клико» и красного бордоского вина «Шато-Марго» 1991 года.

Теперь можно было наконец, не спеша и смакуя каждую деталь, подвести итоги.

Итак, от блестящей, полной и окончательной, победы ее отделял, судя по всему, один лишь день. Всего один. Максимум два. Дольше ситуация, которая существовала сейчас, затягиваться не могла по ряду совершенно объективных причин. О том, какой будет ее новая жизнь, сейчас думать не хотелось – это было отдельное, сладостное и вполне заслуженное удовольствие: придумывать себе новую жизнь, вплоть до мельчайших и совершенно незначительных на первый взгляд деталей. Это было удовольствие – на потом, причем она была уверена, что испытает его уже не в одиночестве, и это было самым большим счастьем.

Последнее, самое существенное, препятствие на ее пути, которое долгое время страшно отравляло ей жизнь, прежде всего потому, что казалось непреодолимым, было устранено. Оставались еще две незначительные проблемы, которые ни в коем случае не могли помешать ее триумфальному шествию к вершине, но могли создать некоторые проблемы в будущем. Впрочем, с той же долей вероятности могли и не создать. Разумеется, логичнее было бы решать их именно тогда, когда они возникнут. То есть – в будущем. Но именно это ей и не нравилось. В будущем ждала новая жизнь, и она вступала в нее тоже совершенно новой, преобразившейся до неузнаваемости физически и морально, легко отбросив от себя, как фантик съеденной конфеты, все воспоминания о прошлом. Она была совершенно уверена, что на исходе следующего дня на земле родится новый человек, правда, взрослый и вполне сформировавшийся, а та женщина, что наслаждается сейчас изысканной трапезой, незаметно для окружающих и безболезненно для себя, этот мир покинет, только и всего. Может ли она позволить оставить после себя две незначительные проблемы, которые могут обозначиться несколько позже? Нет, эта немного странная, опустошенная женщина, безумно одинокая, так много страдавшая, но сумевшая преодолеть все преграды ради той, которая придет на ее место, так не поступит. Никогда. К тому же занять оставшийся день, а возможно – и целых два, ей было совершенно нечем. Просто ждать, оставаясь на месте, было совершенно невыносимо.

Юная дама попросила кофе и к нему – порцию «Мартеля», ее любимого коньяка. Впрочем, коньяк она позволяла себе крайне редко, зная его коварные свойства быстро подчинять человека себе, незаметно парализуя его сознание. Но сегодня был такой день!

– За тебя! – обратилась она к своему отражению в большом оконном стекле. За стеклом быстро струилась полноводная людская река, проплывали силуэты, мелькали руки, на секунду отчетливо возникали лица, чьи-то любопытные глаза пытались разглядеть изящное убранство ресторана, но все быстро исчезало в водовороте толпы, лишь мельком задевая сознание. Почудилось, что ее отражение вдруг растворилось в прозрачной, почти невидимой глади стекла и вновь возникло уже по другую его сторону, в ярком людском потоке, – едва различимое, легкое и невесомое. Пройдет еще несколько секунд, поток подхватит его, даже не замечая того, закрутит в своем водовороте и унесет навсегда, устремленный в бесконечность. Видение не испугало ее. – За тебя! – повторила юная женщина, уже не различая себя в толпе. – Спасибо, ты была настоящая девчонка!

Она залпом допила коньяк, закусила обжигающую пряную жидкость крохотным пирожным – птифуром, их всегда подавали в «MAXIM'S» к кофе или чаю, и попросила счет.

Ночь была на исходе, а Рокотов так и не появился и не дал о себе знать каким-либо образом. Анна терялась в догадках, а мысль о том, что случилось что-то страшное, медленно зрела в ее сознании. Собственно, это была не мысль, поскольку веских причин думать именно так, у Анны не было, а скорее – предчувствие, которое из смутной тревоги постепенно перерастало в устойчивое ощущение надвигающейся беды.

В такие минуты человек склонен любое, даже самое малозначительное, обстоятельство рассматривать как мрачное предзнаменование и косвенное подтверждение самых худших догадок. Анна в этом смысле не была исключением, и, когда администратор второго этажа вскользь сообщила ей под утро, что все гости сегодня как-то быстро разъехались и сейчас в апартаментах находится только бесчувственный Егоров, она сочла это дурным знаком. «Крысы бегут с тонущего корабля» – такой была первая мысль, пришедшая ей в голову, и тревожное состояние сразу обрело еще более отчетливые контуры. Она почувствовала себя последней пассажиркой огромного лайнера, медленно погружающегося в бездонные, ледяные пучины, одинокой, всеми покинутой и забытой. С какой стороны нападет на нее подкравшееся несчастье, Анна не понимала, но, сохраняя остатки самообладания, пришла к выводу, что источником опасности в эти предрассветные часы является все же Егоров.