Семиклассницы

X

Когда учителя собирались в большую перемену или после уроков в учительской, кто-нибудь непременно начинал разговор:

— А вот у меня сегодня на уроке, представьте…

Тема с интересом подхватывалась. Иные из учителей привыкли всегда выражать неудовольствие. Всем было известно, что на уроках Захара Петровича завидная тишина, слышно только, как скрипит мел, все знали, что каждая ученица скорее отложит остальные предметы, а уж уравнение решит и аккуратно перепишет в тетрадку, но Захар Петрович, приходя с урока, неизменно ворчал:

— Не то. Как хотите, не то. Искры в глазах нет. Понимаете? Задора не вижу. Вяло учатся. Буднично.

Анна Юльевна, учительница французского языка, не выпускавшая из рук журнала, даже в перемены, с удовольствием слушала Захара Петровича. Анна Юльевна вслух не выражала неудовольствия. Но она любила послушать, как жалуются другие. Особенное удовлетворение испытывала. Анна Юльевна, когда обсуждалось недостойное поведение седьмого «А», потому что не могла простить дерзким семиклассницам ни истории с затемнением, ни равнодушия к французскому языку. Свою нелюбовь к седьмому «А» Анна Юльевна перенесла и на руководительницу класса, которую про себя неуважительно называла девчонкой. Она не упускала случаи самым любезным тоном сообщить Дарье Леонидовне:

— У вас, милая, сегодня в классе дежурные перепутаны.

— У вас сегодня мусор в углу. До сих пор не приучились к порядку. В других классах блестит.

Даша хмурилась и не отвечала.

Но вот незаметно в учительской отношение к седьмому «А» стало меняться.

Началось с того, что Захар Петрович сообщил о Наташином бунте. Захар Петрович шагал из угла в угол по учительской, постукивал палкой и, пуская густые клубы едкого махорочного дыма, рассказывал:

— Сидела за партой незаметная, скучная девочка. И вдруг — переворот. Выходит к доске — не узнать. Живые глаза. Уверенный голос. Четкий ответ. С чего же все началось? Сначала — задето самолюбие, затем — интерес к науке возник… Понравилось!.. Теперь, Дашенька, надо не упустить.

Потом как-то Зинаида Рафаиловна призналась, что не устаёт в седьмом «А».

— А ведь не паиньки наши семиклассницы, нет. И не слишком прилежны. А между тем не устаю. С ними интересно.

Постепенно среди учителей определилось не совсем еще ясное, но устойчивое любопытство к седьмому «А». Что-то в седьмом «А» бурлило, волновалось, росло.

Даша молчала. Никто не приписывал ей заслуг. Только Захар Петрович, ежедневно сопровождая Дашу в столовую, задумчиво постукивал палкой о тротуар и говорил:

— До поры до времени об этом помолчим, но, милая моя девушка, вы там кое-что значите.

«Значу ли? — спрашивала себя Даша. — Кажется, да».

После уроков Дашенька подолгу не могла выбраться из класса. За стенами школы у девочек была вторая жизнь. Именно о ней они любили рассказывать Даше.

— Мама говорит, Димка у нас одаренный, — сообщила Добросклонова, — а Тасе, — тут она конфузливо улыбалась, — хоть бы семилетку дотянуть.

— А ты сама как думаешь? — спросила Дашенька. Тася скосила глаза на окно, вздохнула и ответила:

— Вот папу все считали обыкновенным, а он штурмом взял город.

Женя стояла сзади. Она приподнялась на цыпочки, чтоб Дарья Леонидовна через головы девочек увидала ее.

— И-и верно. Мо-ой папа тоже писал про одного совсем обыкновенного человека, как он героем стал. Папа писал — на-адо хотеть. И еще…

Женя вынимала из книги синий конверт.

Дашенька часто думала о Жене и ее отце, который присылал девочке письма в синих конвертах. В эти дни глаза у Жени были ясны и ласковы. Даша любила Женю. Входя в класс, она искала глазами чёрную головку с косичками.

Однажды вечером Даша пошла к Жене домой.

Она миновала несколько переулков, нашла номер дома и поднялась на третий этаж.

— Вам кого? — ответил на ее стук осторожный старушечий голос.

— Мне нужна Женя. Я учительница.

Дверь приоткрылась, держась на цепочке, кто-то рассматривал Дашу в узкую щелку.

— Я учительница, — нетерпеливо повторила Даша.

Ее впустили. Маленькая, сгорбленная седая старушка стояла у двери.

— Вы Женина бабушка? — спросила Даша.

— Женя ушла к подруге делать уроки, — ответила бабушка.

— Разве она не приготовила уроки дома? — спросила Даша. — Может быть, она просто развлечься пошла?

— Если Женя сказала, что идет делать уроки, она будет делать уроки, а не развлекаться.

Бабушка по-стариковски затрясла головой, в ее черных глазах, немного влажных, словно после слез, Даша увидела укор.

Даша смутилась.

— Простите. Я зашла просто так. Женя хорошая девочка.

У бабушки тряслась голова.

— Спасибо на добром слове. Пройдите в комнаты, если зашли.

— Меня зовут Дарьей Леонидовной, — сказала Даша.

— Женя будет жалеть, что вы ее не застали. Садитесь. Побеседуйте немного со старухой. Кому нужна бедная старая женщина, у которой была одна радость — сын, а теперь — где эта радость?

Даша прошла за бабушкой в комнату. В комнате было просторно и чисто, по стенам стояли книжные полки. Книги лежали на столе, даже на полу.

— Настоящая библиотека, — сказала Даша.

Бабушка села на стул, сложила на коленях руки и смотрела на Дашу черными, влажными глазами.

— Вы сразу заметили. Вы все понимаете. Если бы вы хоть одним глазком взглянули на моего сына, Жениного отца! Хотите верьте, хотите нет — есть ли такая книга на свете, какую бы он не прочитал! Он собирал книги целую жизнь. Теперь их читает Женя.

— Женя хорошая девочка, — повторила Даша.

— Подите-ка сюда, — позвала бабушка. — Вот поглядите. — Она открыла папку, и Даша увидела, груду писем. — Его письма, — таинственным тоном сообщила бабушка. — Каждую неделю Женя получает письмо. Она читает и думает. Я старая женщина, а девочка думает больше меня.

Даша взяла письмо, лежащее сверху.

— Прочитайте это письмо, — сказала бабушка, — и узнаете, о чем думает девочка. Отец для Жени первый человек. С малых лет она привыкла, верить каждому его слову.

Даша нерешительно смотрела на конверт.

— Читайте, — повторила бабушка. Она села на стул и положила на колени руки.

Даша вынула из конверта сложенный вчетверо листок бумаги.

— «Родная моя дочурка! — прочитала Даша. — В прошлый раз ты рассказывала мне о случае, который произошел у вас в классе. А я прочел это письмо своим ребятам на политбеседе. И ты знаешь, как горячо и страстно обсуждался у нас этот случай. Ты права, дочурка: ты учишься в классе, он твой, и тебя все должно в нем касаться — и плохое и хорошее. Ты за все отвечаешь.

Мои ребята любят вспоминать то, что было до войны. На этот раз вспоминали разные школьные случаи. И знаешь, Женя, я внимательно слушал, и вот какое сделал наблюдение. Как раз те парнишки, которые говорят о школе с блестящими глазами и до сих пор гордятся своей школой и ни за что не хотят признавать, что могут быть школы лучше, чем их, именно они, как правило, особенно смелы в бою.

На них можно вполне положиться. Их верность имеет глубокие корни.

Рассказывай мне все важное что у вас происходит, чернушка.

Не волнуйся за меня. Я бодр и здоров. Меня окружают честные люди. Я их люблю и уважаю.

Скоро мы победим, и через века человечество будет произносить наши имена с благодарностью и гордостью.

Береги, девочка, бабушку. Она прожила длинную и трудную жизнь. До свидания, родная, Папа».

Даша вложила письмо в конверт.

— Вот и Женя, — проговорила бабушка, — она прочтет и задумается и тоже долго молчит.

— Позвольте мне взять несколько писем, — попросила Даша. — Мне это очень нужно.

— Возьмите, — ответила бабушка. — Берегите их. Они — как живой человек.

— Спасибо, — горячо поблагодарила Даша. — Мне они очень нужны. Иногда я не знаю, правильно ли я живу.

— Вы не знаете, а я что — знаю? На двоих хватит, сколько я прожила, а что я знаю, что у меня есть? Сын есть. Целое счастье, а не сын. Вот прошла неделя, а письмо не приходит. За два года первый раз опоздало письмо.